2. ВОР И ОБВОРОВАННЫЙ

   Торрес проспал около получаса, когда под  деревьями  послышался  легкий
шорох. Казалось, кто-то шел босиком, стараясь ступать осторожно, чтоб  его
не услышали. Если бы наш бродяга не спал, он бы  сразу  насторожился,  так
как всегда избегал нежелательных встреч. Но чуть слышные шаги не могли его
разбудить, и тот, кто пробирался в чаще, подошел и  остановился  в  десяти
метрах от дерева, под которым лежал Торрес, не потревожив его сон.
   То был не человек, а гуариба.
   В лесах Верхней Амазонки водится множество цепкохвостых обезьян: легкие
и изящные сахиусы, "рогатые сапажу",  моносы  с  серой  шерстью;  сагуины,
строящие такие рожи, что порой кажется, будто они в  масках.  Но  из  всех
обезьян самые своеобразные, бесспорно, гуарибы. У них общительный и  вовсе
не злобный нрав, в отличие от свирепых и мерзких мукур; к тому  же  в  них
силен общественный инстинкт, и они чаще всего живут  стаями.  Они  дают  о
себе знать еще издали монотонным  гулом  голосов,  напоминающим  церковный
хор, поющий псалмы.  Однако  если  от  природы  гуариба  и  незлобива,  то
нападать на нее все же не безопасно.  Во  всяком  случае,  как  мы  увидим
дальше, уснувший путешественник  подвергается  некоторой  опасности,  если
гуариба застанет его врасплох в таком беспомощном состоянии.
   Эта гуариба,  называемая  в  Бразилии  также  "барбадо",  была  крупным
животным. Ее гибкое и крепкое  тело  свидетельствовало  о  том,  что  этот
сильный зверь может сражаться на земле  не  хуже,  чем  перебрасываться  с
ветки на ветку на вершинах лесных исполинов.
   Но сейчас гуариба двигалась  вперед  осторожно,  мелкими  шажками.  Она
бросала взгляды то налево, то направо, беспокойно помахивая хвостом.  Этим
представителям обезьяньего племени природа дала не только  четыре  руки  -
отчего их и называют четверорукими, - но проявила  еще  большую  щедрость,
добавив им сверх того и пятую, ибо кончик  их  хвоста  обладает  такой  же
способностью хватать, как и руки.
   Гуариба бесшумно приближалась  к  спящему,  размахивая  толстым  суком,
который в ее  могучих  руках  мог  стать  грозным  оружием.  Должно  быть,
несколько минут назад она заметила лежащего под деревом  человека,  а  его
неподвижность, как видно, успокоила обезьяну, и ей захотелось  рассмотреть
его поближе. Итак, она подошла и с некоторой опаской остановилась  в  трех
шагах от него.
   Ее бородатое лицо исказила гримаса, обнажив  острые  зубы,  белые,  как
слоновая кость, и она угрожающе подняла свой сук - движение,  не  сулившее
ничего хорошего лесному стражнику.
   Без  сомнения,  вид  спящего  Торреса  не  вызывал  у  гуарибы  никакой
симпатии. Были ли  у  нее  особые  причины  питать  враждебные  чувства  к
представителю рода человеческого, который по воле  случая  оказался  в  ее
власти?  Весьма  возможно!  Известно,  что  некоторые  животные  долго  не
забывают причиненных им обид, и, быть может,  эта  гуариба  затаила  злобу
против лесных бродяг.
   Дело в том, что для местных жителей, особенно для индейцев, обезьяны  -
лакомая добыча,  к  какой  бы  породе  они  ни  принадлежали,  и  охотники
преследуют их с особым пылом не только из любви к  охоте,  но  и  ради  их
мяса.
   Как бы то ни было,  но  если  гуариба  и  не  собиралась  поменяться  с
охотником ролями, если  она  помнила,  что  природа  создала  ее  животным
травоядным, и не помышляла сожрать  лесного  стражника,  то  все  же  она,
видимо, твердо решила разделаться с одним из своих исконных врагов.
