Редкий случай, когда после повторного просмотра аниме оказывает на меня воздействие в разы сильнее, чем когда смотрела впервые. Я и плакала в этот раз больше, и размякала от необъяснимого ощущения счастья тоже намного больше... Потому что, наверное, вот такое оно и есть, это вот "Мед и клевер". Настолько до жутких завидок радостное, и одновременно настолько до "сердце щемит" печальное, что тянет вернуться сюда еще раз, ибо... если не к таким вещам, как "Мед и клевер", то куда вообще возвращаться?
Мне щас очень, однако, обидно было читать в комментариях, как милого Такемото называют "каким-то серым", тогда как, к примеру, тем же Моритой все восхищаются. Да, я тоже люблю Мориту, ибо не любить таких Морит вообще невозможно – природа не предусмотрела такого, чтобы Морит не любили. Но, любя нежно Мориту, я осознаю, что это любовь сторонняя, созерцательная, но не сопереживательная, потому что Морита так и остался яркой звездой на небосклоне, на которую можно только смотреть со стороны. А вот Такемото... Я зашла к нему в душу, как в тихую комнатку. Я прикоснулась ко всем его чувствам, я ощутила его трепетную и боязливую, но такую преданную любовь. Я испытала все его страхи и сомнения, пропустила через себя всю его нежность, прошла с ним весь этот путь до севера Хоккайдо в поисках то ли его, то ли, уж, не знаю, может быть, себя. И после этого он мне не то что любимый, он мне стал родной. Хотя, конечно, он настолько скромный, что кому-то может показаться серым, обычным таким Такемото без имени, хотя имя у него, конечно, есть, правда, вспоминается оно только вместе с папой, да и произносит его тут только в воспоминаниях папа, обращаясь к маленькому сыну: "Юта". Так вот, у Юты, по-моему, настолько прекрасная душа и сердце, что назвать его серым может только тот, кто давно разучился видеть нежные краски душевной доброты и чистоты.
А еще мне сильно таки обидно за маленькую Хагу. Обидно, что некоторые ее стремление рисовать (о чем я говорю, господи! ? – ее жизненную потребность рисовать! ) исчисляют количеством картин. Количество? Это точно о том, во что вкладываешь душу, вынимая ее из себя каждый раз так, будто где-то есть запасная? Жаль, что многие увидели эгоизм. После того, через что она прошла... Я могу себе представить этот страх, этот ужас – потерять возможность рисовать, потерять то, что представляет для тебя основу твоего существования... Этот страх вытесняет всё, даже любовь, и остается только одна мысль: "Рисовать! Пожалуйста, не забирайте у меня только возможность рисовать! ". Внутри больше ничего не остается. Но говорят, эгоизм... Странно, что многие увидели выбор между мужчинами, тогда как никакого выбора у Хагу вообще не было. Ее любовь к Морите, если всмотреться, это не любовь к мужчине, это восхищение его талантом. Ее любовь к сэнсэю – это привязанность к близкому и родному человеку, но дело же не в этих любовях, а в том, что не рисовать для нее все равно что не жить. Ну что ж поделаешь, если маленькая и слабая девушка не может быть здоровым и крепким мужиком и позаботиться о себе самостоятельно, одновременно посвящая всю себя творчеству? И ей, слабой, иногда нужно схватиться за чью-то руку, чтобы это хрупкое тело могло выжить и творить дальше. И Морита этой рукой стать не может и даже больше – не захочет. Его талант еще ярче, слишком ярок, чтобы зарывать его в землю, это было бы жутким преступлением – талант нужно весь, без остатка, отдавать людям, раз уж он тебе дан. Поэтому и были его обращенные к сэнсэю слова: "Разве заботиться о ней – не твоя обязанность?". Он не сказал "моя", он не мог бы такого сказать – он в первую очередь творческий человек, и только потом, во вторую, мужчина, это его карма, если угодно, и от нее ему уже не уйти. Но и для сэнсэя не обязанность все-таки. Очевидно же, что заботиться о Хагу для сэнсэя – тоже жизненная потребность. Для Хагу – посвятить свою жизнь картинам, для него – посвятить свою жизнь ей. Морита сможет жить без Хагу жизнью "полной до краев", а жизнь сэнсэя без Хагу станет пустой. Не было здесь никакого эгоизма, никакой жертвы, никакого выбора, была только неизлечимая жизненная потребность и душевная тяга. Пожалуй, не встречала я больше в аниме женского персонажа, которого настолько понимала бы и из-за которого столько переживала и ревела.
