XIX

     В таком душевном настроении находился Нехлюдов, выйдя из  залы  суда  в
комнату присяжных. Он сидел у окна, слушая разговоры, шедшие вокруг него,  и
не переставая курил.
     Веселый купец, очевидно, сочувствовал  всей  душой  времяпрепровождению
купца Смелькова.
     - Ну, брат, здорово  кутил,  по-сибирски.  Тоже  губа  не  дура,  такую
девчонку облюбовал.
     Старшина высказывал какие-то соображения, что все  дело  в  экспертизе.
Петр  Герасимович  что-то  шутил  с  приказчиком-евреем,  и  они  о   чем-то
захохотали. Нехлюдов односложно отвечал на обращенные к нему вопросы и желал
только одного - чтобы его оставили в покое.
     Когда судебный пристав с боковой походкой пригласил опять  присяжных  в
залу заседания, Нехлюдов почувствовал страх, как будто не он шел судить,  но
его вели в суд. В глубине души он чувствовал уже, что он  негодяй,  которому
должно быть совестно смотреть в глаза людям, а между тем он  по  привычке  с
обычными, самоуверенными движениями вошел на возвышение и сел на свое место,
вторым после старшины, заложив ногу на ногу и играя pince-nez.
     Подсудимых тоже куда-то выводили и только что ввели опять.
     В зале были новые лица - свидетели, и  Нехлюдов  заметил,  что  Маслова
несколько раз взглядывала, как будто не  могла  оторвать  взгляда  от  очень
нарядной, в шелку и бархате, толстой женщины, которая,  в  высокой  шляпе  с
большим бантом и с элегантным ридикюлем на голой до  локтя  руке,  сидела  в
первом ряду перед решеткой. Это, как он  потом  узнал,  была  свидетельница,
хозяйка того заведения, в котором жила Маслова.
     Начался допрос свидетелей: имя, вера  и  т.  д.  Потом,  после  допроса
сторон, как они хотят спрашивать: под присягой  или  нет,  опять,  с  трудом
передвигая ноги, пришел тот же старый священник и опять  так  же,  поправляя
золотой крест на шелковой груди, с таким же спокойствием  и  уверенностью  в
том, что  он  делает  вполне  полезное  и  важное  дело,  привел  к  присяге
свидетелей и эксперта.  Когда  кончилась  присяга,  всех  свидетелей  увели,
оставив одну, именно Китаеву, хозяйку дома терпимости. Ее  спросили  о  том,
что она знает по этому делу. Китаева с притворной улыбкой, ныряя  головой  в
шляпе при каждой фразе, с немецким акцентом подробно и складно рассказала.
     Прежде всего к ней в заведение приехал  знакомый  коридорный  Симон  за
девушкой для богатого сибирского купца. Она послала Любашу. Через  несколько
времени Любаша вернулась вместе с купцом.
     - Купец был уже в экстазе, - слегка улыбаясь, говорила Китаева, -  и  у
нас продолжал пить и угощать девушек; но так как у него недостало денег,  то
он послал к себе в номер эту самую Любашу, к которой он получил предилекция,
- сказала она, взглянув на подсудимую.
     Нехлюдову показалось, что Маслова при этом  улыбнулась,  и  эта  улыбка
показалась ему отвратительной. Странное, неопределенное чувство  гадливости,
смешанное с состраданием, поднялось в нем.
     - А какого вы были мнения  о  Масловой?  -  краснея  и  робея,  спросил
назначенный от суда кандидат на судебную должность, защитник Масловой.
     - Самый хороший, - отвечала Китаева, - девушка образованный и  шикарна.
Он воспитывался в хороший семейство и по-французски  могли  читать.  Он  пил
иногда немного лишнего, но никогда не забывался. Совсем хороший девушка.
     Катюша глядела на хозяйку, но потом вдруг перевела глаза на присяжных и
остановила их на Нехлюдове, и лицо ее сделалось серьезно и даже строго. Один
из строгих глаз ее косил. Довольно долго эти  два  странно  смотрящие  глаза
смотрели на Нехлюдова, и, несмотря на охвативший его ужас, он не мог отвести
и своего взгляда от этих косящих глаз с ярко-белыми белками. Ему вспомнилась
та страшная ночь с ломавшимся  льдом,  туманом  и,  главное,  тем  ущербным,
перевернутым месяцем, который перед утром взошел и освещал что-то  черное  и
страшное. Эти два черные глаза, смотревшие и на него и мимо него, напоминали
ему это что-то черное и страшное.
     "Узнала!" - подумал он. И Нехлюдов как бы сжался, ожидая удара. Но  она
не узнала. Она спокойно вздохнула и опять стала  смотреть  на  председателя.
Нехлюдов вздохнул тоже. "Ах, скорее бы", - думал  он.  Он  испытывал  теперь
чувство, подобное  тому,  которое  испытывал  на  охоте,  когда  приходилось
добивать раненую птицу: и гадко, и жалко, и досадно. Недобитая птица  бьется
в ягдташе: и противно, и жалко, и хочется поскорее добить и забыть.
     Такое  смешанное  чувство  испытывал  теперь  Нехлюдов,  слушая  допрос
свидетелей.