Ночь и половину следующего  дня висела, как туча перед грозой,  тишина.
Все  молчали.  Но на следующий день,  когда  Полиграф Полиграфович, которого
утром кольнуло скверное  предчувствие, мрачный  уехал на грузовике  к  месту
службы, профессор Преображенский в совершенно неурочный час принял одного из
своих  прежних  пациентов, толстого и рослого  человека в военной форме. Тот
настойчиво добивался свидания и добился. Войдя в кабинет, он вежливо щелкнул
каблуками к профессору.
     - У вас боли, голубчик, возобновились? - Спросил осунувшийся
     Филипп Филиппович, - садитесь, пожалуйста.
     -  Мерси. Нет, профессор, - ответил  гость, ставя шлем на угол стола, я
вам  очень  признателен...  Гм...  Я приехал к вам  по  другому делу, Филипп
Филиппович...  Питая  большое уважение... Гм...  Предупредить. Явная ерунда.
Просто он  прохвост... - Пациент полез в портфель и вынул  бумагу, - хорошо,
что мне непосредственно доложили...
     Филипп Филиппович оседлал нос пенсне поверх очков и принялся читать. Он
долго Бормотал про себя,  меняясь в лице каждую секунду. "...А также угрожая
убить председателя  домкома товарища  Швондера, из чего  видно,  что  хранит
огнестрельное  оружие. И произносит  контрреволюционные  речи, даже энгельса
приказал  своей  социалприслужнице Зинаиде  Прокофьевне  Буниной  спалить  в
печке,  как   явный  меньшевик   со  своим  ассистентом  Борменталем  Иваном
Арнольдовичем, который  тайно  не  прописанный  проживает у него в квартире.
Подпись  заведующего  подотделом  очистки  П.  П.  Шарикова  -  удостоверяю.
Председатель домкома Швондер, секретарь пеструхин".
     - Вы позволите  мне  это оставить у  себя? - Спросил Филипп Филиппович,
покрываясь  пятнами, -  или, виноват, может быть, это вам  нужно, чтобы дать
законный ход делу?
     - Извините, профессор, - очень обиделся пациент, и  раздул ноздри, - вы
действительно  очень  уж презрительно смотрите на нас.  Я... - И тут он стал
надуваться, как индейский петух.
     -  Ну, извините,  извините, голубчик!  - Забормотал Филипп  Филиппович,
простите, я право, не хотел вас обидеть. Голубчик, не сердитесь, меня он так
задергал...
     -  Я  думаю,  - совершенно отошел  пациент,  - но какая все-таки дрянь!
Любопытно было бы взглянуть на него. В Москве прямо легенды какие-то про вас
рассказывают...
     Филипп Филиппович только отчаянно махнул рукой. Тут пациент  разглядел,
что профессор сгорбился и даже как будто поседел за последнее время.

     ******

     Преступление созрело и упало, как камень, как это  обычно  и  бывает. С
сосущим нехорошим сердцем вернулся в грузовике Полиграф Полиграфович.  Голос
Филиппа Филипповича пригласил его в смотровую. Удивленный Шариков пришел и с
неясным  страхом  заглянул  в дуло на  лице Борменталя, а затем  на  Филиппа
Филипповича. Туча ходила  вокруг ассистента и левая  его рука  с  папироской
чуть вздрагивала на блестящей ручке акушерского кресла.


     Филипп Филиппович со спокойствием очень зловещим сказал:
     - Сейчас заберите вещи: брюки, пальто,  все, что вам  нужно, - и вон из
квартиры!
     - Как это так? - Искренне удивился Шариков.
     -  Вон  из квартиры -  сегодня, - монотонно повторил Филипп Филиппович,
щурясь на свои ногти.
     Какой-то нечистый дух  вселился  в  Полиграфа  Полиграфовича; очевидно,
гибель уже караулила его  и срок стоял у него за плечами. Он  сам бросился в
обьятия неизбежного и гавкнул злобно и отрывисто:
     - Да что такое в самом деле! Что, я управы,  что ли, не найду на вас? Я
на 16 аршинах здесь сижу и буду сидеть.
     - Убирайтесь из квартиры, - задушенно шепнул Филипп Филиппович.
     Шариков сам  пригласил свою смерть. Он  поднял  левую  руку  и  показал
Филиппу Филипповичу обкусанный с нестерпимым кошачьим запахом - шиш. А затем
правой  рукой  по  адресу  опасного  Борменталя  из кармана вынул револьвер.
Папироса  Борменталя  упала  падучей   звездой,  а  через  несколько  секунд
прыгающий  по битым стеклам  Филипп Филиппович в ужасе  метался от  шкафа  к
кушетке.  На  ней  распростертый  и  хрипящий  лежал  заведующий  подотделом
очистки, а на груди у него помещался хирург Борменталь и душил его беленькой
малой подушкой.
     Через  несколько минут  доктор Борменталь  с не своим  лицом прошел  на
передний ход и рядом с кнопкой звонка наклеил записку:
     "Сегодня  приема  по   случаю  болезни  профессора  -  нет.  Просят  не
беспокоить звонками".
     Блестящим  перочинным  ножичком он перерезал провод звонка,  в  зеркале
осмотрел  поцарапанное  в  кровь  свое  лицо  и  изодранные,  мелкой  дрожью
прыгающие  руки.  Затем он появился в  дверях кухни  и настороженным голосом
Зине и Дарье Петровне сказал:
     - Профессор просит вас никуда не уходить из квартиры.
     - Хорошо, - робко ответили Зина и Дарья Петровна.
     -  Позвольте  мне  запереть  дверь  на черный  ход  и  забрать  ключ, -
заговорил Борменталь,прячась за дверь в стене и прикрывая ладонью лицо - это
временно,  не из недоверия к вам. Но кто-нибудь придет, а  вы не выдержите и
откроете, а нам нельзя мешать. Мы заняты.
     -  Хорошо, - ответили женщины  и  сейчас же стали бледными.  Борменталь
запер черный ход, запер парадный, запер дверь из коридора в переднюю  и шаги
его пропали у смотровой.
     Тишина  покрыла  квартиру,  заползла  во  все  углы.  Полезли  сумерки,
скверные, настороженные,  одним  словом  мрак. Правда,  впоследствии  соседи
через  двор говорили, что  будто бы в окнах смотровой, выходящих  во двор, в
этот вечер  горели  у Преображенского все огни, и  даже  будто бы они видели
белый  колпак самого профессора...  Проверить трудно. Правда,  и Зина, когда
уже кончилось, болтала, что в кабинете у камина после того, как Борменталь и
профессор вышли из смотровой, ее до смерти  напугал Иван  Арнольдович. Якобы
он  сидел в кабинете на корточках и  жег в  камине собственноручно тетрадь в
синей  обложке  из   той  пачки,  в  которой  записывались  истории  болезни
профессорских пациентов. Лицо будто  бы у доктора было совершенно  зеленое и
все, ну, все... Вдребезги исцарапанное. И Филипп Филиппович  в тот вечер сам
на себя не  был похож. И еще что... Впрочем, может быть, невинная девушка из
пречистенской квартиры и врет...
     За одно  можно поручиться: в квартире  в  этот  вечер была  полнейшая и
ужаснейшая тишина.