11. СТРОГОЕ НАКАЗАНИЕ ЗА ОШИБКУ

     Покидая  Сан-Франциско,  Гайнен  намеривался   направиться   к   реке
Станислав и оставил своим знакомым свой будущий адрес.
     Однажды, в субботу утром, он попросил у одного из  диггеров  одолжить
ему мула, чтобы съездить на почтовую станцию за письмами.
     Диггер, который был в это время  очень  занят,  указал  Гайнену,  где
находится мул, и попросил его самого сходить за ним на  пастбище,  которое
находилось на расстоянии полумили от наших палаток. При  этом  собственник
мула указал и на особые приметы  мула,  по  которым  было  легко  отыскать
животное.
     Гайнен нашел мула и, простившись со мною, уехал.
     Я ожидал его возвращения в тот же день вечером, но он не вернулся.  Я
не  особенно  беспокоился,  что  он  не  вернулся.  Следующий   день   был
воскресенье, и на приисках никаких работ не производилось, я подумал,  что
он решил остаться в городе  на  воскресенье,  чтобы  повеселиться.  Настал
вечер воскресенья, я Гайнена все не было. Это меня начало беспокоить, и  я
решил на следующее утро,  если  к  этому  времени  не  вернется  Дик,  сам
отправиться в город и узнать, не случилось ли с ним  чего-нибудь.  Настало
утро, Гайнена не было, и я отправился его искать.
     Проехав около пяти миль, и встретил  его  и,  к  немалому  удивлению,
увидел, что он идет пешком, а мула с ним нет.
     Когда я подъехал ближе, я удивился еще больше. Никогда в  моей  жизни
мне не приходилось видеть такой перемены  с  человеком  в  такой  короткий
срок. За эти два дня приятель мой, казалось, постарел на десять  лет.  Его
лицо было бледно и истощено, и выражение глаз было такое дикое и злое, что
страшно было смотреть. Я  никогда  не  предполагал,  чтобы  глаза  Ричарда
Гайнена были способны принять такое выражение.
     Его платье было разорвано в клочки и испачкано  грязью  и  запекшейся
кровью.
     - Что с вами случилось? - спросил я.
     -  Я  не  могу  говорить  теперь,  -  сказал  он,  с  большим  трудом
выговаривая слова. - Мне необходимо напиться.
     Я повернул назад, и мы поехали по направлению к  нашим  палаткам.  По
дороге мы заехали в кофейню, в которой Гайнен утолил жажду, позавтракал  и
затем вымылся в реке. Все это он делал с величайшей поспешностью.  Наконец
мы пошли к себе.
     Он быстро шел вперед.
     - Подойдите скорее ко мне! - вскричал он. - Я не могу останавливаться
для разговоров. Я скажу вам несколько слов.  Я  хочу  отомстить.  Смотрите
сюда!
     Он остановился, когда я подъехал,  и  откинул  свои  длинные,  темные
волосы с боков. Я взглянул и ужаснулся - ушей не было, они были отрезаны.
     Поможете ли вы мне отомстить? - спросил он.
     - Да, - ответил я, - вы можете вполне располагать мною.
     - Я знал, что вы поможете! - воскликнул он. - Скорее,  мы  не  должны
терять времени!
     Дорогою он рассказал об ужасном несчастии, которое произошло с ним.
     В субботу утром когда он ехал в город, на расстоянии  мили  от  места
где мы с ним встретились, его догнала группа  мексиканцев,  состоявшая  из
четырех человек. Прежде чем он успел вообразить,  что  гонятся  именно  за
ним, вокруг его плеч со свистом обвилось лассо, и он был стащен на землю.
     Знаками дали ему понять, что требуют мула, на котором он ехал.
     Гайнен по-испански знал только несколько слов и потому никак  не  мог
объяснить, как у него очутился  мул.  После  непродолжительного  совещания
между собою мексиканцы подошли к нему и отобрали у него револьвер, а затем
трое из них держали его, а четвертый отрезал ему уши. Затем  они  вскочили
на лошадей  и  ускакали,  взяв  с  собою  мула,  которого  Гайнен  взял  у
золотоискателя.
     Отъехав на расстояние около трехсот ярдов, они бросили седло, уздечку
и револьвер, который принадлежал Гайнену, и поехали дальше.
     Единственное, что можно было предположить, что Гайнен по ошибке  взял
мула, принадлежащего мексиканцам, а они, без сомнения, были  уверены,  что
он украл мула и наказали его, как вора.
     Гайнен преследовал их, пылая мщением и негодованием, до тех пор, пока
не упал от слабости  и  истощения.  Ночью  он  пришел  в  себя  и  пытался
добраться до дому, но заблудился и только к утру вышел на  верную  дорогу,
где я его встретил.
     Я сказал: "пришел в себя". Но это выражение едва ли будет правильным.
Одна мысль овладела им, загипнотизировала его настолько, что не  дала  ему
возможности почувствовать весь ужас своего положения  и  всех  последствий
бесчеловечного поступка мексиканцев.
     Эта мысль была мщение.
     - Взглянув на то место, - сказал он, - где  я  потерял  свои  уши,  я
привел свои чувства в порядок и все мысли теперь направил  только  а  один
предмет, который сделался целью моей жизни. Это - жить, чтобы отомстить. Я
еще молод и найду их. Скорее! Скорее! Как вы медленно идете!
     Мы шагали с такою быстротою, что казались убегающими от кого-нибудь.
     Прибыв домой, мы узнали, что, действительно, Гайнен ошибся.  Он  взял
не только мула. Диггер, описывая мула, не счел нужным описать тавро. Он не
предполагал, что по соседству мог быть другой мул, до того похожий на  его
собственного, что их можно было перепутать.
     От других диггеров мы узнали, что мексиканцы целую ночь искали своего
мула, пасшегося близ того места, откуда Гайнен его взял.
     Поэтому неудивительно, что они  предположили,  что  Гайнен  украл  их
мула.
     Мы узнали также, что мексиканцы отправились домой, в одну из северных
провинций Мексики, так что мы должны  были  догнать  их  прежде,  чем  они
переедут границу Калифорнии.
     Мы не теряли времени в приготовлениях и на следующее утро на  хороших
лошадях отправились в погоню за мексиканцами.