Ну а уж сэнсэй... Я так скажу: те страны, города и меридианы, где проживают такие Шу-тяны, нужно специально помечать на карте, чтобы по малому количеству отметок сразу было видно, как редки такие люди, ибо... Редко, редко в жизни можно встретить такого вот чудесного, верного, доброго человека, теплого всем своим сердцем и улыбкой, что рядом с ним хочется погреться, как у камина после долгого хождения под холодными ветрами и ливнями. Мне даже иногда закрадываются в голову опасения, что если такие Шу-тяны и существуют, то где-то за пределами земной орбиты. И неужели же кому-то могло показаться, что Хагу его не любит, тогда как к нему ведь, как к островку теплоты, просто не может не тянуться сердце? Эх...
И если Такемото, сэнсэй и маленькая Хагу – для меня "клевер", то Номия и Ямада – это уже "мед". Она – вся такая с длинными ногами и красивой грудью, трепетно охраняемая химе-сама торгового квартала, то бишь принцесса. Он – умный, красивый, успешный стиляга, с привычкой швырять мобильники в море, чтобы брошенные им девицы не надоедали звонками. Они оба наделены такой истинно голливудской привлекательностью с головы и прямо до пяток, что я всеми своими вкусовыми рецепторами свидетельствую: это – мед. И любовь у них обоих такая же медовая. Любовь Ямады к Маяме – чистая экзальтация. И потоки этой медовой экзальтации Ямада проливает слезами так безбрежно, что даже начинаешь понимать, почему это вызывает в Маяме беспокойство и чувство ответственности – и всё за нее. Она культивирует в себе любовь, а после упивается своими страданиями по ней. И, кажется, что делает она это лишь затем, что ей куда-то нужно деть свое медовое море невостребованных девичьих эмоций. А любовь Номии если и не медовая, то уж точно совсем не клеверная, потому что после его вопроса Ямаде: "За что ты полюбила Маяму?", так и хочется спросить уже у него: "А за что ты полюбил Ямаду?". Думается мне, не за ее душевные качества, а все-таки потому что... Влюбленная девушка, как известно, хорошеет, а если она уже и без того сказочно хороша, то этой красотой так хочется завладеть, присвоить ее себе. По-моему, если по отдельности каждый из них здесь выглядит наиболее привлекательно с прицелом на зрителей обоих полов (для мужчин – красавица Ямада, для женщин – воплощение девичьих грёз Номия), то вдвоем они поистине блестящая на зависть всем пара и быть им вместе. Хотя любовь их немного другая, не такая, как у более любимых мною "клеверных" героев, она из тех, что идет не из сердца вовне, а извне – в сердце. Меня больше трогает тихая любовь Такемото, чем экзальтированная любовь Ямады. Да и любовь-восхищение Хагу к Морите мне ближе, чем любовь Номии, за которой все время будто бы слышно закадровый голос Хамады Кэндзи: "Ты так хороша, что непременно будешь моей". Но любовь... она ведь такая разная.
