История, рассказанная в этой картине, сохраняя реальные бытовые очертания, становится почти невероятной, оборачивается гротеском. Такой Фабри, какого мы увидели в фильме «Семья Тоот», предстал перед нашим зрителем впервые. Мы знали Фабри строгого, сдержанно-«кпассического», верного той чистоте стиля, которая отличала и «Карусель», и «Анну Эйдеш», и «Господина учителя Ганнибала». С иной стилистикой — формой свободного, раскованного киноповествования — пришлось столкнуться в картине «Двадцать часов». Фильм «Семья Тоот» — это обращение к новому жанру, к новым средствам выражения, которые где-то граничат с фарсом.

Чем объяснить подобную трансформацию? Желанием каждый раз быть «непохожим»? Это, пожалуй, слишком легкомысленно для такого серьезного художника, как Золтан Фабри. Стремлением обновить свой киноязык, обнаружить нераскрытые для себя его возможности? В известной мере — да, но не только этим. Для Фабри поэтика картины всегда определяется ее содержанием, темой, идейным замыслом. И если фильм «Двадцать часов», где через судьбы отдельных людей показаны сложные взаимосвязи и противоречия эпохи, где движущей пружиной является диалектика мышления, требовал сжатого внешнего действия и углубленного проникновения в психологию, во внутренний мир человека, то материал «Семьи Тоот», преследующий не аналитические, а, скорее, разоблачительные цели, подсказывал форму гротеска.

В основе кинопроизведения — известная повесть венгерского писателя Иштвана Эркеня. В ней много юмора, едкой иронии, острой сатиры. Фильм верен интонации литературного первоисточника. Уже начальные кадры картины, рисующие традиционно мещанский быт провинциального семейства: домик-гнездышко, где стены комнат увешаны портретами главы семейства сельского брандмейстера в пожарной форме и фотографиями любимого сына Дьюлы — от грудного младенца до солдата, — достаточно ироничны и не просто посмеиваются над мещанским уютом Тоотов, но направлены против их устоявшейся буржуазности. И то, как ждут Тооты почетного гостя (с фронта для кратковременного отдыха приезжает командир Дьюлы), с какой деловитостью, тщательностью приводит в порядок дом, сад и даже отхожее место сам брандмейстер, как хлопочет сбившаяся с ног его жена Маришка, как мечтает о встрече с господином майором дочь Агика, исполнено в фильме острого юмора. А последующее развитие событий, когда в привычную жизнь Тоотов вторгается майор, носит уже почти фарсовый характер.

Начать с того, что все ожидали увидеть бравого майора с героической внешностью, а приехавший офицер ничуть не похож на созданный воображением портрет: он одержим манией преследования, повсюду ему мерещатся партизаны, он постоянно озирается, палит из пистолета... Тень от трансформатора он принимает за канаву и старательно перепрыгивает через нее... Тооты, дабы не повредить сыну, терпят все странности и нелепости поведения его начальника, да не только Тооты — их соседи стараются угодить майору.

Но вот майор отдохнул, подлечил расшатанные нервы и... становится еще невыносимее. Теперь он охвачен жаждой деятельности. С огромным воодушевлением принимается за изготовление картонных коробок и усаживает за работу всю семью. Никто не смеет возразить, никто не волен отказаться. «Это вам претит?» — с недовольством спрашивает майор Тоота. И бедняга пожарник принимается за дело. Ночи напролет просиживают Тооты за заготовкой коробок. Деревенеют руки, слипаются веки... А майор ликует: «Я в жизни так хорошо себя не чувствовал!» Все терроризированы майором. Всегда гордый своей безупречной выправкой пожарник по прихоти майора надвигает на глаза свою каску, хотя это противоречит уставу и мешает смотреть вокруг; не может Тоот скрыть зевок — и вот, чтобы не раздражать майора, который не выносит зевоты, брандмейстер вставляет себе в рот карманный фонарик...

Все новые мытарства, новые причуды — а со стены предупреждающе смотрит Дьюла, словно призывающий к выдержке, к терпению.

Фабри не скупится на гротесковые детали, выразительно подчеркивающие, как унизительна сило страха и как отвратительна, пагубна сило принуждения. Человеку закрывают глаза, затыкают рот, а он безропотно сносит все это!

Идея заготовки коробок становится у майора маниакальной. Он ие только приковывает к «рабочему месту» семью Тоотов, он уже мечтает о том, что настанет день, когда заставит делать коробки все человечество.

«Основным мотивом всех моих картин, — подчеркивал Фабри, — является, в кокой бы то ни было форме, протест против насилия над человеком. Насилие это могло быть пережитком общественных форм, результатом анахронических жизненных укладов, эгоизма индивидуалистической личности, результатом войны или самого антигуманного явления — фашизма... По-моему, величайшее преступление — насилие над человеком».

В фильме «Семья Тоот» насилие, как результат фашизма, обличается в комедийно-гротесковой форме, обличается силой смеха.

Шаг за шагом развенчивая «короля», можно было бы сделать из майора фигуру чисто комедийную. Хорошо известный актер Золтан Латинович, пользуясь заостренными красками, сознательным преувеличением, стремится к тому» чтобы образ, приобретающий порой в фильме карикатурные черты, от смешного вел к серьезному» потому в, казалось бы, даже безобидных затеях майора видится угроза обществу.

Правда, не всегда картина в целом сохраняет силу сатирического гнева. Где-то, увлекаясь комедийными трюками, режиссер словно не замечает, что пользуется приемами несколько облегченными, и тогда смех теряет силу «грозного оружия», остается лишь средством развлечения.

У Имре Шинковича, играющего Тоота, удивительная вера в предлагаемые обстоятельства. Его пожарник по-настоящему страдает оттого, что бесцеремонно нарушен устоявшийся жизненный уклад. Актер отлично использует комедийные ситуации, обыгрывает фарсовые детали. Образ по-настоящему смешон. Но, думается, создатели картины должны были пойти и дальше. Ведь, следуя драматургии И. Эркеня и художественному замыслу 3. Фабри, сатирический огонь надо было направить не только против «палача», но и против «жертвы». Покорное непротивленчество, соглашательство, обывательская пассивность — разве не требовали они большего сарказма? Бедный пожарник порой пытается вырваться из цепких лап гостя, сбежать, спрятаться, но попытки эти очень робки и жалки, да и портрет. Дьюлы вновь и вновь предстает перед глазами отца, и он продолжает выполнять волю майора.

А коробки тем временем заполняют дом, сад — все экранное пространство. Валятся с ног усталые Тооты; бодр, полон знергии майор. «Вперед!» — берется он за новый резак для картона.

Кажется, целиком подчинена сумасбродным желаниям майора, его неудержимым порывам семья Тоотов. Видишь: люди потеряли себя, утратили способность к сопротивлению. И вдруг — неожиданное избавление. Истек срок отпуска майора, он уезжает. Однако радость Тоотов оказывается преждевременной. Партизаны взорвали мост, дорога неисправна — майор возвращается. И вот тогда с отчаянной смелостью Тоот приглашает майора в сад, и зритель слышит глухие звуки резака — теперь майор уже никогда не вернется. Покончено со страшным существованием, в котором пребывала семья Тоотов.

А на экране — извещение о гибели Дьюлы, его портрет: кровь заливает лицо.

Этой жестокой финальной точкой венчается фильм, авторы которого ставили своей целью сказать о губительной силе фашизма, деформирующей, уродующей человека.

Фабри оказался и здесь верен неизменному своему стремлению — говорить о важнейших проблемах времени, избирать предметом творчества волнующие вопросы действительности.