                       12. САМОУБИЙСТВО НЕУДАЧНИКА

     Свои розыски мы стали вести на юге Калифорнии, по дороге  к  северным
провинциям  Мексики;  в  каждом  местечке,  через  которое  нам   довелось
следовать, мы расспрашивали о четырех проехавших  мексиканцах,  и  ответы,
которые  мы  получали,  вполне  подтверждали  правильность  взятого   нами
направления и давали нам надежду догнать мексиканцев.
     В продолжение первых двух дней нам говорили на  наши  расспросы,  что
мексиканцы находятся на расстоянии сорока восьми часов пути от нас.
     На третий день расстояние между нами  было  около  десяти  часов.  По
словам  одного  хуторянина,  мексиканцы  ехали  быстро,  остановки  делали
короткие, и производили впечатление людей, боящихся преследования.  Вместе
с ними был и мул, но описанию которого мы узнали, что это были  именно  те
мексиканцы, за которыми мы гонимся.
     Несмотря на  то,  что  мы  ехали  очень  быстро  и  заметно  догоняли
мексиканцев, Гайнен  находил  нашу  езду  очень  медленной  и  пребывал  в
нетерпении. Он говорил редко. Если же заговаривал, то  единственно  только
для  побуждения  к  большой  быстроте  и,  если  бы  я  не  сдерживал  его
нетерпения, то, в конце концов, наши лошади пали  бы  от  слишком  быстрой
езды, и мы должны были бы, конечно, прекратить нашу погоню.
     Вскоре мы получили сведения от хуторянина, что мексиканцы повернули к
морю, вместо того, чтобы ехать в глубь страны.
     Вечером того же дня мы узнали,  что  они  поехали  по  направлению  к
городу Сан-Льюнс-Обиспо. Расстояние между нами было  только  шесть  часов.
Необходимо  было  дать   отдохнуть   замученным   лошадям,   так   что   в
Сан-Льюнс-Обиспо мы рассчитывали приехать только на следующий день.
     - Завтра, - сказал Дик, - завтра я отомщу или умру.
     Мы приехали в этот город в полдень. Новое разочарование ожидало  моих
товарищей.
     Сан-Льюнс был морским портом. Утром небольшое  судно  отправилось  из
этого порта в Мацатлан, и мексиканцы были на его борту.
     Мы  опоздали  только  на  один  час.  Всякая   мысль   о   дальнейшем
преследовании была бы чистым безумием. Пока мы прибыли бы в Мацатлан,  они
могли уехать на целые тысячи миль во внутренние земли Мексики.  Никогда  я
не был свидетелем такого отчаяния, какое проявил  в  этот  момент  Гайнен.
Казалось, что  все  шансы  настичь  мексиканцев,  поступивших  с  ним  так
бесчеловечно, были на нашей стороне, и эта надежда поддерживала его. Когда
же мы были совсем у цели, на него обрушилось новое несчастие.
     - Было бы безумием преследовать их дальше, - сказал он. - Я знал, что
догнать их было бы уже большою милостью со стороны судьбы по отношению  ко
мне.  Она  зло  подшутила  надо   мною,   заставив   испытать   наибольшее
разочарование в своих надеждах, какое я когда-либо испытал в жизни. Я  был
безумием, рассчитывая на успех.
     Я употребил все усилия,  чтобы  отвлечь  его  мысли  на  какой-нибудь
другой предмет, но он, казалось, ничего не слышал, что я ему говорил.
     Вдруг он вышел из своей задумчивости и с энергией воскликнул:
     - Нет! Я буду бороться с судьбою до тех пор,  пока  Бог  не  призовет
меня  к  себе.  Все  проклятия  судьбы  не  заставят  меня  уступить!  Все
могущество ада не покорит меня! Я буду жить и бороться со всем этим!
     Его дух, после  долгого  угнетенного  состояния,  восторжествовал,  и
теперь, казалось, он снова готов вступить в борьбу с судьбою.
     Прибыв на реку Станислав, я навестил Бурного Джека.  Гайнен  был  все
время со мною. А потом мы с Гайненом отправились в город, где он получил с
родины письмо. Мы зашли в таверну, и Гайнен начал его читать.
     Во время чтения им овладело странное беспокойство.
     - Вы были моим товарищем, - сказал он, быстро повернувшись ко мне.  -
Я вам рассказывал кое-что из своей  жизни.  Прочитайте  это  письмо  и  вы
узнаете больше. Это письмо от Аманды Мильи.
     Я взял письмо и прочитал следующее: "Я поняла,  какой  вы  честный  и
мужественный человек! Из-за меня с вами поступили несправедливо. У меня не
хватило смелости рассказать правду, как к вам попал кошелек, который я вам
подарила Ричард!  Я  люблю  вас  и  любила  еще  тогда,  когда  сама  была
ребенком".
     Гайнен, волнуясь, комкал письмо между пальцами, не будучи в состоянии
больше читать. Я видел, как он внезапно поднял свои руки к тому месту, где
были уши и с глубоким волнением прошептал: "Слишком поздно!"
     В следующий момент он поспешно вышел из таверны и сейчас  же  за  тем
грянул выстрел. Я  бросился  вперед,  повторяя  невольно  слова  товарища:
"слишком поздно!". Передо мною лежал бездыханный уже труп.
     Мы   с   Бурным   Джеком   похоронили    тело    моего    несчастного
товарища-неудачника. С ним в гроб мы положили шелковый  кошелек  и  письмо
Аманды.



                         13. БОЙ БЫКА С МЕДВЕДЕМ

     Как-то в воскресенье днем я гулял в Соноре и, следуя за толпой, вышел
на "Plaza de los Toros", то есть на площади, где происходили бои быков.
     Антрепренер придумал на этот день  совершенно  новое  развлечение,  о
котором извещали огромные афиши. В результате больших  трудов  и  издержек
был пойман в окрестных лесах серый медведь и в крепкой клетке  на  колесах
привезен в город. Медведь обошелся антрепренеру  больше  тысячи  долларов,
так как для того, чтобы  его  привезти,  приходилось  строить  специальные
мосты через пропасти, овраги и реки.
     Для представления на  этот  день  было  заготовлено  несколько  диких
быков, но гвоздем спектакля предполагался бой быка с медведем.
     Я раза три видел бой быков и после третьего раза решил никогда больше
на это зрелище не ходить, но в этот день решил пойти - не ради боя  быков,
а чтобы посмотреть на несравненно более редкий и интересный спектакль - на
сражение быка с медведем.
     Заплатив два доллара, я вошел в полукруг и занял место  на  одной  из
скамей. Спектакль открылся боем быков. Быстро был убит первый бык.  Второй
бык оказался интереснее и, прежде чем его убили, свалил и долго таскал  по
арене тореадора, который тоже оказался мертвым.
     Наконец настала очередь медведя и быка.
     Клетку с медведем выкатили на арену, на которую вывели вслед  за  тем
одного из быков. Быка хозяин цирка выбрал довольно  мелкого  и  тощего.  В
этом было видно явное  желание,  чтобы  победителем  оказался  не  бык,  а
медведь. Тут был простой расчет: бык стоил, самое большее,  двадцать  пять
долларов, а медведь обошелся в тысячу. Если  медведь  уцелеет,  его  можно
будет использовать еще раз для другого представления.
     Наружность быка вызвала в публике большое разочарование.  Послышалось
даже кое-где шиканье. Клетку с медведем отворили, освободив  его  лапу  от
цепи и толкнув его в спину, чтобы он вышел из клетки.
     Бык, увидав перед собой медведя, так как его уже успели  раздразнить,
пришел в ярость. Нагнув голову и  выставив  вперед  рога,  он  кинулся  на
медведя.  Тот  встретил  быка  очень  оригинально:  лег  на  землю  и  так
свернулся, точно еж, подставляя быку наименее уязвимые части своего  тела.
Бык со всего размаха ударил его  рогами;  тогда  медведь,  разом  вскочив,
повернулся и обеими своими  могучими  лапами  ухватил  быка  за  шею.  Бык
очутился как в железных тисках и, несмотря на все усилия, не  мог  из  них
освободиться, не мог даже двинуться  ни  туда,  ни  сюда.  Ему  оставалось
только громко мычать, что он и делал.
     Антрепренер, желая выручить быка, приказал одному  служителю  разлить
противников водою. Служитель подбежал c ведром и вылил из него всю воду на
медведя. Медведь выпустил быка, кинулся на служителя,  моментально  подмял
его под себя и принялся его рвать и терзать лапами и клыками.
     Из мест для публики загремели пистолетные выстрелы. Тучи пуль  летели
в медведя, вся  шкура  его  была  в  один  миг  превращена  в  решето,  но
смертельной оказалось только одна пуля, попавшая зверю в глаз и  проникшая
в мозг.
     Служителя не задела ни одна пуля. Он  был  тяжело  изранен  лапами  и
клыками косолапого актера, но остался жив.
     При этом я заметил одну особенность: ни гибель тореадора,  ни  увечье
служителя, ни громовые залпы из револьверов,  сопровождавшиеся  громадными
облаками дыма, не вызывали никакой особой сенсации среди дамской  половины
зрителей. Синьоры и сеньориты преспокойно сидели на своих местах и, как ни
в чем не бывало, покуривая пахитосы, словно перед ними  было  не  кровавое
зрелище, а исполнялось какое-нибудь веселое фанданго.



