Глава VI. АЛЛИГАТОР

     Для уроженцев Флориды  аллигатор  не  представляет  ничего
замечательного  и ничего особенно ужасного. Дело в том, что при
всем своем безобразии -- а из  всех  животных  аллигатор  самый
отвратительный, -- он не внушает особенного страха тем, кто его
хорошо  изучил.  Тем  не  менее  к  нему  все же приближаются с
опаской.  Человек,  незнакомый   с   повадками   и   привычками
аллигатора,  весь  дрожа  от  страха,  убегает  от него. И даже
местные жители -- краснокожие, белые  или  черные,  --  живущие
вблизи  от  болот  и лагун, с осторожностью приближаются к этой
гигантской ящерице.
     Некоторые кабинетные  ученые-натуралисты  утверждают,  что
аллигатор  не нападает на человека. Однако они признают, что он
уничтожает лошадей и рогатый скот. То же самое они утверждают и
относительно ягуара  и  летучей  мыши  --  "вампира".  Странные
утверждения,   особенно  когда  имеются  тысячи  доказательств,
свидетельствующих о противоположном.
     Действительно, аллигатор не всегда нападает  на  человека,
когда  ему  представляется  случай. Впрочем, так же поступают и
лев и тигр. Но даже и Бюффон(9), который и вообще-то ошибается,
едва ли осмелился  бы  заявить,  что  аллигатор  --  безобидное
животное.   Если   сосчитать   всех   людей,  ставших  жертвами
прожорливости  аллигаторов  со   времен   Колумба,   то   число
получилось  бы  огромное. Оно было бы не меньше, чем количество
жертв индийского тигра или африканского льва за тот же  период.
Гумбольдту(10),  во  время  его  короткого  пребывания  в Южной
Америке, рассказали много таких случаев; что же касается  меня,
то  мне известен не один случай гибели от зубов аллигатора, и я
видел немало людей, искалеченных этим чудовищем.
     В   водах   тропической    Америки    встречается    много
разновидностей  кайманов,  аллигаторов  и настоящих крокодилов.
Одни из них более свирепы, другие менее, отсюда  и  проистекают
разногласия  в рассказах путешественников. Даже одинаковые виды
в двух разных реках не всегда абсолютно похожи друг  на  друга.
На  аллигаторов, как и на других животных, воздействуют внешние
причины. Климат, близость  людей,  величина  животного  --  все
оказывает  свое  влияние,  и,  что  может  показаться еще более
странным, на свойствах аллигаторов отражается характер той расы
людей, которая обитает вблизи них.
     На  берегах  некоторых  рек  Южной  Америки  живут   плохо
вооруженные,  апатичные  индейцы,  и  здесь кайманы чрезвычайно
смелы, к ним опасно подходить  близко.  Такими  же  были  и  их
сородичи,  северные  аллигаторы,  пока отважные жители лесов, у
которых всегда в одной руке топор, а в другой --  винтовка,  не
научили  их  бояться  человека  -- доказательство того, что эти
пресмыкающиеся все же обладают известной долей разума.  Даже  и
теперь  во  многих  болотах  и  потоках Флориды водятся крупные
аллигаторы,  к  которым  приближаться  далеко   не   безопасно,
особенно  в  период  весенних  игр  и  в  местах, отдаленных от
человеческого жилья. Во Флориде есть такие реки и лагуны, где у
пловца столько же шансов остаться  в  живых,  как  если  бы  он
нырнул в море, кишащее акулами.
     Можно  легко  относиться  даже к действительной опасности,
особенно  когда  эта  опасность  становится  почти  постоянной.
Жители  болот, поросших кипарисами и белыми кедрами, не слишком
тревожатся, когда видят безобразного аллигатора. Его  появление
не  вызывает  интереса  у  обитателей  Флориды,  он  привлекает
внимание  только  негров,  которые  употребляют  в  пищу  хвост
животного,   да   охотников,  для  которых  его  кожа  является
источником дохода.
     Появление аллигатора на краю саванны не  возбудило  бы  во
мне  никаких  подозрений,  если  бы  не его необычные движения,
напоминавшие движения мулата. Я не мог отделаться от мысли, что
между аллигатором  и  мулатом  существует  какая-то  связь.  Во
всяком    случае,    было    несомненно,   что   отвратительное
пресмыкающееся следовало за человеком.
     Видело ли  оно  мулата  или  следовало  за  ним,  влекомое
чутьем, -- я не мог сказать. Последнее представлялось мне более
вероятным,  так  как  аллигатор  появился из леса гораздо позже
мулата и вряд ли мог видеть его в маисовом поле.