   Некоторое время она  пристально  разглядывала  его,  а  потом  тихонько
двинулась вокруг дерева. Шла она очень медленно,  задерживая  дыхание,  но
понемногу все приближалась  к  спящему.  Движения  ее  были  угрожающи,  а
выражение лица  свирепо.  Ей  ничего  не  стоило  убить  этого  неподвижно
лежащего человека одним ударом дубины, и, без сомнения, жизнь Торреса в ту
минуту висела на волоске.
   Гуариба остановилась сбоку у самого  дерева  и  занесла  свой  сук  над
головой спящего, готовясь нанести удар.
   Но если  Торрес  поступил  неосторожно,  положив  в  дупле  подле  себя
коробку, в которой лежал документ и  все  его  богатство,  то  именно  эта
неосторожность и спасла ему жизнь.
   Луч солнца, проникнув сквозь ветви, скользнул по металлической коробке,
и  ее  полированная  поверхность  сверкнула,  как  зеркало.  Обезьяна,  со
свойственным ее породе непостоянством, тотчас отвлеклась. Ее мысли -  если
у животного могут  быть  мысли  -  сразу  приняли  иное  направление.  Она
нагнулась, схватила коробку, попятилась и, поднеся ее к глазам,  принялась
вертеть в руках, с удивлением разглядывая, как она блестит на солнце. Быть
может, ее еще больше удивил звон лежащих в коробке монет.  Как  видно,  ее
пленила эта музыка.  Точь-в-точь  погремушка  в  руках  у  ребенка!  Потом
обезьяна сунула находку в рот, и зубы ее скрипнули, скользнув по  металлу,
однако она не пыталась его прокусить.
   Должно быть, гуариба  подумала,  что  нашла  какой-то  неведомый  плод,
что-то вроде громадного миндаля, у которого ядро болтается в скорлупе.  Но
если обезьяна вскоре поняла, что ошибается, она все же не захотела бросить
коробку. Напротив, она крепче зажала ее в левой руке и  выпустила  дубину,
которая, падая, обломила сухую ветку.
   Этот треск разбудил Торреса, и,  как  человек,  привыкший  быть  всегда
начеку и мгновенно переходить от сна к бодрствованию, он в ту  же  секунду
вскочил на ноги.
   С первого взгляда он узнал, кто перед ним.
   - Гуариба! - вскричал он.
   Рука  его  схватила  лежавшую  возле  него  "маншетту",  и  он   принял
оборонительное положение.
   Испуганная обезьяна тотчас попятилась и, чувствуя себя  менее  уверенно
перед проснувшимся человеком, чем перед спящим,  сделала  два-три  быстрых
прыжка и скользнула в чащу.
   - Вот, что называется, вовремя! - воскликнул Торрес. - Эта образина  не
раздумывая прикончила бы меня!
   Обезьяна остановилась шагах в двадцати  и  глядела  на  него,  отчаянно
гримасничая, как будто насмехаясь: тут Торрес вдруг увидел у нее  в  руках
свою драгоценную коробку.
   - Мерзавка! - закричал он. - Убить она меня не убила, а выкинула  штуку
почище - она меня обокрала!
   Сначала мысль, что в коробке лежат все его деньги, не слишком  огорчила
Торреса. Но, вспомнив,  что  там  спрятан  документ,  с  потерей  которого
безвозвратно погибнут все его надежды, он так и подскочил.
   - Тысяча чертей! - завопил он.
   Теперь, желая во что бы то ни стало вернуть свою коробку,  он  бросился
вслед за обезьяной.
   Торрес прекрасно понимал, что догнать этого ловкого зверя будет  совсем
не легко. По земле обезьяна бегала слишком быстро, а по  деревьям  прыгала
слишком высоко. Только меткая пуля могла настигнуть  ее  на  земле  или  в
воздухе.  Но  у  Торреса  не  было  никакого  огнестрельного  оружия.  Его
охотничий нож и мотыга послужили бы ему лишь в  том  случае,  если  бы  он
догнал гуарибу.
   Торрес сразу убедился, что взять обезьяну можно только  обманом.  Стало
быть, надо постараться перехитрить умное животное: спрятаться за  деревом,
скрыться  в  густой  чаще,  разжечь  ее  любопытство  и   заставить   либо
остановиться, либо вернуться назад - ничего другого не придумаешь.
