VI. ДОБРОЕ ИМЯ МАРТЕН-ГЕРРА ПОНЕМНОГУ ВОССТАНАВЛИВАЕТСЯ

     - Что я умер? - ужаснулся Мартен-Герр, услыхав слова Алоизы.
     - Господи Иисусе!  -  завопил,  в свою очередь, крестьянин, взглянув на
лицо оруженосца.
     - Значит,  "я",  который не  "я",  помер!  Силы небесные!  -  продолжал
Мартен.  -  Значит,  хватит с  меня двойной жизни!  Это не  так уж плохо,  я
доволен.  Говори же, дружище, говори, - прибавил он, обращаясь к пораженному
крестьянину.
     - Ах,  сударь,  -  едва выговорил посланец, оглядев и ощупав Мартена, -
как это вас угораздило приехать раньше меня?  Я ведь торопился изо всех сил,
чтобы выполнить ваше поручение и заполучить от вас десять экю!
     - Вот оно что!  Но,  голубчик ты мой, я тебя никогда не видел, - сказал
Мартен-Герр, - а ты со мной говоришь, будто век меня знаешь...
     - Мне ли вас не знать?  -  изумился крестьянин.  - Разве не вы поручили
мне прийти сюда и объявить, что Мартен-Герра повесили?
     - Как-как? Да ведь Мартен-Герр - это я!
     - Вы?  Не может быть! Значит, вы сами объявили о том, что вас повесили?
- спросил крестьянин.
     - Да где же и когда я говорил про такое зверство? - допытывался Мартен.
     - Значит, все вам сейчас и выложить?
     - Да, все!
     - Несмотря на то, что вы же предупредили - "молчок"?
     - Несмотря на "молчок".
     - Ну,  ежели у вас такая плохая память,  так и быть, расскажу. Тем хуже
для вас,  если сами велите! Шесть дней назад поутру я полол сорняки на своем
поле...
     - А где оно, твое поле? - перебил Мартен.
     - И мне в самом деле нужно вам отвечать? - спросил крестьянин.
     - Конечно, дубина!
     - Так вот, поле мое за Монтаржи, вот оно где!.. И вот, пока я трудился,
вы проехали мимо. За плечами у вас был дорожный мешок. "Эй, друг, что ты там
делаешь?" - это вы так спросили. "Сорняки полю, сударь мой", - ответил я. "И
сколько тебе дает такая работа?" -  "На круг по четыре су в день".  -  "А не
хочешь заработать сразу двадцать экю за две недели?"  -  "Ого-го-го!" -  "Да
или нет?" -  "Еще бы!" -  "Так вот.  Немедленно отправляйся в Париж. Если ты
ходишь бойко,  то  через  пять  или  шесть суток будешь там.  Спросишь,  где
находится улица Садов святого Павла и  где там живет виконт д'Эксмес.  В его
особняк ты и  направишься.  Его самого на месте не будет,  но ты там найдешь
почтенную даму Алоизу, его кормилицу, и скажешь ей... Слушай внимательно. Ты
скажешь ей: "Я приехал из Нуайона". Понимаешь? Не из Монтаржи, а из Нуайона.
"Я  приехал из  Нуайона,  где  две  недели назад повесили одну вам  знакомую
личность,  по имени Мартен-Герр".  Запомни хорошенько:  Мартен-Герр. "У него
отняли все деньги,  и, чтоб он не проговорился, его повесили... Но когда его
волокли на виселицу,  он улучил минутку и на ходу шепнул мне, чтоб я сообщил
вам про эту беду.  Он мне обещал, что за это вы отсчитаете мне десять экю. Я
сам видел,  как его повесили,  вот я  и пришел..." Вот так ты должен сказать
той доброй женщине.  Понял?" - "Хорошо, сударь, - ответил я, - но сначала вы
говорили мне  про  двадцать экю,  а  теперь говорите только про  десять".  -
"Дурачина!  Вот тебе задаток -  первые десять".  -  "Тогда в  добрый час,  -
говорю я.  -  Ну, а если добрая дама Алоиза спросит меня, каков из себя этот
Мартен-Герр,  которого я никогда не видал?" -  "Гляди на меня". - "Гляжу". -
"Так вот, ты опишешь ей Мартен-Герра, как будто он - это я!"