                     14. АВТОБИОГРАФИЯ БУРНОГО ДЖЕКА

     Бурный Джек сыграл очень большую роль в моей жизни, поэтому я  нахожу
нужным передать читателям его биографию в том виде,  как  он  мне  ее  сам
рассказал во время наших совместных прогулок.
     - Первые мои детские воспоминания далеко не радостны, -  так  говорил
мне Бурный - Мой отец часто напивался и в таком состоянии не мог,  бывало,
двинуться с места. Мать моя била его тогда чем попало, в  результате  чего
лицо отца  было  всегда  покрыто  царапинами  и  синяками.  Со  мной  мать
обращалась не лучше; наше терпение удивляло соседей. Когда мне было  около
тринадцати лет, мои родители пришли к убеждению, что они  не  могут  более
прокормить самих себя, а уж меня и подавно. При помощи друзей они, в конце
концов, попали в работный дом, куда вместе с ними был взят  и  я.  Отец  и
мать пробыли в работном доме недолго: через год оба умерли. Я был отдан  в
ученики в пекарню, или, правильнее сказать, просто-напросто продан пекарю.
     В пекарне у меня было ужасно много дела. По ночам я не мог  спать:  я
должен был помогать в пекарне рабочим, а затем каждое утро, в  продолжение
двух или трех часов, с тяжелою корзиной хлебов на голове обойти  городских
покупателей и заказчиков. При такой тяжелой  работе  я  был  почти  всегда
голоден. Только во время разноски товара по покупателям я  отчасти  утолял
свой голод, отламывая по маленькому  кусочку  от  каждого  хлеба  с  таким
расчетом, чтобы при осмотре хлеба нельзя было этого  заметить.  Я  еще  не
сказал вам, что моя родина Лондон, и, если бы вы  знали  кое-что  об  этом
городе, вы могли бы себе ясно представить, что такое там жизнь  ребенка  с
несчастными, бедными пьяницами родителями.
     Пекарь и его жена обращались со мной прескверно. Не лучше  обращались
они с маленькой девочкой, прислуживавшей  у  них  в  доме.  Эта  маленькая
невольница была взята из того же работного дома,  из  которого  привели  и
меня. Мы подружились, и  лучшими  минутами  нашей  жизни  были  те  редкие
случаи, когда мы оставались одни и свободно выражали свое мнение о хозяине
и хозяйке, одинаково  нам  ненавистных.  Хозяйка  была  еще  хуже  и  злее
хозяина. Мы все-таки не теряли надежды и верили в лучшее будущее.
     Когда мне исполнилось шестнадцать лет, я почувствовал себя  настолько
взрослым, что не мог больше переносить такое обращение пекаря и  его  жены
со мною и решил бежать. Мне не хотелось оставлять свою  маленькую  подругу
одну в подобной обстановке, но  я  подумал,  что  через  несколько  недель
судьба мне улыбнется, и я буду в состоянии взять ее у пекаря и  пристроить
куда-нибудь получше. Я переговорил с ней об этом  и  мы  решили  на  время
расстаться.
     В одно  утро  я  попрощался  со  своей  маленькой  подругой  и  пошел
разносить хлеб покупателям. Назад я уже не вернулся. Я прямо пошел на док,
чтобы поискать там какой-нибудь работы. Счастье мне улыбнулось, и я в  тот
же день нашел себе работу. Я поступил на угольное судно,  хозяин  которого
занимался торговлей углем и перевозкой его  между  Лондоном  и  Ньюкаслом.
Хозяин со своей семьей жил на судне. Ко мне относились ласково, и я  всеми
силами старался заслужить такое  обращение  и  выразить  усердной  работой
благодарность хозяину.
     Мы съездили в Ньюкасл и вернулись обратно в Лондон.  Хозяин  разрешил
мне сойти на берег и подарил мне на расходы полсоверена. Я никогда не  был
собственником такой большой суммы денег и полагал, что могу  теперь  взять
от злого пекаря мою  маленькую  подругу.  Я  рассказал  угольщику  о  моих
планах. Тот поговорил со своей женой и  затем  объявил  мне,  что  я  могу
привести к нему свою маленькую подругу, что она будет присматривать за его
маленькими детьми, и что он постарается сделать для нее все, что возможно.
     Я с радостью помчался выполнять это  поручение.  Близко  подходить  к
дому я боялся, чтобы меня не увидели и не задержали. Я был ему  продан  на
известное  количество  лет  в  ученики  и,  следовательно,  он  мог  силой
заставить меня вернуться обратно в пекарню. Я зашел в одну таверну и решил
в ней дождаться Анну (так звали мою подругу). В эту  таверну  ее  посылали
каждый вечер за пивом.
     Через полчаса она  вошла,  взяла  пиво  и,  не  заметив  меня,  пошла
обратно.
     Я кинулся за ней вслед.
     - Постой, Анна! - крикнул я. - Постой! Оставь кувшин и иди за мной!
     Я подошел к ней. От неожиданности и удивления  она  выронила  кувшин,
который разбился.
     - Пойдем со мной, - сказал я, - я нашел для тебя другой дом.
     Она бросила взгляд на черепки  разбитого  кувшина  и  пролитое  пиво.
Затем, подумав о том, как встретит ее хозяйка, когда она придет без  пива,
Анна решилась идти за мной. Она взяла меня за руку, и мы пошли.
     Я не буду  останавливаться  на  подробностях.  Скажу  только,  что  в
продолжение девяти лет я работал и жил исключительно для  Анны.  Вскоре  я
стал зарабатывать хорошо, я был уже вторым помощником  на  бриге,  который
плавал  между  Чарльстоном  и  Лондоном.  Все  свои  деньги  я  тратил  на
содержание и воспитание Анны, которую поместил  в  хорошем  доме,  где  ее
учили читать и писать и уменью держать себя, как подобает благовоспитанной
девушке.
     Отказывать себе во всем, чтобы сберечь деньги  для  Анны,  доставляло
мне величайшее удовольствие. Я часто переплывал  Атлантический  океан,  не
имея приличного платья, для того чтобы Анна могла жить без всякой нужды во
время моего отсутствия. В продолжение этих девяти лет я совершенно  ничего
не пил.
     Во время моих путешествий через Атлантический океан я учился у  своих
товарищей читать и писать.  Я  трудился  над  этим  очень  усердно,  когда
удавалось найти свободное от работы время.  У  меня  было  два  побуждения
выучиться читать и писать: во-первых, я сознавал необходимость  этого  для
себя самого, и во-вторых, - я не хотел, чтобы, когда я женюсь на  Анне,  у
нее был муж, не умеющий даже подписать своей фамилии.
     Когда  мне  исполнилось  25  лет,  я  начал  думать  о  женитьбе.   Я
зарабатывал хорошо и собрал достаточно  денег  для  устройства  маленького
хозяйства. В это время я начал замечать, что Анна стала относиться ко  мне
холоднее. Я так берег свои деньги, что всегда ходил очень плохо одетым,  и
сначала думал, что ей не нравится такая неряшливость, и что  она  стыдится
за меня. Я не мог себе представить, чтобы она не любила  меня  после  всех
тех жертв, которые я принес для нее.
     Вы можете себе представить, как я был поражен, когда,  вернувшись  из
своей продолжительной поездки, я был встречен ею холоднее обыкновенного, и
эта холодность усиливалась с каждым днем. Казалось,  будто  она  тяготится
моим присутствием и с нетерпением ждет моего отъезда.
     Я решил во что бы то ни стало выведать причину такой перемены.
     Однажды, когда корабль должен был уходить в Чарльстон, я отказался от
службы, рассчитался с капитаном и сошел на берег.  Анна  ничего  этого  не
знала. Она была уверена, что  я  отправился  снова  в  Чарльстон.  Но  она
ошиблась. Я стал за нею следить. За несколько месяцев перед этим я дал  ей
возможность  войти  в  компанию  с  одной  вдовой  и   открыть   маленькую
галантерейную лавочку для того,  чтобы  Анна  не  скучала  без  дела.  Она
находилась постоянно в лавочке, и я избрал такой пункт, откуда мог  удобно
наблюдать за всем, что делается в лавочке,  не  будучи  сам  замечен.  Мне
недолго пришлось разыгрывать роль шпиона, я скоро открыл причину перемены,
происшедшей с Анной.
     Почти  каждый  день  в  лавочку  к  ним  приходил   молодой   человек
франтоватой наружности и оставался с Анной подолгу. По вечерам они  вместе
ходили в театр, в танцевальные залы или в другие увеселительные  места.  Я
проследил его и узнал, что у него две квартиры. Он служил где-то  клерком.
Из того, что я узнал, ясно было, что он обманывает Анну и никогда  на  ней
не женится.
     Я не знал, что мне делать. Если открыться, идти к Анне и сказать, что
этот молодой человек обманывает ее, то она все равно не поверит.
     Это  открытие  всю  мою  жизнь.  Я  почувствовал  к  Анне  сильнейшую
ненависть. Все мои жертвы, все мои десятилетние труды и заботы о  ней  она
не ставила ни во что и променяла меня на какого-то  пустоголового  франта.
Она оказалась неблагодарной, и я почувствовал себя страшно оскорбленным. Я
решил оставить ее отправиться в новое плавание. Может быть  я  поступил  и
неправильно, но в то время я иначе поступить не мог.
     Я отправился  в  Индию,  и  на  этот  раз  мое  плавание  было  очень
продолжительным. Я был в отсутствии четырнадцать месяцев.
     Я не забыл Анны и продолжал любить ее, хотя хорошо знал, что  никогда
она не может быть моею женою.
     Когда я вернулся из Индии, я пошел в маленькую лавочку, но  Анны  уже
там не было. Я нашел ее в работном доме, в том самом, из которого она была
взята ребенком. Она была матерью семимесячного ребенка. Негодяй, так  я  и
думал, обманул ее и не женился на ней. Он ее бросил.
     Я  взял  ее  из  работного  дома  и  поместил  в  более   или   менее
комфортабельную обстановку. Теперь она сразу почувствовала  разницу  между
моим отношением и поведением того негодяя,  который  ее  обманул.  Она  на
коленях, рыдая, просила меня ее простить. Называла себя  безумною  за  то,
что не могла оценить раньше моей любви к ней.
     - Я прощаю вас, Анна, - сказал я, - иначе я не вернулся бы к вам.
     - И вы полюбите меня так же, как и раньше? - спросила она.
     - Вероятно, полюблю.
     - Джек, - сказала она, - вы самый благородный человек на всем  свете;
я только теперь узнала вам настоящую цену. О! Как я была глупа, что раньше
не старалась понять этого!
     Я прожил в Лондоне на этот раз довольно долго. Я ходил каждый день  к
Анне и видел, что раскаяние ее было искрение, и что она  теперь  на  самом
деле полюбила меня. Бедная девочка! Она рассчитывала еще быть  счастливой,
но ошибалась.
     Когда я израсходовал все деньги, то решил оставить  ее.  Жениться  на
ней, по крайней мере, теперь - я не мог.  Я  чувствовал,  что  буду  самым
несчастным человеком, если женюсь, да и ей не дам счастья. И, кроме  того,
я думал, что это послужит  ей  хорошим  уроком.  Но  это  ее  окончательно
погубило.
     Я отправился снова в Индию и пробыл там четырнадцать месяцев.
     Вернувшись в Лондон, я стал разыскивать Анну,  но  было  поздно.  Она
умерла в том же работном доме, где была раньше.
     С этих пор я сделался тем Бурным Джеком, каким вы меня знаете.