     Аллигатор, пересекая луг, полз вперед  прямо  по  следу  к
тому   месту,  где  Джек  разобрал  изгородь.  По  временам  он
останавливался, ложился плашмя, прижимаясь к земле, и оставался
в таком положении несколько секунд, как бы  отдыхая.  Затем  он
приподнимал  свое  тело  приблизительно на ярд от земли и снова
начинал ползти, как будто повинуясь силе, влекущей его  вперед.
По  суше  аллигатор  движется очень медленно -- не быстрее, чем
утка или гусь. Его настоящая стихия -- вода,  где  он  скользит
почти с быстротой рыбы.
     Наконец он приблизился к изгороди, остановился ненадолго и
затем  втащил  свое  длинное темное тело в отверстие. Я увидел,
что он появился на маисовом поле как раз в том месте, где исчез
мулат.
     Я  больше  не  сомневался,  что  чудовище   следовало   за
человеком  и что человек это знал. И то и другое было очевидно.
Первое я видел сам, а для  второго  у  меня  были  убедительные
доказательства.  Странное  поведение и поступки мулата, то, что
он снял  жерди  и  оставил  свободный  пролом,  и  то,  что  он
постоянно оглядывался назад, -- вот доказательства того, что он
знал, кто следует за ним. Несомненно, он это знал!
     Но  моя  уверенность  ни  в  какой степени не помогала мне
разгадать тайну. Было ясно, что мулат заманивал  пресмыкающееся
чем-то  таким,  против чего оно не могло устоять. Что это могло
быть?  Уж  не  колдовство  ли  какое-нибудь?  Суеверная   дрожь
пробежала  по моему телу, когда я задал себе этот вопрос. Я был
воспитан среди негров и вскормлен негритянкой -- неудивительно,
что мой юный ум был полон всяческих суеверий.  Я  знал,  что  в
болоте,  окруженном кипарисами, в самых отдаленных его уголках,
водились аллигаторы -- иногда огромных размеров. Но как  Желтый
Джек  ухитрился выманить одного из них из болота и заставил его
следовать за собой по суше -- вот загадка, которую я был  не  в
силах  разгадать.  Я не мог найти никакой естественной причины,
поэтому мой ум невольно устремился в  область  таинственного  и
сверхъестественного.
     Я   долго   стоял,  недоумевая,  позабыв  об  оленях.  Они
продолжали спокойно пастись на лугу.  Я  был  слишком  поглощен
таинственными действиями мулата и его земноводного спутника.

     Глава VII. ЧЕРЕПАШИЙ САДОК

     Пока  мулат  и аллигатор оставались на маисовом поле, я не
видел ни того, ни другого. Маис достиг  полной  высоты,  и  его
высокие  стебли  и широкие копьевидные листья могли бы скрыть и
всадника. Даже чаща вечнозеленых  деревьев  не  была  бы  столь
непроницаемой  для  взора. Подвинувшись немного вправо, я сумел
бы обозреть большее пространство, но тогда вышел бы из  укрытия
и  мулат  мог  заметить  меня.  По  некоторым  причинам  мне не
хотелось этого, и я продолжал оставаться в своем убежище.
     Я был уверен, что мулат идет по маисовому полю и что скоро
я увижу его -- как только он появится на открытом месте.
     Между бассейном  и  маисовым  полем  простирался  участок,
засеянный  индиго.  Чтобы  приблизиться к дому, необходимо было
пройти через индиговое поле, где растения  возвышались  на  два
фута.  Я не мог прозевать мулата и с нетерпением ждал, когда он
покажется. Мои мысли все еще блуждали на грани таинственного  и
сверхъестественного.
     Он  шел  медленно,  очень  медленно,  но  я  знал,  что он
движется вперед. Я мог следить за его движениями  по  колыханию
листьев  и  початков  маиса.  Утро  было тихое, в воздухе -- ни
дуновения. Колышущиеся листья позади мулата  свидетельствовали,
что аллигатор не отставал от него.
     Я  напряженно следил за листьями маиса. Было очевидно, что
мулат шел не по рядам, а пересекал их  по  диагонали.  С  какой
целью?  Я  никак не мог догадаться. Идя вдоль любой борозды, он
попал бы прямо к дому. Зачем же ему идти более  трудным  путем,
пересекая  борозды?  Но  вскоре я понял, в чем заключалась цель
этого зигзагообразного движения.
     Он подошел теперь почти к краю поля. Участок индиго был не
очень широкий, и мулат находился так близко от меня, что я  мог
слышать даже шелест раздвигаемых стеблей.
     Но  теперь  до  меня  донесся  и другой звук, напоминавший
собачий вой. Я прислушался --  это  была  не  взрослая  собака;
скорее -- слабо завывал щенок.