   Так он и поступил. Некоторое время Торрес проделывал все  эти  маневры,
но, когда он скрывался, обезьяна терпеливо дожидалась,  пока  он  появится
вновь, и Торрес только  попусту  тратил  силы.  Он  устал,  но  ничего  не
добился.
   - Проклятая гуариба! - вскоре воскликнул он. - Этак я ее не  выманю,  а
она, чего доброго, заведет меня обратно к бразильской границе. Если б  она
хоть бросила мою коробку! Так нет же! Ей нравится звон золотых  монет.  У,
ворюга! Попадись ты мне в руки...
   И Торрес вновь пустился в погоню,  а  обезьяна  с  такой  же  ловкостью
ускользала от него.
   Прошел  целый  час,  но  ничего   не   изменилось.   Торрес   продолжал
преследовать гуарибу с вполне понятным упорством. Как же он  добудет  себе
состояние без этого документа?
   Постепенно им овладело бешенство.  Он  ругался,  топал  ногами,  осыпал
гуарибу угрозами и проклятиями. Обезьяна отвечала ему только  насмешливыми
гримасами, выводившими его из себя.
   И Торрес снова бросался к  ней.  Он  бежал  во  всю  прыть,  задыхаясь,
путаясь в высокой траве, продираясь сквозь густой кустарник,  цепляясь  за
переплетающиеся лианы, сквозь которые гуариба  проскакивала  со  скоростью
призового скакуна. В траве кое-где прятались толстые корни,  преграждавшие
ему путь. Он спотыкался, падал и снова вскакивал на ноги. Вскоре, сам того
не замечая, он принялся кричать: "На помощь! Ко мне! Держи  вора!"  -  как
будто кто-нибудь мог его услышать.
   В конце концов силы ему изменили, он совсем задохнулся и  вынужден  был
остановиться.
   - Вот дьявол! - выругался он. - Когда я охотился в зарослях за  беглыми
неграми, и то было легче! А все-таки я поймаю эту проклятую обезьяну. Я не
отстану от нее, пока меня носят ноги, она еще увидит...
   Заметив, что лесной стражник прекратил  погоню,  гуариба  остановилась.
Она тоже отдыхала, хотя не была так измучена, как Торрес, который  не  мог
пошевелиться от усталости.
   Она простояла на месте минут десять, жуя какие-то корешки, вырванные ею
из земли, и порой помахивала над ухом коробкой, звеня монетами.
   Взбешенный Торрес стал швырять в обезьяну камнями и даже не раз попадал
в нее, но на таком расстоянии не мог причинить ей вреда.
   Однако пора было принимать какие-то меры. С одной  стороны,  продолжать
гоняться за гуарибой без надежды ее поймать было попросту бессмысленно.  С
другой - окончательно примириться с нелепой случайностью,  погубившей  все
его хитроумные замыслы, признать себя не только побежденным, но  обманутым
и одураченным глупой обезьяной было бы уж очень обидно.
   И все же Торрес понимал, что когда стемнеет, воровка без труда скроется
от него, а он, обворованный, пожалуй, не сможет даже выбраться  на  дорогу
из этой чащи. Погоня завела его на несколько  миль  в  сторону  от  берега
реки, и теперь ему будет нелегко вернуться назад.
   Торрес заколебался. Он постарался хладнокровно обдумать свое  положение
и, выкрикнув последнее  проклятие,  уже  готов  был  отказаться  от  мысли
вернуть  себе  свою  коробку,  как  вдруг  снова  вспомнил  о   похищенном
документе, о связанных с ним планах будущей жизни,  и  решил,  что  должен
сделать еще одну, последнюю попытку.
   Он встал.
   Гуариба тоже встала.
   Он сделал несколько шагов вперед.
   Гуариба сделала столько же шагов назад, но на  этот  раз,  вместо  того
чтобы углубиться в чащу, она остановилась у подножия громадного фикуса,  -
разнообразные виды этого дерева широко  распространены  во  всем  бассейне
Верхней Амазонки.