                           15. ПЫЛАЮЩИЙ МЕДВЕДЬ

     После смерти Гайнена я покинул Сонору и отправился на  реку  Туолуму.
Бурный обещал вскоре последовать за мною, как только окончит свои дела  по
товариществу. Я поселился близ маленького города Джексонвиля, где и  начал
свои работы. На этот раз  моя  работа  пошла  так  успешно,  что  я  нанял
несколько человек рабочих, а сам поселился в  самом  городке,  устроившись
там довольно комфортабельно.
     Однажды я получил из Соноры  от  Бурного  записку,  которую  разбирал
почти целый час; только после усиленных трудов  мне  удалось  понять,  что
пишет старый моряк. На следующий день в Соноре рудокопы  собирались  учить
"манерам" одного разбойника, повесив его на дереве. Он убил свою  жену,  и
рудокопы  после  короткого  следствия  признали  его  виновным  и   решили
расправиться с ним судом Линча.
     "Мне кажется, - писал старый моряк, -  что  этого  человека  я  видел
несколько лет тому назад, и что вы тоже узнаете его, когда увидите,  хотя,
конечно, я могу и ошибиться. Приезжайте и посмотрите на него сами.  Я  жду
вас завтра  к  одиннадцати  часам  утра  в  моей  палатке".  Хотя  фамилия
разбойника была совершенно неизвестна Бурному, но это  не  имело  никакого
значения.
     Письмо Бурного сильно  меня  взволновало.  Кем  мог  быть  разбойник,
которого я знал и которого также знал много лет  тому  назад  Бурный?  Как
молния, меня пронзила страшная мысль, что  разбойник  был  Лири,  что  его
несчастная жертва - моя мать.
     Сонора находилась от Джексонвиля в тридцати милях. Я  вышел  из  дому
еще до зари и пошел пешком, так как все равно пришел бы на несколько часов
раньше назначенного времени. Пройдя около мили, я свернул с большой дороги
на тропинку, которая значительно сокращала  расстояние.  Я  преодолел  уже
более половины пути и проходил вблизи  густой  лесной  чащи.  Вдруг  из-за
кустов  выскочил  большой  старый  медведь,  так  называемый  "гризли",  и
бросился на меня.
     На мое счастье поблизости рос большой дуб  с  низкими,  горизонтально
распростертыми  ветвями.  Я  едва  успел  схватиться  за  ветку  и  быстро
взобраться наверх. Промедли я еще хоть  одну  секунду,  я  очутился  бы  в
объятиях медведя. Хорошо еще и то, что это был не бурый, а серый,  который
не умеет лазать по деревьям. Я  знал  это,  и  потому  чувствовал  себя  в
безопасности. Мой враг - медведица крупных размеров  -  расположилась  под
деревом, на котором я сидел, вместе со своими двумя медвежатами и стала  с
ними играть. Я сначала с большим любопытством  смотрел  на  их  возню,  но
вскоре мысль о моем положении настолько заняла меня, что игра медвежат уже
не доставляла мне никакого удовольствия. Со мной не было  ни  кинжала,  ни
револьвера. Я очутился в осаде, снятие которой зависело только от медведя.
     Я видел, что медведица ничуть не намерена уходить от дерева, пока  ее
медвежата находятся здесь. Было мало вероятно, чтобы кто-нибудь  пришел  и
выручил меня. Тропинка была глухая и мало кому известная. Осада предстояла
продолжительная.
     Я закурил  сигару,  глотнул  бренди  из  фляжки  и  стал  придумывать
всевозможные способы выбраться из затруднительного положения.
     Время от времени медведица делала попытки стряхнуть меня с дерева, но
я видел, что ее попытки тщетны.
     Больше всего меня беспокоило то обстоятельство, что я могу опоздать в
Сонору. Кроме того, так как я вышел из дому без завтрака, то начал ощущать
голод и жажду. Сигара только отчасти помогала мне заглушить муки голода.
     День был жаркий. Солнце так  и  пекло.  Жажда  моя  сделалась  просто
нестерпимой. Моя фляжка не только не утоляла ее, но еще больше возбуждала.
Я начал приходить в отчаяние и решил, что спущусь с  дерева  и  вступлю  в
борьбу с медведицей, имея в качестве оружия только небольшой складной нож.
Мой план был безумием; это значило  идти  на  верную  смерть,  но  другого
выхода мне не представлялось.
     Я вынул новую сигару, закурил ее и решил, что как только  докурю,  то
сейчас же спущусь с дерева. Вдруг мне пришла в  голову  счастливая  мысль.
Ветви дерева, на котором я сидел, были обвиты одним из растений-паразитов.
Это был испанский мох или "борода старика", как называют его  за  сходство
его нитей с длинной седой бородой. Растение давно уже погибло, и его  нити
были совершенно высохшими. Я осторожно собрал эти сухие нити с  ветки,  на
которой сидел, и с соседних ветвей. У меня образовался  их  целый  большой
пук. Затем я открыл свою фляжку с  бренди  и  вылил  содержимое  на  спину
медведицы,  которая  все  время  находилась  под  деревом,  а   оставшейся
жидкостью смочил собранный мною мох; затем осторожно зажег  мох  и  бросил
его вниз на спину медведицы. В  одно  мгновение  медведица  была  охвачена
огнем.
     Эффект получился необычайный. Раздался страшный рев, и медведица, вся
охваченная огнем и ставшая похожей на движущийся огненный  куст,  в  диком
ужасе помчалась прочь от дерева. На ее рев  издалека  донесся  рев  другой
гризли, но я не стал  дожидаться  его  и,  быстро  спустившись  с  дерева,
поспешил в Сонору. Я шел с такою быстротой, что пришел еще за два часа  до
назначенного времени.



                          16. СУД ЛИНЧА НАД ЛИРИ

     Было около девяти часов, когда я вошел в палатку Бурного. Он меня уже
поджидал.  Я  хотел  сразу  же  направиться  вместе  с  Бурным  туда,  где
содержался преступник. Меня всего охватило нетерпение как можно скорее его
увидеть.
     - Пойдемте, Бурный, - сказал я, как  только  вошел,  -  пойдемте!  Мы
можем идти и говорить в одно и то же время.
     Бурный, ни слова не говоря, встал и последовал за мною.