     Сперва мне показалось, что такой звук издает аллигатор. Но
эти пресмыкающиеся  визжат,  как  щенки,  только в младенческом
возрасте, а тот,  который  полз  за  мулатом,  был  уже  вполне
взрослый.  Он не мог так визжать. Кроме того, вскоре я выяснил,
что визг доносился оттуда, где шел человек.  Я  вспомнил  белое
животное,  которое  Джек  тащил  за  собой.  Значит, это был не
опоссум, а собака.
     Я снова услышал тот же звук -- несомненно,  скулил  щенок.
Если слух меня и обманывал, то глаза подтвердили, что я прав. Я
увидел,  как мулат вышел из маиса. Он тащил за собой на веревке
маленького белого  щенка.  Теперь  уже  не  оставалось  никаких
сомнений, что это был наш слуга, Желтый Джек.
     Прежде  чем  выйти из маиса, он на минуту остановился, как
бы для того, чтобы осмотреться кругом. Он  стоял,  выпрямившись
во  весь  рост. В маисе ему было нетрудно спрятаться, но индиго
не представляло такого хорошего  укрытия,  и  мулат,  очевидно,
соображал,  как ему двигаться дальше незамеченным. Вероятно, он
не желал, чтобы его видели. Но почему? Я не мог догадаться.
     Этот  сорт  индиго  назывался   "ложная   Гватемала".   На
плантации  разводили  несколько  его  видов,  но этот был самый
высокий.  Некоторые  растения,  находившиеся  сейчас  в  полном
цвету,  возвышались  почти  на три фута от земли. Когда человек
идет по такому полю, его видно. Но  если  согнуться,  то  можно
проползти  незамеченным. Эта же мысль, по-видимому, мелькнула и
у мулата. После некоторого раздумья он стал  на  четвереньки  и
пополз  через  индиговое  поле.  Ему не нужно было перебираться
через  какую-нибудь  изгородь  --  все  возделанное  поле  было
окружено   одной   оградой,   и   только   небольшое   открытое
пространство служило границей между двумя рядами  индиго.  Если
бы я находился на одном уровне с полем, то крадущийся вороватый
мулат  был  бы  совсем скрыт от меня, но я стоял на вышке и мог
следить за всеми его движениями. По временам он  останавливался
и  притягивал  к  себе  щенка,  который  начинал тогда отчаянно
визжать, как от сильной боли.  Когда  мулат  подполз  ближе,  я
увидел, что он дергал щенка за уши.
     В  пятидесяти шагах от мулата из маиса показалась огромная
ящерица и поползла по плантации индиго. В эту минуту  меня  как
будто  озарило, и я понял все. Я больше не думал о злых демонах
и  духах.  Тайна  была  раскрыта:   мулат   просто   приманивал
аллигатора щенком!
     Я  удивился,  как эта мысль не пришла мне в голову раньше.
Ведь я уже слышал об этом от людей, которым можно было  верить,
-- от  самих  охотников  за аллигаторами. Они часто ловили их с
помощью  такой  приманки  и  рассказывали,  что  пресмыкающиеся
готовы  следовать  за  визжащей  собакой по лесу целыми милями,
особенно старые самцы. Хикмэн полагал, что они  принимают  визг
собаки за крик собственного детеныша, которого эти безжалостные
родители обычно с удовольствием пожирают.
     Но, помимо этой чудовищной особенности аллигаторов, хорошо
известно,   что  их  излюбленной  добычей  являются  собаки.  У
несчастной гончей, которая в пылу  погони  за  дичью  отважится
поплыть  через поток или лагуну, есть все шансы угодить в пасть
этого безобразного зверя.
     Тайна раскрылась -- по крайней мере, стала  ясна  причина,
которая  заставляла  аллигатора  следовать  за мулатом. Но одно
оставалось  неясным:  с  какой  целью  мулат  проделывал   этот
странный маневр?
     Когда  я  увидел,  как он пополз на четвереньках, я решил,
что он хочет добраться до  дому  незаметно.  Но  затем  у  меня
мелькнула  другая мысль. Я обратил внимание на то, что он часто
и с беспокойством оглядывался назад, как будто  хотел  скрыться
от аллигатора.
     Я  заметил  также,  что мулат часто менял направление, как
будто  желая  создать  преграду  из  растений  между  собой   и
аллигатором.