   Обхватить  ствол  четырьмя  руками,  вскарабкаться  вверх  с  ловкостью
акробата, или, вернее, обезьяны, обвиться цепким хвостом за горизонтальные
ветви в сорока футах над землей и взметнуться на самую  вершину  дерева  -
все это было для ловкой гуарибы сущей забавой и заняло несколько секунд.
   Усевшись поудобнее на тонких, сгибавшихся под ее тяжестью  ветвях,  она
продолжала прерванную трапезу, срывая теперь плоды,  висевшие  у  нее  под
рукой. По  правде  говоря,  Торресу  тоже  не  мешало  бы  подкрепиться  и
промочить горло, но - увы! - сумка его совсем опустела, а флягу  он  давно
осушил до дна.
   Однако он не  повернул  назад,  а  направился  к  дереву,  хотя  сейчас
обезьяна стала и вовсе недоступной для него. Нечего было и думать  о  том,
чтобы взобраться на фикус - воровка  тотчас  перескочила  бы  на  соседнее
дерево.
   А она по-прежнему позванивала над ухом монетами в заветной коробке!
   В  бессильной  ярости  Торрес  разразился  бешеной  бранью.  Невозможно
передать, какими словами он поносил гуарибу.
   Но обезьяну, которая была всего лишь четвероруким  животным,  нисколько
не трогало то, что возмутило бы представителя человеческой породы.
   Тогда Торрес принялся швырять в нее камни, обломки корней  -  все,  что
попадалось ему под руку. Неужто он надеялся серьезно ранить обезьяну? Нет!
Он просто не соображал, что делает. От бессильной злобы у него  помутилось
в  голове.  Быть  может,  в  первую  минуту  он  подумал,   что   гуариба,
перепрыгивая с ветки на ветку, нечаянно выронит коробку, или что  она,  не
желая оставаться в долгу  у  противника,  вдруг  запустит  коробку  ему  в
голову. Но нет! Гуариба не хотела  расставаться  с  добычей,  и  хотя  она
крепко сжимала коробку в одной руке, у нее оставалось  еще  три  руки  для
передвижения.
   Торрес совсем отчаялся; он собирался уже бросить бесплодные  попытки  и
вернуться к Амазонке, когда невдалеке вдруг послышались голоса. Да,  звуки
человеческой речи! Кто-то разговаривал шагах в двадцати от того места, где
стоял лесной стражник.
   Первым побуждением Торреса  было  спрятаться  в  густых  зарослях.  Как
человек осторожный, он не хотел показываться, пока не узнает,  с  кем  ему
придется иметь дело.
   Взволнованный,  настороженный,  он  ждал,  прислушиваясь,  когда  вдруг
раздался выстрел.
   Затем послышался крик, и смертельно раненная обезьяна рухнула на землю,
по-прежнему сжимая в руке коробку.
   - Черт побери! - вскричал Торрес. - Эта пуля прилетела весьма кстати!
   Теперь он выскочил из чащи, не боясь, что его  заметят,  и  увидел  под
деревьями двух молодых людей.
   Они оказались бразильцами и были одеты  в  охотничьи  костюмы:  кожаные
сапоги, легкие шляпы из пальмового волокна, блузы,  или,  скорее,  куртки,
стянутые у пояса и более удобные, чем национальные "пуншо".  По  чертам  и
цвету лица легко было узнать, что родом они португальцы.
   Оба держали в руках длинные ружья,  какие  изготовляются  в  Испании  и
немного напоминают арабские, с верным  и  довольно  дальним  боем;  жители
лесов Верхней Амазонки хорошо владеют такими ружьями.
   Это подтверждал и только что прозвучавший выстрел. Гуариба  была  убита
пулей в голову с расстояния более восьмидесяти шагов. За поясом у  молодых
людей виднелись особые кинжалы, называемые в Бразилии "фока",  с  которыми
охотники бесстрашно нападают на ягуаров и других хищников, хоть и не очень
опасных, но довольно многочисленных в здешних местах.
