Саура спешил.

Снять самый дорогостоящий фильм в истории испанского кино, фильм, проект которого сулил выход на международный кинорынок — в том числе и американский, ибо посвящен завоеванию Америки, — что может быть заманчивее для любого гордого кабальеро, жителя страны, Америку открывшей, покорившей, использовавшей, а ныне «совершенно исчезнувшей с мировой арены»? Превратить Эльдорадо историческое в Эльдорадо кинематографическое — мечта не только Сауры и не только испанцев.

Испанцы всегда стремились использовать кинематограф для реставрации национального престижа. В этих своих амбициях деятели кино находили поддержку, моральную и материальную, у правительства и во времена Франко и теперь (в частности испанским картинам дается ссуда до 50% бюджета). После того как Западной Германии удалось «использовать модернистское кинодвижение 70-х для изменения запятнанного национального образа, и побежденный фашист-узурпатор превратился в прогрессивного демократа-победителя», Испания с особой настойчивостью устремилась по пути бывшего союзника.

В готовящемся испанском «блицкриге» «Эльдорорадо» отводилась особая роль. Проект досталсь самому на сегодняшний день известному за рубежом — во многом благодаря своему длительному, ныне расторгнутому браку с дочерью Чаплина Джеральдиной — режиссеру Испании. В нем приняли участие «звезды» международного масштаба: итальянец Антонутти, англо-француз Уилсон.

Саура спешил.

Его фильм готовился как парадное блюдо на торжественном «обеде» по случаю 500-летия открытия Америки, хотя рассказывал о событиях 1560 года, экспедиции, предпринятой третьим поколением конкистадоров. Уже открыты Гаити (Эспаньола) и Куба, Венесуэла и Мексика, Панама и Коста-Рика (Золотая Кастилья), но Эльдорадо, легендарное государство из золота, не обнаружено. В поисках его Писарро отправляется в Перу.

Подробности той экспедиции хорошо известны. Один из ее участников, священник Г. де Карвахаль вел дневник. Он сохранился и донес до наших дней бесстрастную хронику кровавых событий, имена их участников.

...Измученные переходами, голодом, жарой путешественники, руководимые Писарро, высылают на поиски пропитания и места для лагеря группу из сорока человек. В составе группы, отправляющейся на плотах по Амазонке, ее глава дон Педро де Урсуа с женой метиской, священник, благородный идальго королевского рода дон Фернандо де Гусман и воин-баск Лопе де Агирре, не первый год добывающий себе состояние в колониях, путешествующий с пятнадцатилетней дочерью, рожденной от индианки.

Крушениеодногоизплотов,нападениеиндейцев заставляют Урсуа принять решение о возвращении. Агирре учиняет бунт, расправляется с Урсуа и верными ему людьми, а Гусмана назначает марионеточным правителем пока не найденного Эльдорадо. Долгое и мучительное путешествие продолжается. Голод, болезни, страх, индейские стрелы, бесконечная череда преступлений Агирре — вот спутники конкистадоров, тщеславным мечтам которых так и не суждено осуществиться. Погибнут все...

Судьба словно специально собрала на брошенных в течении Амазонки плотах представителей разных сословий: утонченного рыцаря и сурового воина, аскета священника и балованного аристократа. Драматизируя сюжет, история поместила в эту мужскую компанию всего одну женщину и совсем юную девушку, полуребенка. А климат и опасности, дикари и хищники, оторванность от цивилизации и привычной жизни усиливают изолированность группы людей, вступивших в борьбу со стихиями и собственными страстями.

Классическая ситуация — микрокосм, отражающий жизнь целого общества,— не раз использованная литературой, театром, кино, рождавшая произведения различных жанров и направлений от реалистических до абсурдистских, возникает в жизни, подсказывая вот уже двум режиссерам (до Сауры в 1972 году немец Вернер Херцог снял фильм «Агирре, гнев божий») тему для картин. Но вот что любопытно. Имея в основе один и тот же материал — дневник Карвахаля, — которому оба режиссера скрупулезно следуют вплоть до воспроизведения по дням хроники событий, они допускают на первый взгляд незначительные, микроскопические изменения, чаще стилевые, чем смысловые, что и приводит к различным трактовкам и различным жанрам фильмов.