     Ну  что  ж,  просто-напросто ему взбрела в голову какая-то
дикая  фантазия.  Он  узнал  о  забавном  способе   приманивать
аллигаторов  --  может быть, старый Хикмэн показал ему, как это
делается.  Или  он  сам  додумался  до   этого,   наблюдая   за
аллигаторами  во время рубки леса вблизи болот. Он вел за собой
к дому аллигатора с какой-то странной целью -- может  быть,  он
хотел  показать  его своим товарищам, или просто сыграть с ними
шутку, или устроить  бой  между  аллигатором  и  собаками,  или
вообще что-нибудь в этом роде.
     Я  не  мог разгадать его намерения и, вероятно, не стал бы
об этом и думать, если бы два-три незначительных обстоятельства
не  привлекли  моего  внимания.  Меня  поразила  та   особенная
настойчивость, с которой мулат стремился к успешному достижению
своей цели. Он не щадил ни сил, ни времени. Правда, день был не
рабочий,  а праздничный, и Желтый Джек мог свободно располагать
собой. Но не в обычае мулата было вставать так рано, и  к  тому
же  затраченные им усилия отнюдь не соответствовали его обычной
беззаботной лени. Что-то важное побуждало его  действовать.  Но
что именно? Я просто терялся в догадках.
     Наблюдая  за ним, я чувствовал, что мне как-то не по себе.
Это ощущение невозможно передать, и я могу объяснить его  разве
только  тем,  что  мулат был злым, нехорошим человеком. Я знал,
что он способен на любую подлость. Но какой вред  собирался  он
причинить  с  помощью  аллигатора? Ведь на суше никто не боится
аллигаторов, здесь они никому не опасны.
     Если бы не это чувство, я бросил бы  наблюдать  за  ним  и
снова  занялся бы оленями, которые тем временем подошли почти к
самому моему укрытию. Но я преодолел  искушение  и  снова  стал
следить за мулатом.
     Вскоре мое недоумение разрешилось. Желтый Джек приблизился
к краю  бассейна,  но  не  вошел  в  него.  Обогнув заросли, он
направился к апельсиновой роще.  В  этом  месте  была  калитка;
мулат вошел в нее и оставил открытой. Время от времени он снова
заставлял  щенка визжать, хотя в этом не было особой нужды, так
как аллигатор теперь находился совсем близко.
     Я  мог  хорошо  рассмотреть  чудовищного  зверя.   Он   не
принадлежал  к разновидности крупных аллигаторов, хотя от морды
до конца хвоста было футов двенадцать.  Продвигаясь,  аллигатор
цеплялся   за  землю  когтями  широких  перепончатых  лап.  Его
шероховатая синевато-коричневая  кожа  была  покрыта  скользкой
слизью,   поблескивавшей   на   солнце,  а  между  ромбовидными
чешуйками налипли большие комья болотной тины.  Аллигатор  был,
по-видимому,  очень  возбужден  и  при  каждом  движении собаки
обнаруживал явные признаки ярости. Он  приподнимался  на  своих
мощных  лапах,  вскидывал вверх голову, как бы желая разглядеть
добычу, рассекал хвостом воздух и  раздувался  почти  вдвое  по
сравнению  со  своей обычной толщиной. В то же время он издавал
звуки,  напоминавшие  отдаленный   гром,   а   запах   мускуса,
исходивший от него, наполнял воздух душными испарениями. Трудно
представить  себе  что-нибудь  более  отвратительное,  чем  это
чудовище! Даже легендарный дракон не мог бы выглядеть ужаснее.
     Аллигатор, не останавливаясь, проволок свое  длинное  тело
через   калитку,  но  дальше  зеленые  листья  скрыли  от  меня
омерзительное пресмыкающееся.
     Я  обернулся  в  сторону  дома,  продолжая  наблюдать   за
мулатом.   Отсюда  я  мог  видеть  почти  весь  бассейн.  Между
апельсиновой рощей и большим бассейном находился  искусственный
пруд,  всего  несколько  ярдов в длину. Дно его покрывала вода,
которую накачивали насосом из главного бассейна.  Это  был  так
называемый   "черепаший  садок",  где  специально  откармливали
черепах  для  стола.  Мой   отец   сохранил   свое   виргинское
гостеприимство,  а  во Флориде такое редкое лакомство раздобыть
нетрудно.
     Черепаший садок непосредственно сообщался с  бассейном.  Я
видел,  как Желтый Джек приближается к пруду. Он держал щенка в
руках и все время заставлял его визжать.
     Подойдя к ступенькам, ведущим в бассейн, он остановился  и
оглянулся  назад. Я заметил, что он посмотрел сначала в сторону
дома, а затем, с видимым удовольствием, в  ту  сторону,  откуда
пришел. Несомненно, аллигатор был очень близко от него, так как
мулат без колебания швырнул щенка в воду. Затем, пройдя по краю
черепашьего  садка,  он  вошел в апельсиновую рощу и скрылся из
виду.