     - Бурный, - обратился я к своему моряку, -  скажи  мне  все,  что  вы
знаете.
     - Я знаю очень мало, -  ответил  он,  -  боюсь,  что  сделал  большую
глупость, вызвав вас сюда. Я вчера видел того человека,  которого  сегодня
повесят. Мне показалось, что это тот самый  человек,  который  приходил  с
вами на борт корабля "Надежда" в Дублине, когда вы в первый раз выходили в
море. Вы мне сказали тогда, что это был ваш отчим. Теперь мне кажется, что
это ошибка моего воображения. Ведь это случилось уже очень  давно,  трудно
хорошо запомнить. Но я все-таки счел необходимым, чтобы  вы  сами  в  этом
убедились.
     Я сказал Бурному, что он поступит совершенно правильно,  одновременно
выразив надежду, что скорее всего моряк ошибся.
     Бурный, без сомнения, хотел меня немного  успокоить.  Я  был  слишком
голоден, и мы зашли в  первую  встреченную  нами  гостиницу  позавтракать.
Утолив голод, мы отправились к тому месту, где преступник  содержался  под
стражей.
     Его посадили в одну из  гостиниц,  вокруг  которой  стояла  громадная
толпа народа, собравшаяся посмотреть на казнь. Я  хотел  сейчас  же  пойти
взглянуть на преступника, но охрана  меня  не  пустила,  и  я  должен  был
дожидаться, пока его выведут.
     Ждать приходилось долго. Я был очень расстроен и встревожен  и  решил
немедленно отправиться посмотреть на жертву преступника. Дом,  где  лежала
убитая женщина, находился недалеко  от  гостиницы,  в  которой  содержался
преступник.
     Сопровождаемый Бурным, я пошел к дому и вошел в квартиру,  в  которой
лежало тело  несчастной.  Меня  охватило  необычайное  волнение,  когда  я
подходил к трупу убитой женщины. Я боялся увидеть  тело  моей  матери.  Но
первый же брошенный взгляд  на  убитую  успокоил  меня.  Это  была  совсем
молодая женщина лет девятнадцати-двадцати. Она была очень красива.
     Мы вышли из  дома,  в  котором  лежала  убитая,  и  пошли  обратно  к
гостинице. Когда мы подошли, то увидели, что толпа сильно увеличилась и  с
каждой  минутой  продолжала  прибывать,  так  как  приближался  час  казни
преступника.  Наконец  назначенное  время   настало,   и   преступника   в
сопровождении стражи вывели. Мое сердце сильно забилось.
     Бурный оказался прав. Разбойник был Лири.
     Преступника повели за город. В полутора милях, на высоком холме,  рос
большой дуб. Здесь и должна была совершиться  казнь.  Под  дубом  же  была
вырыта могила.
     Разбойник не выказывал никакого волнения. Он шел бодро вперед.  Сзади
ехала телега, в которой помещались четыре или пять джентльменов, игравших,
по-видимому, большую роль в происходящем. Когда мы  приблизились  к  месту
казни, один из джентльменов, сидевших в телеге, встал и попросил внимания.
Когда водворилась тишина, он обратился к толпе со следующей речью:
     "Джентльмены! Перед началом казни я считаю необходимым  изложить  вам
обстоятельства этого дела и те мотивы, которые привели нас к  убеждению  в
справедливости присужденного наказания. Преступник,  стоящий  перед  вами,
Джон Метьюс, осужден судом  присяжных  из  двенадцати  человек  и  признан
виновным в убийстве своей жены, или женщины, считавшейся  его  женой.  Его
защищал опытный адвокат, и судебное следствие велось  с  соблюдением  всех
формальностей,  необходимых  в  таком  важном  деле.  Против   преступника
следующие улики. Он - записной пьяница и деньги  на  пьянство  получал  от
своей жены, которая своею работаю - она была прачкой  -  поддерживала  как
свое существование, так и жизнь своего ребенка и мужа преступника. Сам  же
преступник ничего не делал,  и  все  время  шлялся  по  кабакам  и  другим
увеселительным  заведениям.  В  день  убийства  преступник  пришел   домой
совершенно пьяный и потребовал от жены денег. Жена  сказала,  что  в  доме
всего только три доллара, которые необходимы для ребенка, и отказала ему в
выдаче  этих  денег.  Преступник  настойчиво  требовал  денег,   но   жена
настойчиво отказывала ему. После тщетных попыток получить  деньги  угрозой
он вынул револьвер и попытался выстрелить в женщину,  но  безуспешно,  так
как револьвер не был заряжен. Тогда  он  нанес  рукояткой  револьвера  два
сильных удара по голове. Эти удары и были причиной  смерти,  последовавшей
через два часа. Человек, который совершил это  преступление,  стоит  перед
вами. Теперь я ставлю вопрос, что мы сделаем с ним?
     После  этой  речи  говорил  судья  с  целью  убедить   толпу   выдать
преступника властям. Но его речь не имела  никакого  успеха,  и  громадным
большинством было решено повесить убийцу немедленно.
     На шею преступника была накинута петля.
     - Подождите, - вскричал я, - только одну минуту! Пускай этот  человек
перед смертью ответит мне на один вопрос.
     Толпа приостановилась. Лири удивленно обернулся ко мне.
     - Я - Роллинг Стоун, - обратился я к нему. - Скажите мне, где  теперь
моя мать?
     Разбойник улыбнулся, и какой улыбкой!  Это  была  такая  же  жестокая
усмешка, которая была у него, когда мы расставались в Дублине.
     - Скажите мне, где я могу найти свою мать?  -  снова  спросил  я  его
почти не помня себя от бешенства.
     В ответ на мой повторный вопрос злое выражение его лица сделалось еще
более злобным и ненавистным.
     - Довольно! - вскричал я, не помня себя от бешенства. - Вешайте его!
     В следующий момент Лири повис на дубе, и через  несколько  минут  был
уже мертв.
     Недалеко от места казни стоял ящик с надписью: "Для  сироты".  Многие
рудокопы подходили к этому ящику, вынимали свои кошельки и  клали  в  ящик
золото. Их примеру последовал и Бурный, и когда он отошел  от  ящика,  его
кошелек стал на три или четыре унции.