В свое время немецкий режиссер превратил эти малоизвестные события в удивительную притчу-сказку. Саура, возвращая теперь хорошо известным, ставшим почти фольклорными, благодаря ленте Херцога, приключениям историческую достоверность, претендует на создание эпического полотна. Создавая притчу, Херцог искусственно сужает число действующих лиц. Камера сперва панорамирует по всем персонажам, потом выделяет горстку центральных и, наконец, фокусируется на одном — Агирре. Перечислив всех, режиссер как бы отбрасывает одного за другим, а то и целыми группами этих почти случайно возникших на экране людей, необходимых для большего укрупнения центральной фигуры. Да и в роли Агирре — Клаус Кински, чье присутствие на экране неизбежно концентрирует внимание на нем одном.

У Сауры же герой — История. Если Херцог с каждым кадром избавлялся от лишних персонажей, то у испанского режиссера по мере развития сюжета число их множится. Испанцы и индейцы, они едят, спят, разговаривают, умирают и убивают,— масса человеческих тел, на фоне которых почти затерян Агирре в безликом исполнении О. Антонутти. И это при том что Агирре Сауры — активно действующий герой. Агирре Херцога почти не двигался, мало говорил, не отдал ни одного приказа, но молчал и смотрел так, что можно было не сомневаться — за всем происходящим его воля. А в «Эльдорадо» Агирре — идеолог всех заговоров, он лично принимает участие в убийстве Урсуа, предотвращает столкновение с индейским племенем. Но все бессмысленно, поступки бесплодны: действие картины, эти два с половиной часа между двумя снами, первым — о золоте и финальным — о смерти, становится антидействием — жалкими усилиями людишек, чья участь предопределена.

Саура подчеркивает тщетность попыток противостоять року, на помощь которому приходит природа. Ржавчина разъедает доспехи, несмотря на ежедневную чистку, плоты гниют, корабли разваливаются при спуске на воду. И в то же время — великолепный и столь редкий в современном кинематографе пример осмысленного использования приема наплыва,— все события так или иначе оказываются связанными с фигурой Агирре. За каждой сценой убийств, будь то во сне, во время молитвы или в объятиях возлюбленного, как погибает после пяти месяцев правления король Эльдорадо Гусман, предваряя, завершая, сопутствуя, обрамляя его, проглядывает едва различимый гигантский абрис головы Агирре.

Здесь нет противоречия. Имя Лопе де Агирре, не открывшего новых земель, ничего не давшего ни Старому, ни Новому свету, осталось в истории из-за поразительных масштабов этой личности. «Великий предатель» — называл он себя, и не было тут преувеличения. Необычайная готовность к предательству, способность заражать ею всех вокруг стали его отличительными чертами. «Лопе де Агирре, некий решительный и загадочный баск, персонаж, достойный Шекспира, герой, обреченный на поражение»,— писали о нем в Испании. «Шекспировский злодей, чья жажда власти и славы заманивает его в ловушку солипсического безумия, марионетка, подвешенная на нитках собственного всепоглощающего тщеславия»,— вторили англичане. В Агирре узнаются черты Макбета и Ричарда III, он действительно мог выйти из-под пера Шекспира, но был рожден своим временем.

Политически ангажированное испанское киноведение, столь привыкшее к эзопову языку, что обнаруживает политические подтексты там, где их нет, усмотрело в «Эльдародо» едва ли не анализ баскского стремления к независимости, а Агирре была уготована роль пращура сепаратистской организации ЭТА. Но Саура не пытался осовременить Агирре. На национальном материале он лепил шекспировского героя, оказавшегося на перепутье истории. Сформированный прошлым феодальным строем, он ничего не добивается в настоящем, когда не в цене индивидуальные качества, когда Испания превращается в мировую империю. История уничтожает отстающих, как, впрочем, и опережающих ее.Обращаясь к новому для него материалу, Саура имел за плечами и опыт съемок за границей, тоже в Латинской Америке («АНТО ньетта»), и фильм на исторический сюжет, созданный в жанре вестерна («Плач по бандиту»). Но в «Эльдорадо» он предпочел вспомнить о своей ранней работе, этнографической ленте «Куэнка»,— столь остраненно размеренное течение нового фильма, стилистика которого противоречит экспрессионизму картины Херцога.

Итак, сдержанный немец достигает эффекта максимальной сопричастности зрителя: бурное течение, утлые плоты,— мы введены в действие, а через секунду — уже и включены в него. Точка съемки располагается позади персонажей, среди них, вместе с ними. Оператор Т. Маух всегда рядом с героями, почти в их шкуре. А экспансивные испанцы, Саура и его оператор Т. Эскамильо, соблюдают «историческую дистанцию». Херцог говорил об истории, вычленяя в ней современные или общечеловеческие мотивы. Саура оперирует только историческими фактами, рассматривает их как сторонний наблюдатель и отстраняет от них зрителя. В его фильме все равны: животные и люди, пейзаж и корабли. Камера не выделяет никого, следя за всеми из «эстетического далека».