     Щенок, попав в холодную воду, все время продолжал  визжать
и  отчаянно  барахтаться,  взбивая  воду лапами. Но ему недолго
пришлось бороться за жизнь. Аллигатор,  привлеченный  всплеском
воды   и  собачьим  визгом,  быстро  приближался  к  пруду.  Не
колеблясь  ни  минуты,  он  бросился  в  воду,  с  молниеносной
быстротой   ринулся   на  середину  и,  схватив  жертву  своими
страшными зубами, мгновенно скрылся под водой.
     Несколько  минут  я  следил  за  движениями   чудовища   в
прозрачной  воде.  Но  скоро,  руководясь инстинктом, аллигатор
нырнул в одну из глубоких ям и исчез.

     Глава VIII. КОРОЛЕВСКИЕ КОРШУНЫ

     "Так вот что ты придумал, мой желтый дружок! Это  все-таки
в  конце  концов  месть.  Но  ты за это поплатишься, презренный
негодяй! Ты не знаешь, что за тобой наблюдают! Ты пожалеешь  об
этой дьявольской затее раньше, чем наступит ночь!"
     Так  рассуждал  я,  разгадав,  как мне казалось, намерение
мулата. В пруду плавало  много  красивых  рыбок  --  золотых  и
серебряных  -- и красных форелей. Это были любимцы моей сестры.
Обычно она ежедневно навещала их, кормила и смотрела,  как  они
резвятся.  Она  забавлялась  их  танцами и прыжками в воде. Они
хорошо знали ее, стайкой плыли за ней вокруг всего  бассейна  и
даже  брали  корм  из  ее рук. Сестра очень любила сама кормить
рыбок.
     В этом-то и заключалась месть мулата! Он  прекрасно  знал,
что  аллигатор питается рыбой, -- это его естественная пища. Он
знал, что вскоре все население пруда станет добычей аллигатора.
Такое  страшное  чудовище  опустошит  весь  заповедный  пруд  и
уничтожит сотни бедных созданий. Это доставит большое огорчение
владелице рыбок, а Желтому Джеку -- радость.
     Я  знал,  что  мулат ненавидел мою сестру. Особенно сильно
разжигало его  ненависть  воспоминание  о  ее  вмешательстве  в
историю  с Виолой, после которой он был наказан плетьми. Были и
другие  причины.  Виргиния  благосклонно   относилась   к   его
сопернику,  который  ухаживал  за квартеронкой, а Желтому Джеку
она запретила даже приближаться к Виоле.
     И хотя мулат внешне не выказывал своих  чувств  --  он  не
осмеливался  на это, -- я все же знал, что он ненавидит сестру.
Убийство лани  уже  говорило  об  этом,  а  то,  что  произошло
сегодня,  служило  лишним  доказательством  неукротимой  ярости
мулата.
     Он рассчитывал, что  аллигатор  изрядно  опустошит  рыбный
садок.  Конечно,  он  понимал,  что со временем страшного зверя
обнаружат и убьют, но до этого будет уничтожено много  красивых
рыбок.
     Никому  и  в  голову  не  могло  прийти,  чтобы кто-нибудь
вздумал заманить сюда аллигатора. Уже не  раз  они  заходили  в
пруд  из реки или из соседних лагун, вероятно привлекаемые сюда
необъяснимым инстинктом,  который  заставляет  их  направляться
прямо к воде.
     Таковы  были,  по  моему мнению, замыслы и расчеты Желтого
Джека. Впоследствии оказалось, что я угадал только  наполовину.
Я  был  еще  настолько молод и неопытен, что не мог представить
себе, до каких пределов способна дойти человеческая злоба.
     Первым моим побуждением было последовать за мулатом домой,
объявить там о том, что он совершил, и наказать  его,  а  затем
вернуться с людьми к пруду, чтобы уничтожить аллигатора, прежде
чем тот успеет произвести опустошение среди рыб.
     Но  в  эту  минуту  мое  внимание  отвлекли  олени. Стадо,
состоявшее из оленя с ветвистыми  рогами  и  нескольких  самок,
паслось  невдалеке  от  бассейна.  Олени  находились в двухстах
ярдах от меня. Искушение было  слишком  велико.  К  тому  же  я
вспомнил,  что обещал матери доставить жаркое к обеду. Обещание
надо выполнить. Я должен добыть оленину!
     Теперь можно было  рискнуть.  Аллигатор  уже  позавтракал,
проглотив  целого  щенка. В течение нескольких часов он вряд ли
будет тревожить весело плавающих обитателей пруда. А Джек,  как
я видел, вернулся домой -- стало быть, его в любой момент можно
будет найти, и он не избегнет наказания.