                                17. СИРОТА

     После  казни  мы  с  Бурным  отправились   посмотреть   на   ребенка,
потерявшего отца и мать. Мы нашли его у одной  молодой  супружеской  четы,
недавно приехавший из Австралии. Они были  знакомы  с  несчастной  матерью
ребенка  и  рассказали  нам,  что  убитая  женщина  была  дочерью   одного
уважаемого торговца в Сиднее. Она  бежала  из  дому  с  мистером  Метьюсом
(фамилия, под которой Лири проживал в Австралии).  Она  была  единственной
дочерью, и родители были совершенно убиты ее поступком. Относительно  Лири
я от них почти ничего не узнал. Они совсем не знали его в Австралии; знали
только, что там он прослыл за большого пьяницу и бездельника.
     Нам показали ребенка. Это был прелестный голубоглазый мальчик,  около
года, замечательно похожий на свою мать.
     - Я предполагаю отправить ребенка к  дедушке  и  бабушке,  -  сказала
молодая женщина. Они остались совершенно одни, и, может быть, этот ребенок
хоть как-то заменит им погибшую дочь.
     Перед нашим приходом пришли три человека  и  передали  собранное  для
ребенка золото. Всего было собрано около пятидесяти унций, или, считая  на
деньги, более двухсот фунтов стерлингов.
     Деньги   эти   решено   было   отправить   в   Сан-Франциско   одному
австралийскому купцу, который в скором времени собирался поехать в Сидней.
Ему же предполагали поручить отвезти туда и ребенка.
     Я взял адрес этого купца, надеясь узнать от  него  что-нибудь  еще  о
Лири и о моей матери.
     Вскоре после моего возвращения в Джексонвиль ко мне прибыл Бурный. Он
окончательно покончил со  своим  товариществом,  и  мы  решили  больше  не
расставаться. Работы у нас в это время было очень мало, так что оставалось
много свободного времени.
     В маленьком городке Джексонвиле единственными развлечениями  диггеров
были пьянство и игра. Бурный  не  играл,  но  зато  был  большой  любитель
выпить. Чтобы избавиться от своей дурной привычки,  он  пробовал  заняться
чем-нибудь, но это мало помогало.
     В это время в Джексонвиле поселился человек,  известный  под  кличкой
"Рыжий Нед". Его прозвали так за рыжеватый цвет бороды.  Он  прибыл  всего
несколько дней тому назад, и мне еще не приходилось с ним встречаться, так
как он все время проводил в кабаке, где пил почти без просыпа.
     Я слышал только, что Нед опасный  человек.  Такой  эпитет  не  дается
даром. В своих скитаниях по свету мне приходилось много раз встречаться  c
подобными людьми. Они при каждом случае пускали в ход нож  или  револьвер,
и, действительно, были опасными людьми. К несчастью, моему  старому  другу
Бурному пришлось столкнуться с этим человеком. Меня в это время с  ним  не
было. Я находился в нескольких милях от Джексонвиля на работе.
     Рыжий Нед встретился с Бурным в таверне. Надо прибавить,  что  первый
был уже пьян и решил позабавиться  над  Бурным.  Он  стал  задевать  моего
Джека. Последний в пьяном виде был невоздержан на язык и сказал  несколько
резкостей. Услышав это, Нед бросился на Бурного и ударил  старого  моряка.
Бурный, конечно, возвратил удар и стал защищаться. Тогда Нед вытащил нож и
ударил Бурного в бок. Бурный упал, обливаясь кровью.
     Драма кончилась, и раненного моряка отнесли на его квартиру.