И только одна любовь, и один персонаж здесь так и остался мною понят не до конца – Маяма. Мне даже грустно, что я так и не смогла прочувствовать его любовь, «надеть» его чувства на себя. Почему – не знаю, как-то не соприкоснулось у меня, не вышло. И когда Ямада, глядя на Рику, задавалась вопросом: «Какой видит ее Маяма?», мне тоже хотелось увидеть Рику его глазами. Вот, к примеру, увидеть Хагу глазами сэнсэя, Такемото и даже Мориты, или увидеть Ямаду глазами Номии мне было нетрудно, но с Маямой ничего упорно не получалось. И мне даже казалось, что и Рика, как я, смотрит на него и не понимает – почему он так упорно ее любит. Почему так упорно? Почему именно ее? Не понимает, и поэтому не может принять его любовь, воздвигая между ним и собой эту холодную стену отчуждения. Но даже при том, что прочувствовать любовь Маямы мне не удалось, она все равно меня трогает, потому что... Ну потому что, черт подери, не только ведь Номии нужны этому миру. Не только Номии, которые всегда будут выбирать длинноногих цветущих Ямад. Нужны, и даже еще больше, наверное, Маямы, которые смогут полюбить таких вот и телом, и душою израненных Рик. Да еще такой упорной любовью. Полюбить – и отогреть это замерзшее, одинокое, потерявшее волю к жизни сердце. И вот еще странность: как бы все персонажи и автор ни говорили о сходстве Номии и Маямы, я отчего-то не вижу сходства между ними ровным счетом никакого, кроме одинаково звучащего имени.
Многие разделяют сезоны "Меда и Клевера" практически на небо и землю. Для меня, в общем-то, никогда не существовало никакого разделения, я еще в первый раз смотрела все одним потоком, и первый для меня естественно перетек во второй. И все-таки по-настоящему, окончательно и бесповоротно, я полюбила "Мед и клевер" именно благодаря второму сезону. Если первый сезон – это воздушная, беззаботная юность, то второй – взросление и выбор собственного пути. Однако я еще никогда в аниме не встречала, чтобы всё, совершенно всё, вот лично для меня, заканчивалось настолько правильно, как здесь. Как-то вот по-жизненному правильно. Именно во втором сезоне срывается Маяма, и вместе с его истерикой слетает, словно приклеенный к нему, образ благородного и верного оруженосца, выходят наружу его чувства, которые, оказывается, не столько благородные, сколько болезненные и вымученные, и вместе с этой же его истерикой оживает закоченевшее сердце надломленной Рики. Именно во втором сезоне маленькая Хагу принимает зрелое решение, не выбирая между мужчинами, а осознавая, что любовь-восхищение чужим талантом для нее никогда не заменит возможность творить самой. Именно во втором сезоне Такемото находит свой путь и мир внутри себя. Именно во втором сезоне "отпускает" Маяму Ямада, чтобы найти собственное счастье. Именно во втором сезоне была раскрыта далеко не маловажная для людей творчества тема "гений и посредственность". И только здесь по-настоящему "был" Каору, и хотя бы только из-за него эти двенадцать серий нужно было снять. Ну и в конце концов только во втором сезоне мужики впервые поговорили друг с другом по душам, душевно же друг другу все высказали и душевно же надавали друг другу по мордасам. А то, что же это за друзья, которые ни разу душевно не помахались? В общем, именно благодаря всему вот этому "Мед и клевер" оживает окончательно, превращаясь уже не в красивую акварельную сказку о юности, а в реальную жизнь, дорогую и ценную не только тем прекрасным, что было в студенческие годы, но и тем, что есть сейчас и что предстоит дальше, впереди. И мне даже показалось, что самым важным здесь была не ода беззаботной фестивально-чаепитной студенческой молодости, а вот этот переход от юности к зрелой жизни, вот этот шаг, который одни делали сразу, за мгновение, словно переступая порог, а другим, чтобы его сделать, понадобилось крутить педали велосипеда километры и мили пути. Ведь дорога сплошная и никакого шлагбаума, никакой межи между тем и этим состоянием нет, поэтому и решает каждый сам, когда и как ему становиться взрослым. Морита вон вообще не захотел. Страшно подумать – вечный студент. Учитывая его студенческий стаж, это положение вещей пугает всех, кто его окружает. Но только не Мориту. Он попросту получает от этого удовольствие. Но ведь на то он и Морита, чтобы все вокруг хватались за головы от его выходок, но при этом восхищались им и жутко завидовали ему. Завидовали тому, что он-то, наверное, здесь единственный, кто может себе позволить вообще никогда не взрослеть.
В общем, кажется, люблю я их всех тут, поэтому и эмоций накатала на обожимой-сколько-слов. Но я надеюсь только на то, что моя любовь к этому меду и к этому клеверу хоть немного оправдывает весь этот длинный текст.
|