     Эти    соображения    заставили    меня    отказаться   от
первоначального плана, и все мое  внимание  сосредоточилось  на
оленях.  Тем  временем они опять несколько удалились, так что я
уже не мог стрелять в них. И я  терпеливо  ждал,  надеясь,  что
олени снова подойдут.
     Но  я  ждал  напрасно.  Олени  боятся  прудов. Они считают
вечнозеленый островок опасным местом и обычно держатся от  него
поодаль.  И это вполне понятно: именно оттуда оленей чаще всего
приветствует звенящий звук индейского лука или похожий на  удар
бича  треск  винтовки  охотника.  Именно  оттуда  настигает  их
смертельная стрела или пуля. Видя, что олени  не  приближаются,
а,  наоборот,  отходят  дальше, я решил натравить на них гончих
собак и спустился со скалы через рощу в равнину.
     Там, очутившись на  открытом  месте,  я  сразу  спустил  с
привязи собак и с криком помчался вперед.
     Это была великолепная охота! Никогда еще олени не бежали с
такой  быстротой,  как  это стадо под предводительством старого
вожака. Собаки почти настигали их. Саванну в милю  шириной  они
пересекли  чуть  ли  не в несколько секунд. Все это я прекрасно
видел, так как трава на этом участке прерии была съедена скотом
и на всем пространстве не  росло  ни  одного  куста.  Это  было
бешеное  состязание на скорость между собаками и оленями. Олени
мчались так стремительно, что я уже начинал сомневаться в  том,
что   добуду   желанную  дичь.  Мои  сомнения,  однако,  быстро
разрешились. На краю саванны охота наконец закончилась. Одна из
собак вдруг сделала скачок и  впилась  в  горло  самке,  другие
собаки  подоспели  и окружили ее. Я поспешил к собакам, и через
десять минут самка  была  прикончена  и  освежевана.  Довольный
собаками,  охотой  и  своими  собственными  подвигами,  взвалив
убитую самку оленя на  спину,  я  с  триумфом  поспешил  домой,
радуясь, что сумел выполнить свое обещание.
     Внезапно  я  увидел  на  залитой  солнцем  саванне тень от
движущихся крыльев. Я поднял голову.  Надо  мной  носились  две
большие  птицы.  Они  летели не особенно высоко и не стремились
подняться  выше.  Наоборот,  они  описывали  широкие   спирали,
опускаясь  все  ниже  и ниже с каждым кругом. Сначала солнечные
лучи ослепляли меня, и я не  мог  различить,  какие  это  птицы
шумели крыльями надо мной. Повернувшись, я стал против солнца и
теперь уже мог ясно рассмотреть ярко освещенное желтовато-белое
оперение птиц. По нему я определил, что это были грифы, или так
называемые  "королевские  коршуны",  -- самые красивые птицы из
породы коршунов. Я даже склонен считать,  что  это  красивейшие
птицы  в  мире.  Во всяком случае, грифы занимают одно из самых
почетных мест в мире орнитологии.
     Эти птицы -- уроженцы Страны Цветов -- не  улетают  далеко
на  север.  Они  обитают  в  зеленых  болотистых  низмениостях,
поросших высокой травой, так называемых "эверглейдз",  в  диких
саваннах  Флориды,  в  льяносах(11)  реки  Ориноко и в равнинах
Апуре. В некоторых  местах  Флориды  они  встречаются  довольно
редко. Появление их вблизи плантаций всегда возбуждает интерес,
так  же как появление орла; между тем на другую породу коршунов
-- катартов, столь же обыкновенную, как  вороны,  --  никто  не
обращает никакого внимания.
     В  доказательство  того, что грифы редкость, могу сказать,
что моя сестра никогда не видела вблизи ни одного из них,  хотя
ей  было  уже двенадцать лет и она родилась во Флориде. Правда,
она еще никогда не уезжала далеко от дома и даже редко покидала
пределы плантации. Я  вспомнил,  что  сестра  не  раз  выражала
желание  посмотреть  на  этих  прекрасных  птиц вблизи, и решил
доставить ей это удовольствие.