   По-видимому, Торресу нечего было бояться этой встречи, и он бросился  к
трупу обезьяны. Но молодые люди шли туда же, а так как они  были  ближе  к
убитой гуарибе, то, пройдя несколько  шагов,  оказались  лицом  к  лицу  с
Торресом.
   Лесной стражник уже вполне овладел собой.
   - Благодарю вас, господа! - весело сказал он, приподнимая шляпу. - Убив
этого злого зверя, вы оказали мне огромную услугу!
   Охотники  с  недоумением  переглянулись,  не  понимая,  за  что  он  их
благодарит. Но Торрес в нескольких словах рассказал им суть дела.
   - Вы думали, что убили просто обезьяну, - закончил он,  -  а  на  самом
деле убили хитрого вора.
   - Если мы вам помогли, - ответил младший из охотников, - то,  поверьте,
сами того не зная. Тем не менее мы очень рады, что  нам  удалось  выручить
вас.
   Отойдя на несколько шагов, он наклонился над обезьяной и, не без  труда
разжав ей пальцы, вынул коробку из ее сведенной руки.
   - Должно быть, это и есть нужная вам вещь? - спросил он.
   - Она самая, - ответил Торрес, схватив коробку; из груди  его  вырвался
вздох облегчения.
   - Кого же мне благодарить,  господа?  Кто  оказал  мне  эту  услугу?  -
спросил он.
   - Мой друг Маноэль, военный врач на службе бразильской армии, - ответил
молодой человек.
   - Хоть я и застрелил обезьяну, - заметил Маноэль, - но показал  мне  ее
ты, милый Бенито.
   - В таком случае, господа, я обязан вам обоим: как  господину  Маноэлю,
так и господину...
   - Бенито Гарралю, - закончил Маноэль.
   Лесной стражник должен был  сделать  очень  большое  усилие,  чтобы  не
вздрогнуть, услышав  это  имя,  особенно  когда  молодой  человек  любезно
добавил:
   - Ферма моего отца Жоама Гарраля всего в  трех  милях  отсюда,  и  если
господин...
   - Торрес, - подсказал искатель приключений.
   - Если господин Торрес пожелает нас  навестить,  он  встретит  радушный
прием.
   - Это вряд ли возможно, - ответил Торрес.  Смущенный  этой  неожиданной
встречей, он колебался, не зная, как поступить. -  Боюсь,  право,  что  не
смогу воспользоваться вашим приглашением...
   Из-за происшествия, о котором я вам только  что  рассказал,  я  потерял
много времени.  А  теперь  мне  надо  поскорей  вернуться  к  Амазонке.  Я
собираюсь спуститься до провинции Пара.
   - Ну что ж, господин Торрес, возможно, мы встретимся  с  вами  на  этом
пути, - сказал Бенито. - Отец тоже меньше чем через  месяц  собирается  со
всей нашей семьей спуститься вниз по течению Амазонки.
   - Вот как! - живо  откликнулся  Торрес.  -  Ваш  отец  думает  пересечь
бразильскую границу?
   - Да, он намерен отправиться в  путешествие  на  несколько  месяцев,  -
ответил Бенито. - Во всяком случае,  мы  надеемся  его  уговорить.  Верно,
Маноэль?
   Маноэль молча кивнул головой.
   - Ну что ж, господа, - заключил Торрес, - тогда весьма возможно, что мы
и правда встретимся по дороге. Но сейчас я, к сожалению, не  могу  принять
ваше приглашение. Тем не менее еще раз благодарю вас и считаю себя вдвойне
вашим должником.
   И Торрес поклонился молодым  людям,  а  они  ответили  ему  тем  же  и,
повернувшись, отправились на ферму.
   Он же продолжал стоять, глядя им вслед. Наконец, потеряв  их  из  виду,
Торрес пробормотал:
   - Ага, значит, он собирается перейти границу! Так пусть  же  переходит:
тогда я буду еще крепче  держать  его  в  руках!  Счастливого  пути,  Жоам
Гарраль!
   С этими словами лесной стражник направился к югу, чтобы выйти на  левый
берег Амазонки кратчайшим путем, и вскоре скрылся в чаще леса.