     - Удивительное дело!  -  прошептал  Габриэль,  внимательно слушая  этот
странный рассказ.
     - Значит, - продолжал крестьянин, - я, сударь, и явился объявить все, о
чем вы мне говорили.  А оказалось, вы попали сюда раньше меня! Оно, конечно,
я заглядывал на пути в трактиры...  однако поспел вовремя. Вы дали мне шесть
дней, а сегодня как раз шестой день, как я вышел из Монтаржи.
     - Шесть дней,  -  печально и задумчиво промолвил Мартен-Герр.  -  Шесть
дней  назад я  прошел через Монтаржи!  Н-да...  Думается мне,  дружище,  что
рассказ твой - сущая правда.
     - Да нет же,  - стремительно вмешалась Алоиза, - напротив, этот человек
просто обманщик! Ведь он уверяет, будто говорил с вами в Монтаржи шесть дней
назад, а вы вот уже двенадцать дней никуда не выходили из дома!
     - Так-то оно так, - отвечал Мартен, - но мой двойник...
     - И потом,  -  перебила его кормилица, - нет еще и двух недель, как вас
повесили в Нуайоне, а раньше вы говорили, что повесили вас месяц назад!..
     - Конечно, - согласился оруженосец, - сегодня как раз месяц... Но между
тем мой двойник...
     - Пустая болтовня! - вскричала кормилица.
     - Ничуть, - вмешался Габриэль, - я полагаю, что этот человек указал нам
дорогу истины!
     - О, господин, вы не ошиблись! - радостно закивал головой крестьянин. -
А как мои десять экю?
     - Можешь не беспокоиться,  - сказал Габриэль, - но ты сообщишь нам свои
имя и местожительство.  Возможно, со временем ты понадобишься как свидетель.
Я, кажется, начинаю распутывать клубок многих преступлений...
     - Но, ваша светлость... - пытался возражать Мартен.
     - А сейчас довольно об этом, - оборвал Габриэль. - Ты, Алоиза, последи,
чтоб этот добрый человек ушел,  ни на что не жалуясь.  В свое время дело это
разрешится... Однако уже восемь часов. Пора идти в Лувр. Если король даже не
примет меня до полудня,  я, по крайней мере, поговорю с адмиралом и герцогом
де Гизом.
     - После свидания с королем вы сразу же вернетесь домой?
     - Сразу же. Не волнуйся, кормилица. Я предчувствую, что, несмотря ни на
что, выйду победителем.
     - Да,  так оно и будет, если господь бог услышит мою горячую молитву! -
прошептала Алоиза.
     - А тебя,  Мартен, мы тоже оправдаем и восстановим в своих правах... но
не раньше,  чем добьемся другого оправдания и  другого освобождения.  А пока
будь здоров, Мартен. До свидания, кормилица.
     Они оба поцеловали руку, которую им протянул молодой человек. Потом он,
строгий и суровый, набросил на себя широкий плащ, вышел из дома и направился
к Лувру.
     "Вот так же  много лет назад ушел его отец и  больше не вернулся..."  -
подумала кормилица.
     Когда Габриэль миновал мост Менял и  оказался на  Гревской площади,  он
заметил ненароком какого-то человека,  тщательно закутанного в  грубый плащ.
Видно  было,  что  незнакомец старается скрыть  свое  лицо  под  широкополой
шляпой.  Габриэлю почудилось что-то  знакомое в  его  фигуре,  однако он  не
остановился и прошел мимо.
     Незнакомец же,  увидав  виконта д'Эксмеса,  рванулся было  к  нему,  но
сдержался и только тихо окликнул его:
     - Габриэль, друг мой!
     Он приподнял свою шляпу, и Габриэль понял, что он не ошибся.
     - Господин де Колиньи!  Вот это да!  Но что вы делаете в этом месте и в
эту пору?
     - Не так громко,  - произнес адмирал. - Признаться, мне бы не хотелось,
чтоб меня узнали.  Но при виде вас, друг мой, я не удержался и окликнул вас.
Когда же вы прибыли в Париж?