     Птицы спустились так низко, что ясно были видны их  желтые
шеи,  кораллово-красный  гребень  на голове и оранжевые складки
под клювом.  Они  находились  достаточно  близко  от  меня,  на
расстоянии прицела моей винтовки. Но они летели так быстро, что
нужен  был  гораздо более меткий стрелок, чем я, чтобы сбить их
пулей. Я не решался выстрелить, боясь промахнуться. Тут у  меня
блеснула  другая  мысль,  и  я  немедля  выполнил задуманное. Я
заметил, что грифов привлекает туша самки, лежавшая у  меня  на
плечах. Вот почему они и кружили надо мной. План мой был весьма
прост.  Я  положил  тушу  на  землю,  а  сам  отбежал  к группе
деревьев,  ярдах  в  пятидесяти  оттуда.  Долго  ждать  мне  не
пришлось.  Ничего  не  подозревая,  грифы  стали снижаться. Как
только один из них коснулся земли, я выстрелил, и  великолепная
птица   мертвой   упала   на  траву.  Другой  гриф,  испуганный
выстрелом, взвился над вершинами кипарисов и скрылся у меня  из
глаз.
     Я  снова  взвалил  самку  на  плечи и, неся птицу в руках,
направился к дому. Сердце мое было полно тайного  ликования.  Я
предвкушал  двойное удовольствие -- от двойной радости, которую
должен был доставить. Я обрадую  двоих  --  тех,  кто  был  мне
дороже всех на свете: любимую мать и милую сестру.
     Скоро  я миновал саванну и очутился в апельсиновой роще. Я
не пошел через калитку,  а  перелез  через  забор.  Я  был  так
счастлив,  что  мой  груз  казался  мне  легким, как перышко. Я
радостно  шел  напрямик,  раздвигая  сгибавшиеся  под  тяжестью
плодов ветви и сбивая по пути золотые шары. Кто же заботится во
Флориде о нескольких сбитых апельсинах!
     Когда  я  подошел  к  клумбам,  мать  была  на  веранде  и
приветствовала меня радостным восклицанием. Я бросил  добычу  к
ее ногам.
     -- Что это за птица? -- спросила она.
     -- Это  королевский  коршун  --  подарок для Виргинии. Где
она?.. Еще не вставала?  Ах,  маленькая  лентяйка!  Я  пойду  и
разбужу ее. Стыдно спать в такое прекрасное утро!
     -- Нет,  Джордж,  она  уже больше часу как встала, немного
поиграла в саду и ушла.
     -- Но где она? В гостиной?
     -- Нет, она пошла купаться.
     -- Купаться?
     -- Да, вместе с Виолой. А что?
     -- О мама, мама!..
     -- Что такое, Джордж?
     -- Боже мой! Аллигатор!!!

     Глава IX. КУПАНЬЕ

     -- Желтый Джек! Аллигатор!
     Вот и  все,  что  я  мог  произнести.  Мать  умоляла  меня
объяснить  ей,  что случилось, но я не в силах был вымолвить ни
слова. Охваченный безумным страхом, я бросился бежать,  оставив
мать в таком же ужасе, в каком находился сам.
     Я  мчался  к  бассейну  не по извилистой тропинке, а самой
краткой   дорогой,   перепрыгивая   через   все    препятствия,
встречавшиеся  на пути. Я перемахнул через изгородь и как вихрь
понесся через апельсиновую рощу. Слышался только хруст  ветвей,
да  на  землю  летели  сшибаемые  мною апельсины. Мои уши чутко
ловили каждый звук.
     Шум позади меня все усиливался.  Я  слышал  голос  матери,
полный  отчаяния. Ее крики всполошили весь дом, сбежались слуги
и служанки. Собаки, встревоженные внезапной  суматохой,  начали
лаять. Домашние и певчие птицы подняли пронзительный крик.
     Все  эти  звуки  доносились  с  плантации.  Но не это меня
беспокоило, я прислушивался  к  звукам  у  бассейна.  И  вот  я
услышал  всплеск  воды  и  ясный  серебристый  голосок  сестры!
"Ха-ха-ха!" -- звонко смеялась она. Слава богу, сестра была еще
невредима!
     Я остановился и громко закричал:
     -- Виргиния! Виргиния!
     Я нетерпеливо ждал ответа. Но ответа не было: может  быть,
плеск воды заглушал мой голос?
     Я позвал еще раз, уже громче:
     -- Виргиния! Сестра! Виргиния!
     На этот раз меня услышали:
     -- Кто зовет меня? Это ты, Джордж?
     -- Да, это я, Виргиния.
     -- Что тебе надо, братец?
     -- Сестра, выходи скорей из воды!
     -- А  зачем?  Разве  приехали гости?.. Так рано? Ну, пусть
подождут, милый Джордж. Пойди к ним и займи их чем-нибудь. А  я
еще  поплаваю  --  утро  прекрасное  и  вода просто прелесть!..
Правда, Виола? А ну-ка, поплывем еще раз вокруг пруда!
     Снова  раздался  всплеск  и  веселый  смех  сестры  и   ее
служанки.
     Я закричал изо всех сил:
     -- Виргиния, дорогая! Ради бога, выходи скорей!
