Как и в фильме «Русалка» Анны Меликян, в картине «Волчок» повествование начинается закадровым голосом девочки, которая рассказывает страшную историю чудовищных детских потрясений. Но если в «Русалке» героиня Марии Шалаевой говорила своим голосом, то у Сигарева голос девочки за кадром — это взрослый голос актрисы Яны Трояновой. С самого первого кадры он звучит трагически и исповедально, так, что интуитивно создается ощущение трагического финала. Интуиция подтверждается режиссерским финалом, и становится ясно, что девочка умерла, что она рассказывает свою страшную сказку с небес.

В одном из эпизодов девочка кидает со шкафа трехлитровую банку с молоком, целясь в человека, который обижал ее мать. Она его не убивает, но молоко смешивается с кровью. Ребенок водит пальцем по этому месиву, и вот одна из сильнейших метафор режиссера. Молоко и кровь, носители жизни, алхимия человеческих отношений, но у матери нет ничего, кроме тотального отчуждения к своему ребенку, к плоти от плоти.

И на протяжении фильма во всех эпизодах словно незримо присутствует это кровавая, красно-белая надпись «страшно». Страшно, когда мать выдумывает ребенку историю, будто нашла ее в мешке, в темном лесу, и будто это вовсе не человеком она была, а скулящим маленьким волчонком. Страшно, когда после этого чудовищного рассказа девочка начинает ходить регулярно на кладбище, начинает дружить с вымышленным другом (фотографией мальчика-покойника на одной из могил), рассказывает ему о своей придуманной жизни, полностью контрастирующей с реальной.

Как страшно смотреть, как ребенок рассказывает про придуманное и несуществующее счастье, не про розовое и уютное детство, с настоящим шоколадом вместо гематогена, с каруселями и красивыми платьями.

И еще страшно, что все рассказанное режиссером Сигаревым — документальная правда, не вымысел и не очередной кинематографический чернушный опыт. «Волчок», думаю, войдет, в новейшую историю неореализма в кино, потому что Сигарев снял показал настоящую жизнь, вне экранных условностей. Спасибо ему за это.