                              18. РЫЖИЙ НЕД

     Меня сейчас же уведомили о происшествии, и я немедленно отправился  к
Бурному. Я его нашел в постели, рядом с ним находился доктор.
     - Роланд, мой мальчик, пришел мой смертный час, - сказал  он.  -  Это
сказал мне сам доктор, и на сей раз, впервые в моей жизни, я ему верю.
     - Бурный! Бурный! Мой дорогой друг, что же такое с вами случилось?  -
спросил я, едва удерживаясь от слез при мысли о предстоящей потере старого
друга.
     Доктор сказал, что больному необходим покой, и  увел  меня  в  другую
комнату. Там он сообщил мне, что рана безусловно смертельна,  и  мой  друг
больше двух дней не проживет.
     Подавив в себе волнение, я возвратился к постели своего друга и  стал
его успокаивать.
     Немного погодя пришли несколько диггеров навестить Бурного. Я оставил
его на их попечение, а сам отправился в  таверну,  где  произошло  роковое
событие. Когда я вошел в таверну, там было около сорока человек. В течение
некоторого времени  я  внимательно  прислушивался  к  разговорам,  которые
велись  вокруг  меня.  Темою  разговора  было  сегодняшнее   происшествие.
Некоторые  не  придавали  никакого  значения   событию   и   смотрели   на
происшедшее, как на обыкновенную драку.
     Я не согласился с таким мнением, вступил в разговор и громко  заявил,
что человек, который заколол Бурного, совершил преступление, и что  он  ни
больше, ни меньше, как убийца и разбойник.
     Около дюжины человек вступили со  мною  в  спор.  Мне  сказали,  что,
назвав в публичном месте оскорбительным именем  человека,  я  должен  буду
взять на себя и последствия этого. Тогда я заявил,  что  ничуть  не  думаю
уклоняться от последствий своих слов и что, если бы  человек,  совершивший
это преступление, находился тут, я сказал бы ему это самое в глаза.
     Тут-то я и узнал в первый раз, что человека, который  ранил  Бурного,
звали "Рыжий Нед". Я решил  отомстить  за  Бурного,  но  пока  вернулся  к
постели смертельно раненого и провел с ним целую ночь.
     Когда стало светать, Бурный обратился ко мне со  следующими  словами:
"Роланд, я знаю что  следующей  ночи  не  переживу,  и  потому  вы  должны
исполнить то, что я вам сейчас скажу. У меня около 180 унций золота, и это
я оставлю вам, мой дорогой мальчик. У меня нет никого  родных,  и  вы  для
меня ближе и дороже всех. Я теперь умру с приятным сознанием, что  кое-что
сделал для вас. Я вас полюбил сразу, как только увидел вас в первый раз".
     Бурный  потребовал,  чтобы   я   сейчас   же   пригласил   нескольких
товарищей-золотоискателей. Когда они пришли, Джек в присутствии их передал
мне свое золото.
     - Возьмите его, Роланд, - сказал он, - в свою  полную  собственность.
Это золото приобретено честным путем. Поезжайте в Ливерпуль и женитесь  на
девушке, о которой вы мне говорили. Я думаю, что вы будете счастливы.
     Мучения Бурного были ужасны. Невыносимо тяжело было смотреть  на  его
продолжительную  агонию.  Я  оставил  Бурного  на  попечение  товарищей  и
отправился разыскивать "Рыжего Неда".



                             19. МЕСТЬ ДРУГА

     Я пошел по направлению к таверне, зная, что Нед  часто  посещает  это
место и, что, если я его найду в таверне, то, по крайней мере, узнаю,  где
его можно найти.
     Когда я вошел в таверну, то увидел высокого, тощего человека с  рыжей
бородой.
     - Пускай  он  поостережется  называть  меня  разбойником,  -  говорил
рыжебородый, - иначе  я  отправлю  его  туда,  куда  уходит  его  товарищ.
Разбойник! А! Как он меня назвал! Ведь было больше дюжины человек, которые
слышали, как в продолжение  десяти  минут  моряк  ругал  меня.  Мог  ли  я
допустить, чтобы он продолжал в этом духе дальше?  Тот,  кто  назвал  меня
злодеем, пусть поскорее застрахует свою жизнь.
     Как только  я  услышал  голос,  показавшийся  мне  знакомым,  я  стал
рассматривать лицо незнакомца и узнал своего старого  знакомого.  Это  был
Эдуард Адкинс, старый помощник капитана,  а  затем  капитан  "Леоноры",  -
человек, который прогнал меня с корабля после  смерти  капитана  Хайленда,
человек, который обвинил меня в неблагодарности и воровстве! Да,  это  был
Адкинс, мой старый враг. Я знал, что он трус самого  презренного  сорта  и
храбриться только на словах.
     Адкинс, называвшийся теперь  Рыжим  Недом,  закончил  речь  следующим
вопросом:
     - Какая цена человеку, который не сможет защитить своей чести?
     - У вас нет никакой чести, чтобы  защищать  ее,  сказал  я,  выступив
вперед, и вам нечего терять. Вы - бессовестный злодей. Вы нарочно  вызвали
ссору с беззащитным человеком и предательски закололи его ножом,  несмотря
на то, что отлично видели, что он пьян и совершенно беспомощен.
     - Тысячу проклятий! Вы это ко  мне  обращаетесь?  -  спросил  Адкинс,
повернув свое лицо ко мне.
     -  Да!  Я  вам  это  говорю,  -  сказал  я,  -  и  желаю,  чтобы  все
присутствующие слышали мои слова. Вы  бессовестный  негодяй,  разбойник  и
даже  хуже.  Вы  убили  беспомощного,  невинного  человека,   неспособного
защитить себя. Вы говорили о своей чести и репутации, а я теперь публично,
при всех, объявил, какова ваша честь и чего стоит ваша репутация.
     Будь нас только двое, очень может быть, что Адкинс и  не  подумал  бы
отвечать на мои слова или защищаться. Но при этой сцене присутствовало два
десятка  человек,  которые  слышали  каждое  слово.  Он  был  поставлен  в
необходимость  защищать  созданную  им  самим  же   репутацию   отчаянного
человека.
     - Теперь, - воскликнул я, - вы слышали, что я сказал! Джентльмены, вы
все слышали мои слова?
     - Джентльмены, - сказал Адкинс, обращаясь к толпе, окружившей нас,  -
что я должен делать? Вчера я вынужден был прибегнуть к таким действиям,  о
последствиях которых я сожалею; теперь вот опять появляется другой человек
и  завязывает  со  мной  ссору,  желая,  очевидно,  последовать  за  своим
товарищем. Вот вам мой совет, - сказал он, обратясь  ко  мне,  -  оставьте
этот дом, пока из него  не  вынесли  вашего  тела.  Не  дайте  моей  крови
взволноваться.
     -  Волнение  вашей  крови  не  представляет  для  меня  ни   малейшей
опасности, - сказал я, - у вас уже сейчас от страха  душа  ушла  в  пятки.
Если бы я был настолько пьян, что не держался  бы  на  ногах,  тогда,  без
сомнения, вы показали бы свою храбрость и напали бы на меня. Но теперь,  в
данную минуту, вы этого не сделаете!
     Величайший  на  свете  трус  был  поставлен  теперь  в  необходимость
выказать свою храбрость, хотя бы и мнимую.
     - Черт возьми! Если вы желаете этого, то вы получите свое!
     С этими словами он нагнулся. Я видел, что он  достал  из-за  голенища
нож, и в тот же миг ударом кулака повалил его на пол.  Нож  выпал  из  рук
Адкинса и, прежде чем он успел подняться, я встал между ним и тем  местом,
куда упало лезвие. Я вытащил из кармана свой нож  и  бросил  его  рядом  с
ножом Адкинса. Когда Адкинс встал на ноги, он набросился  на  меня.  Но  я
снова ударом кулака повалил его  на  пол.  Затем  я  схватил  его,  высоко
приподнял и бросил на пол с такою силою, что он больше уже не  вставал;  у
него был сломан позвоночник.
     Когда я выходил из таверны, Адкинс был уже мертв, а Бурный отомщен.
     Вернувшись к Бурному, я нашел его в очень плохом состоянии. Часы  его
жизни были сочтены.
     - Бурный, - сказал я, - что желали бы вы сделать с человеком, который
вас предательски заколол?
     - Ничего, - ответил он,  -  он  дурной  человек,  но  только  вы  его
оставьте в покое. Обещайте мне, что вы не будите пытаться мстить за  меня.
Пускай уж это сделает за нас Бог.
     - Хорошо, товарищ, - сказал я, - ваше желание я исполню. Да и не могу
больше вредить этому негодяю. Его уже нет.
     - Я очень этому рад, - сказал умирающий моряк. - Очевидно, он  понял,
что поступил несправедливо, и ушел отсюда.
     - Он не ушел, - сказал я, - а умер. Я зашел  в  тот  самый  дом,  где
вчера произошло это печальное событие - его встреча с вами. Я  застал  его
там, но перед моим уходом он был уже мертв.
     При этом известии лицо Бурного осветилось особенной, свойственной ему
улыбкой. Он, очевидно, был очень доволен, и если не желал, чтобы  я  мстил
за него, то только из опасения за мою жизнь.
     К вечеру того же дня, в который был убит мною разбойник, не  стало  и
Бурного.
     Похоронив своего старого товарища, я решил  разыскать  свою  мать,  а
затем вернуться на родину.
     Перед отъездом из Соноры я навестил молодую чету, приютившую  у  себя
сироту мистера Лири.
     Ребенка у них уже не было. Они поручили отвезти малыша родителям  его
покойной матери, в Сидней, знакомому купцу, возвращавшемуся  в  Австралию.
Они дали мне адрес хозяина одной гостиницы  в  Сан-Франциско,  по  фамилии
Вильсон, от которого я мог получить более  подробные  сведения  о  мистере
Лири. Вильсон знал Лири еще в Австралии. С этим  адресом  я  отправился  в
столицу Калифорнии.
     Вильсона я очень скоро  разыскал  в  Сан-Франциско.  По  его  словам,
мистер Лири прибыл в Сидней несколько лет тому назад. Через год после  его
приезда в Сидней приехала из  Дублина  жена  Лири,  с  которой  он  прожил
несколько недель, а затем бросил ее. Потом Лири бежал в Америку  вместе  с
дочерью сиднейского купца. Больше Вильсон ничего не знал и не мог сообщить
о дальнейшей судьбе моей матери.
     Я решил отправиться в Австралию, где у меня была единственная надежда
получить  какие-нибудь  сведения  о  моей  матери,  брате  и  сестре  и  о
сиднейском купце, отце несчастной девушки, погибшей от руки Лири.



