Ночь в  ночь через десять  дней после  сражения в смотровой в  квартире
профессора Преображенского, что в Обуховском переулке, ударил резкий звонок.
     - Уголовная милиция и следователь. Благоволите открыть.
     Забегали  шаги,  застучали, стали входить,  и  в  сверкающей  от  огней
приемной  с заново застекленными  шкафами  оказалось  масса  народу. Двое  в
милицейской  форме, один в черном пальто, с портфелем,  злорадный и  бледный
председатель Швондер, юноша-женщина, швейцар Федор,  Зина,  Дарья Петровна и
полуодетый Борменталь, стыдливо прикрывающий горло без галстука.
     Дверь из кабинета пропустила Филиппа Филипповича.  Он вышел в известном
всем  лазоревом  халате  и  тут же  все  могли  убедиться сразу, что  Филипп
Филиппович  очень  поправился  в   последнюю  неделю.   Прежний  властный  и
энергичный  Филипп Филиппович,  полный  достоинства, предстал  перед ночными
гостями и извинился, что он в халате.
     -  Не  стесняйтесь,  профессор,  - очень смущенно  отозвался человек  в
штатском, затем он замялся  и заговорил. - Очень неприятно. У нас есть ордер
на обыск  в вашей квартире и, - человек покосился на усы Филиппа Филипповича
и докончил, - и арест, в зависимости от результата.
     Филипп Филиппович прищурился и спросил:
     - А по какому обвинению, смею спросить, и кого?
     Человек почесал щеку и стал вычитывать по бумажке из портфеля.
     -  По обвинению Преображенского,  Борменталя,  Зинаиды  Буниной и Дарьи
Ивановой   в   убийстве   заведующего  подотделом   очистки   мкх  Полиграфа
Полиграфовича Шарикова.
     Рыдания Зины покрыли конец его слов. Произошло движение.
     -  Ничего  я  не  понимаю,  -  ответил  Филипп  Филиппович,  королевски
вздергивая плечи, - какого  такого Шарикова? Ах, виноват, этого моего пса...
Которого я оперировал?
     - Простите, профессор, не пса, а когда  он уже был человеком. Вот в чем
дело.
     - То-есть он говорил?  - Спросил Филипп Филиппович, - это еще не значит
быть человеком.  Впрочем,  это не важно. Шарик и сейчас существует,  и никто
его решительно не убивал.
     - Профессор, - очень удивленно заговорил черный человек поднял брови, -
тогда его придеться предьявить. Десятый день, как пропал, а данные, извините
меня, очень нехорошие.
     -  Доктор  Борменталь,  благоволите   предьявить  Шарика   следователю,
приказал Филипп Филиппович, овладевая ордером.
     Доктор Борменталь, криво улыбнувшись, вышел.
     Когда  он вернулся и посвистал, за ним из  двери  кабинета выскочил пес
странного качества.  Пятнами он был  лыс,  пятнами  на  нем отрастала шерсть
вышел  он, как ученый циркач, на задних лапах, потом опустился на все четыре
и  осмотрелся. Гробовое молчание застыло  в приемной, как  желе.  Кошмарного
вида  пес  с  багровым шрамом  на  лбу  вновь поднялся  на  задние  лапы  и,
улыбнувшись, сел в кресло.
     Второй милиционер вдруг перекрестился  размашистым крестом и, отступив,
сразу отдавил Зине обе ноги.
     Человек в черном, не закрывая рта, выговорил такое:
     - Как же, позвольте?.. Он служил в очистке...
     - Я  его туда не назначал, - ответил Филипп Филиппович,  - ему господин
Швондер дал рекомендацию, если я не ошибаюсь.
     - Я ничего не понимаю, - растерянно сказал черный и обратился к первому
милиционеру. - Это он?


     - Он, - беззвучно ответил милицейский. - Форменно он.
     - Он самый, - послышался голос Федора, - только, сволочь, опять оброс.
     - Он же говорил... Кхе... Кхе...
     - И  сейчас  еще  говорит,  но  только все  меньше  и  меньше, так  что
пользуйтесь случаем, а то он скоро совсем умолкнет.
     - Но почему же? - Тихо осведомился черный человек.
     Филипп Филиппович пожал плечами.
     - Наука еще не знает способов обращать зверей в людей. Вот я попробовал
да  только неудачно, как видите. Поговорил и начал обращаться в  первобытное
состояние. Атавизм.
     - Неприличными словами  не выражаться, - вдруг гаркнул  пес  с кресла и
встал.
     Черный человек внезапно побледнел, уронил портфель и стал падать на бок
милицейский подхватил его сбоку, а  Федор сзади. Произошла суматоха  и в ней
отчетливей всего были слышны три фразы:
     Филипп Филипповича: - Валерьянки. Это обморок.
     Доктора  Борменталя:  - Швондера я собственноручно  сброшу  с лестницы,
если он еще раз появится в квартире профессора Преображенского.
     И Швондера: - Прошу занести эти слова в протокол.

     ******

     Серые гармонии труб играли. Шторы скрыли густую пречистенскую ночь с ее
одинокой звездою.  Высшее существо,  важный  песий  благотворитель  сидел  в
кресле,  а  пес Шарик, привалившись,  лежал на ковре  у  кожаного дивана. От
мартовского тумана пес по утрам страдал головными болями, которые мучали его
кольцом по  головному  шву.  Но от  тепла к вечеру они  проходили. И  сейчас
легчало, легчало, и мысли в голове у пса текли складные и теплые.
     "Так  свезло  мне,  так  свезло,  -  думал  он,  задремывая,  -  просто
неописуемо  свезло. Утвердился я в этой квартире. Окончательно уверен я, что
в  моем  происхождении  нечисто. Тут  не  без водолаза. Потаскуха  была  моя
бабушка,  царство ей  небесное, старушке.  Правда, голову  всю  исполосовали
зачем-то, но это до свадьбы заживет. Нам на это нечего смотреть".

     ******

     В  отделении  глухо  позвякивали  склянки.  Тяпнутый  убирал  в  шкафах
смотровой.
     Седой же волшебник сидел и напевал: - "К берегам священным Нила..."
     Пес  видел  страшные дела. Руки  в скользких  перчатках  важный человек
погружал  в  сосуд,  доставал  мозги, - упорный  человек,  настойчивый,  все
чего-то добивался, резал, рассматривал, щурился и пел:
     - "К берегам священным Нила..."


     
КОНЕЦ