Синкаевские работы всегда славились некоей абстрактностью – где-то, как в дебюте, устремлённой к ташизму, кубизму и прочему авангардизму, известному в первую очередь за чрезмерную тонкость королевских одеяний, где-то выраженной слабее, но всё равно присутствующей. В этой работе установлена практически иллюзорная грань между тем, когда сказанное излишне, или же недостаточно для прочности фундамента воздушного замка.
Темы, разрабатываемые автором, так и не меняются в ходе его творчества – одиночества, любви, юности, взросления, внутренних перемен. Так и тут, отголоски всего вышеперечисленного эхом слышатся на протяжении всего фильма, причём чётко определить ключевую тему попросту невозможно. Любовь? Так ведь главных героев тут два, и оба равноценны, и для одного любовь весьма побочна на описываемом этапе. Да, они нашли частичку себя, однако же, насколько разная она по форме! Поиски себя? Тоже вряд ли, поиски эти мало коррелируют между собой, являя собой борьбу души в слишком разные периоды жизни. Преодоление чего-то важного? Тут, пожалуй, гораздо теплее, хотя чересчур расплывчато, впрочем, как и вся картина, что подчёркивается беспрестанным дождём. Образ дождя знаменует собой обновление и души и тела (как говорила Юкино: «Я как будто переплыла реку»; возможно, это своеобразная Лета её боязни), смывания страха изменения, духа консерватизма, и стремление попасть под этот дождь служит метафорой к желанию персонажей измениться.
Герои не являются чётко выраженными протагонистами/антагонистами – Акидзуки проходит стандартный период становления, олицетворяя собой всё то, через что обречена пройти юность (вспомните «100 дней после детства» Соловьёва! ), а Юкино проходит через поиски себя, и, как водится, находит себя в совершенно неожиданной для себя форме – молодого юноши, который в своей простоте, сам того не ведая, позволяет обрести ей необходимую мудрость и силы шагнуть вперёд. Да, герои весьма архетипичны, и нового тут мало, однако сколь чудесно переплетение их судеб, бесконечно трогательно и мило! Подобный симбиоз, где каждый персонаж виден сквозь полупрозрачную вуаль, описываемый лишь общими штрихами и детали целиком отданы на откуп воображению зрителя, рождает неописуемую игру бликов на ряби волн, тончайшая гармония которой является лишь следствием счастливого случая, и всё, что остаётся – насладиться им, вдохнуть и прочувствовать эту полную радости свежесть.
Архетип юношеских исканий раскрывается через нестандартные устремления главного персонажа – любовь к изготовлению обуви, к дождю и запаху неба отходят от привычных канонов жанра, хотя в душе он всё тот же подросток, стоящий на своём собственном Рубиконе – не верит в себя, боится показать своё творчество, раскрыть душу. Не его вина, что первым его чувством стала именно Юкино (хотя, как он справедливо обвинял, во многом её), такова лишь природа взросления. Причём взросление это было обоюдным – они оба в чём-то росли, набирались сил и отваги. Кто, если не она, сподвигла его на продолжение занятий сапожничеством? Кто, если не она, обнажением своей слабости дала силы преодолеть скорбь? Преодолеть свои чувства и, несмотря ни на что, продолжить свои искания, это и есть результат его победоносного взросления.
В отличие от Акидзуки, Юкино, несмотря на свой возраст, находится даже не в пятнадцатилетнем возрасте, как она сама говорит, а даже ещё раньше, ибо он сомневается, но продолжает двигаться, а она лишь испуганно озирается. Момент неверия в самое себя, в свои силы, сомнение в верности своего курса так или иначе трогает каждого человека, и в этот миг крайне важно найти то самое, что придаст силы двигаться в нужном тебе направлении вопреки всему. Для неё им стал старшеклассник, который своим примером вдохновил на совершение давно задуманных поступков. Её драма кроется в том, что она чувствует пробуждающийся вкус жизни (который расцветает в том числе и буквально) за счёт влюблённости юноши, и она это прекрасно понимает, будучи натурой утончённой и поэтичной, но всё-таки продолжающей вдыхать это сладостное чувство воскрешения. Как показывает Синкай, самые светлые намерения порой глубоко внутри источают дурманящий яд, и в ответ на самые заветные слова возможно лишь молчание, ибо ответа нет, да и не будет никогда.
Намеренное невнимание к деталям повествования проходит сквозь всё произведение - Акидзука смог понять, что дождь лишь декорация, а на самом деле всё зависит лишь от него, исключительно после смелого, пусть и безрассудного поступка. Зачастую этой смелости быть глупым не хватает, и пример Юкино лучшее тому свидетельство – без этого фермента в лице молодости она так бы и металась душевно, страшась что-либо предпринять…
Картина имеет созерцательный характер – не зря так много внимания уделяется изображению дождя, капелек, бьющихся об асфальт – картина вечная и непреходящая, повторяющаяся тысячи и тысячи раз, однако каждый раз под новым светом, и всегда, как снежинки друг на друга, в чём-то их падение и брызги отличаются, так и эти истории стары как мир, но от того не менее прекрасны и трогательны. Графика сквозит реализмом, никаких отступлений в сторону несерьёзных ужимок не допускается, и это лишь подчёркивает связь с нашей жизнью – ей, как известно, никакие гротески не нужны, и любое ожидание меркнет перед красками реальности. Все сцены диалогов, размышлений, сомнений и грёз героев сопровождает чудесное в своей лёгкости фортепианное сопровождение, мгновенно вплетающееся в ход повествования, не выпирая и не отходя на второй план, а становясь непосредственной его частью.
В произведении преобладают серые тона – дождь, слякоть, урбанистические гимны безличия, текущие слёзы героев, однако тон задают совершено не они, а расцветающие после дождя цветы, радостно бликующие от пожара зарева, душа, преодолевающая своё прошлое, нашедшая в себе силы жить с этим дальше, не просто отбросив в потайной уголок своего «Я», а понять и принять. Повествование заканчивается зимой – со своим белоснежным дождём, со слепящими глаза на ярком солнце сугробами, с ледяными и промозглыми метелями. Но на смену всеобщей мерзлоте неизбежно придёт весна, и вновь расцветёт пышными красками природа, и в любой душе может пробиться первый росток, который окажется лишь знамением перемен.
Мягкие полутона, как свет, льющийся сквозь приспущенные шторы – так и это произведение проникает в душу – ненавязчиво, но целиком и полностью. В первую очередь это лишь сознание неизбежности перемен, констатация самой жизни – автор не навязывает никаких своих мыслей, он лишь даёт видеоряд, усиливающий резонанс душевных струн. Подобно круговороту воды, жизнь неизменна, хотя в каждой её капле таятся бесчисленные мириады вариаций.
|