                            20. ОПЕКУНЫ СИРОТЫ

     В Сидней я прибыл после  продолжительного  плавания.  Сразу  же,  как
только я сошел с корабля на берег, я принялся за розыски  мистера  Дэвиса,
отца несчастной убитой девушки.
     Мистер Дэвис был довольно крупный  бакалейный  торговец  в  Сиднее  и
пользовался большим уважением, так что найти его не  представляло  никакой
трудности.
     На  следующий  же  день  я  отправился  к  мистеру  Дэвису.  Это  был
джентльмен лет пятидесяти, с симпатичным честным лицом. Я сказал ему,  что
только  что  приехал  из  Калифорнии,  где  слышал  о  нем,  и  что   дело
чрезвычайной важности заставило меня обратиться к нему.
     Мистер Дэвис попросил сообщить, какого свойства мое дело. По тону его
голоса видно было, что он уже догадывается.
     - Если я не ошибаюсь, - сказал я, - у  вас  находится,  которого  вам
привезли из Калифорнии?
     - Да, - ответил он, - его доставили мне приблизительно четыре  месяца
тому назад. Мне сказали, что это мой внук, и в  качестве  такового  я  его
принял к себе в дом.
     - Деньги, посланные для ребенка, вы тоже получили?
     - Да, получил и деньги.
     Тогда я откровенно и подробно рассказал ему  обо  всем,  сообщив  что
причина моего приезда в Сидней узнать что-нибудь относительно матери.
     - Лучшего вы не могли ничего придумать, чтобы собрать необходимые для
вас сведения, - сказал он.  -  Женщина,  называющая  себя  миссис  Лири  и
считающая себя женою человека, который в  наших  краях  был  известен  под
фамилией Метьюса, здесь. Если это ваша мать, то не  трудно  разыскать  ее.
Она бывает у нас каждый день. Она портниха. Моя жена может указать вам  ее
адрес.
     Моя задача оказалась гораздо  легче,  чем  я  предполагал.  Я  теперь
сгорал от сильного нетерпения узнать скорее адрес моей матери и  поспешить
к ней.
     -  Не  спешите  так,  -  сказал  мистер  Дэвис.  -   Вам   необходимо
предварительно кое-что узнать.  Позвольте  мне  задать  вам  два  или  три
вопроса. Знаете ли вы, как умер Мейтьюс?
     - Да, я присутствовал при его смерти.
     - Известны ли вам причины его смерти?
     - Да, - ответил я. - А вам?
     - Увы, мне они даже слишком хорошо известны! -  с  глубоким  душевным
волнением произнес мистер Дэвис. -  Но  погодите.  Я  вам  кое-что  скажу,
прежде чем вы увидите свою мать. Она не знает, что моя дочь убита,  и  что
сделал это человек, который с нею бежал и который за это убийство повешен.
Довольно и того, что наши знакомые знают, что моя дочь  убежала  из  дома.
Они думают, что наша дочь умерла естественной смертью, а ребенок прислал к
нам Метьюс после смерти его матери по нашей просьбе. Женщина, в которой вы
думаете признать свою мать, тоже полагает, что Метьюс  жив  и  вернется  к
ней. Она любит этого человека больше своей собственной  жизни.  Я  сообщаю
вам об этом, чтобы вы знали, как надо действовать. Она приходит сюда очень
часто посмотреть на ребенка, потому что ее муж - отец этого  ребенка.  Она
странная женщина, мне кажется, что она любит это маленькое  создание,  как
свое собственное дитя.
     Я познакомился с миссис Дэвис и зашел посмотреть на ребенка. Это  был
очень интересный мальчик.  Черты  его  лица  ничуть  не  напоминали  отца.
Ребенок был поразительно похож на свою несчастную мать,  и  я  сказал  это
бабушке ребенка. В ответ на это  старая  леди  сказала,  что  миссис  Лири
совершенно другого мнения, чем я. Миссис Лири находит, что ребенок вылитый
портрет отца.
     - Слава Богу! - сказал мистер Дэвис. - Я думаю, как и вы, что ребенок
нисколько не похож на своего преступного отца. Я счастлив, что черты  лица
напоминают его мать - моего собственного несчастного ребенка. Может  быть,
этот ребенок послан для утешения  несчастным  родителям,  потерявшим  свою
дорогую дочь!
     Простившись со стариками и узнав от миссис Дэвис точный  и  подробный
адрес моей матери, я ушел.