     - Нынче утром,  -  ответил Габриэль,  -  и шел я как раз в Лувр,  чтобы
повидаться с вами.
     - Вот и хорошо!  Если вы не слишком торопитесь,  пройдемся вместе. А по
дороге расскажете, что же с вами приключилось.
     - Я  расскажу вам  все,  что  только можно рассказать самому преданному
другу,  - отвечал Габриэль, - но сначала, господин адмирал, разрешите задать
вам вопрос об одном исключительно важном для меня деле.
     - Я  предвижу ваш вопрос,  -  ответил адмирал,  -  но и вам,  друг мой,
совсем не трудно предвидеть мой ответ. Вы, наверно, хотите знать, сдержал ли
я  обещание,  данное вам?  Поведал ли я  королю о  той доблести,  которую вы
проявили при обороне Сен-Кантена?
     - Нет,  адмирал,  -  возразил Габриэль,  -  не об этом, поверьте мне, я
хотел вас спросить.  Я вас знаю и поэтому не сомневаюсь,  что по возвращении
вы исполнили свое обещание и рассказали королю о моих заслугах. Возможно, вы
даже преувеличили их перед его величеством.  Да, я это знаю наперед. Но я не
знаю и с нетерпением жажду узнать: что ответил Генрих Второй на ваши слова?
     - Н-да...  -  вздохнул адмирал.  -  В  ответ на мои слова Генрих Второй
спросил меня, что же с вами, в конце концов, стало. Мне было трудно дать ему
точный ответ. В письме, которое вы написали мне, покидая Сен-Кантен, не было
никаких сведений, вы только напоминали мне о моем обещании. Я сказал королю,
что в бою вы не пали,  но, по всей вероятности, попали в плен и постеснялись
поставить меня об этом в известность.
     - И что же король?
     - Король,  друг мой, сказал: "Хорошо!" - и слегка улыбнулся. Когда же я
вновь заговорил о  ваших боевых заслугах,  он прервал меня:  "Однако об этом
хватит" - и переменил тему разговора.
     - Я так и знал, - с горечью заметил Габриэль.
     - Мужайтесь, друг! - произнес адмирал. - Вспомните, еще в Сен-Кантене я
советовал вам  не  слишком-то  рассчитывать на  признательность сильных мира
сего.
     Габриэль гневно выпалил:
     - Король  постарался позабыть обо  мне,  полагая,  что  я  покойник или
пленник!  Но если я предстану перед ним и предъявлю свои права, ему придется
все вспомнить!
     - А если память его все-таки не прояснится? - спросил адмирал.
     - Адмирал,  - сказал Габриэль, - каждый оскорбленный может обратиться к
королю,  и  он рассудит.  Но когда оскорбитель сам король,  нужно обращаться
лишь к богу - и он отомстит.
     - Тогда,  насколько я  понимаю,  вы  сами  готовы стать  оружием высшей
справедливости?
     - Вы не ошиблись, адмирал.
     - Хорошо,  - сказал Колиньи, - может быть, сейчас самое время вспомнить
разговор о религии угнетенных, который мы имели однажды. Я вам тогда говорил
о верном способе карать королей, служа истине.
     - О, я как раз тоже вспоминал об этой беседе, - ответил Габриэль. - Как
видите,  память мне ничуть не изменила. И, возможно, что я прибегну к вашему
способу...
     - Если так, не сможете ли вы мне уделить всего один час?
     - Король принимает лишь после полудня. До этого я в вашем распоряжении.
     - Тогда идемте со мной.  Вы настоящий рыцарь, и поэтому я не беру с вас
никакой клятвы. Дайте мне только слово хранить в тайне все, что вам придется
услышать и увидеть.
     - Обещаю вам, я буду глух и нем.
     - Тогда следуйте за мною, - произнес адмирал, - и если в Лувре вам была
нанесена  обида,  то  вы,  по  крайней  мере,  узнаете,  как  можно  за  нее
расплатиться. Следуйте за мной.
     Колиньи и  Габриэль прошли мост Менял,  Сите и  зашагали по извилистым,
тесным  улочкам,  одна  из  которых именовалась в  те  давние времена улицей
Святого Якова.