Позиция равнодушного хроникера, избранная Саурой, последовательно проводится и в общем нарочито-экскурсионном строении ленты — дикторский текст объясняет, изображение показывает — и в компоновке каждого эпизода. Стоит Урсуа высказать предположение о заговоре — и вот уже замелькали тени, таинственно перешептываясь, готовя кровавую расправу. На единственный уцелевший корабль грузятся участники экспедиции. «Все лишнее — за борт». Оставляют животных, доспехи. Но проносят огромное тяжеленное распятие. Принцип иллюстративности, плакатности сохраняется и в характеристиках персонажей. Вот Агирре подписывает послание королю — «предатель» — и тут же отдает приказ об убийстве человека, которому обещал даровать жизнь.

Порой иллюстративность доходит до уровня анекдота. Гипотеза: невежество дикарей. Доказательство: священник показывает индейцу-каннибалу статую Иисуса, а тот, плотоядно облизываясь, поглаживает ребра Христа.

Наивная прямолинейность монтажа, достойная зари кинематографа, заставила бы предположить скрытые иронию и пародию, но скрытые что-то уж очень глубоко. Да и плохо согласуется пародия с этой «хроникой сохраненного наблюдателя», с ее холодной эстетизацией «на равных» природы и, например, убийств.

Невыстроенность психологических мотивировок поступков Агирре, плакатность, заданность образа приводят к краху замысла — создать эпос с шекспировским героем в центре....С каждым кадром усиливалось сходство Агирре в фильме Херцога с Ричардом III. Он не просто хром, а как-то перекошен на сторону и назад. Но физические недостатки не сразу бросались в глаза. Постепенно хромота увеличивалась, сутулость превращалась в горб и — кто это, высокородный англичанин, через предательства и убийства пришедший к вершинам власти, или безродный баск, заканчивающий дни на плоту среди мертвецов? Не о такой ли власти мечтал безумный Агирре, власти в королевстве смерти? Не достиг ли он своей цели: «Я женюсь на собственной дочери и создам самую чистую в мире династию, которая восторжествует на континенте»? Ведь он раскрывает планы перед небесами, когда не раскрыть их перед живыми — не перед кем...

Мечта немецкого Агирре, эфемерная мечта безумца, помещенного Херцогом вне времени и пространства или во всех временах и пространствах сразу, на жутком острове-плоту, заселенном мертвецами и крошечными чертеобразными мартышками, похоже, близка к осуществлению. В ирреальном мире картин Херцога все реально. За тринадцать месяцев плавания испанский Агирре ни на йоту не приблизился к своему доступному, хотя и несколько утопическому замыслу — создать королевство свободы, в котором мирно бы жили индейцы и метисы, мулаты и испанцы. Его арестуют, казнят, имущество уничтожат, земли засыплют солью. Незадолго до ареста он убьет свою дочь...Не символичны ли эти финалы?

Херцога заинтересовала судьба Агирре потому, что она давала ему возможность — в тот момент — наиболее полно выразить свои мысли о политических, социальных, религиозных, культурных и экзистенциальных аспектах бытия. Не исключено, что Сауру заинтересовала не столько судьба Агирре, сколько судьба Херцога, «сумевшего несколькими скромными, но успешными постановками создать себе мировое имя». Этот подход отразился и в целом и в частностях. Агирре Херцога хром, потому что его генеалогические корни восходят к Ричарду III, Агирре Сауры хром едва ли не потому, что хром Агирре Херцога...Конечно, дляИспании,история которой представляет собой настоящий дивертисментсобытий, открытие и завоевание Америки — всего лишь эпизод. Но эпизод, приобретающий все большее значение по мере нищания страны. Все чаще и чаще обращаются испанцы к годам, когда их дальние предки отправились на другой континент, завоевали его, а заодно и мировое господство. Трудно смириться с его утратой. Еще труднее смириться с тем, что на континенте, обнаруженном, завоеванном и, по существу созданном конкистадорами, даже говорящем на их языке, воцарилась другая «корона». Но стоит ли отвоевывать ее любой ценой?

Саура поспешил.

Повторение — мать учения в системе образования, а в искусстве все-таки чаще — мачеха. Победителей не судят, только когда они победители. Его «юбилейный» фильм вышел за пять лет до юбилея и остался обойденным вниманием мировой прессы, прокатчиков, а значит, и зрителей. Его наивная, почти первобытная прямолинейность, только подчеркнутая чрезмерной изысканностью изобразительного ряда, пришлась не ко двору. Эльдорадо — в который раз! — не было достигнуто...