     Вдруг   веселые   голоса  смолкли,  послышалось  короткое,
отрывистое восклицание, а  затем,  почти  мгновенно,  отчаянный
крик. Я понял, что это не ответ на мой призыв.
     Моя  просьба  могла  встревожить  сестру,  но  теперь в ее
голосе слышался ужас. Я расслышал слова Виргинии:
     -- Виола, смотри! Какое чудовище!  Боже  мой,  оно  плывет
сюда! На помощь! Джордж, на помощь! Спаси, спаси меня!
     Я   очень  хорошо  понял  смысл  этих  бессвязных  слов  и
отчаянных воплей и закричал:
     -- Иду, сестра, иду!
     С быстротой молнии я бросился через кусты, отделявшие меня
от бассейна. Но не поздно ли? Может быть,  это  крик  агонии  и
сестра уже в пасти аллигатора?
     Десять  прыжков, и я выскочил из рощи. Скатившись с берега
черепашьего садка, я очутился на  краю  бассейна.  Моим  глазам
представилась ужасная картина.
     Сестра плыла от середины бассейна к берегу, возле которого
по колени  в  воде  стояла  квартеронка,  визжа  от  ужаса  и в
отчаянии  ломая  руки.  Позади  сестры   виднелась   гигантская
ящерица;  ее  тело,  передние  лапы и когти ясно обозначались в
прозрачных волнах, из воды выступали чешуйчатая спина и  плечи,
еще  выше  торчали  морда и хвост. Хвостом аллигатор взбивал на
поверхности бассейна  белую  пену.  До  намеченной  жертвы  ему
оставалось   не  более  десяти  футов.  Ужасные  челюсти  почти
касались зеленой шерстяной юбки, которая, как  шлейф,  тянулась
за  сестрой  по  воде.  Каждую  секунду аллигатор мог рвануться
вперед и схватить ее.
     Сестра плыла изо всех сил. Она хорошо плавала, но вряд  ли
это   могло  ей  помочь.  Купальный  костюм  только  мешал  ей.
Аллигатор мог схватить сестру в  любой  момент  --  стоило  ему
только  сделать  самое  незначительное усилие. Но пока он ее не
трогал.
     Это до сих пор удивляет меня. Поведение аллигатора  так  и
осталось  загадочным.  Быть  сможет,  он был уверен, что жертва
целиком  в  его  власти,  и,  как  кошка,  играющая  с   мышью,
наслаждался сознанием своей силы.
     Все  это  я  сообразил  в  одно  мгновение -- пока взводил
курок.
     Я прицелился и выстрелил. На теле аллигатора  есть  только
два  места,  где  пуля  может  оказаться смертельной, -- глаз и
место около сердца, под передней лапой.  Я  метил  в  глаз,  но
попал  в  плечо. От жесткой чешуйчатой кожи пуля отскочила, как
от гранитной скалы. В ромбовидных чешуйках она оставила  только
беловатую царапину -- вот и все!
     Игра  надоела чудовищу. Выстрел, по-видимому, причинил ему
боль. Во всяком случае, он  побудил  его  к  более  решительным
действиям и заставил сделать последний прыжок.
     Ударив  по воде широким хвостом, аллигатор ринулся вперед.
Его огромная челюсть  вертикально  поднялась  кверху,  так  что
открылась огромная красная глотка, и в следующее мгновение юбка
сестры оказалась в его ужасной пасти.
     Я  кинулся  в воду и поплыл с винтовкой в руке. Но она мне
мешала. Я отшвырнул ее прочь, и она пошла ко дну.
     Я схватил Виргинию как раз вовремя -- в тот момент,  когда
аллигатор готов был утащить ее под воду.
     Я  изо  всех  сил  старался удержаться вместе с сестрой на
поверхности воды. Оружия у меня не было. А если бы и было, я не
мог бы пустить его в ход: ведь обе руки у меня были заняты.
     Я кричал изо  всех  сил,  надеясь  напугать  аллигатора  и
заставить  его  выпустить  добычу.  Но  все было бесполезно: он
крепко держал свою жертву.
     О боже! Аллигатор утащит нас  обоих  под  воду,  утопит  и
растерзает!
     Но вдруг послышался всплеск. Кто-то с большой высоты смело
прыгнул  в  пруд  --  смуглое лицо с длинными черными волосами,
грудь, сверкающая яркими  блестками,  расшитая  бусами  одежда.
Мужчина? Мальчик?
     Кто  же  был  этот  незнакомый  юноша, кинувшийся к нам на
помощь?
     Он плыл уже около нас и нашего страшного врага. Взор юноши
был полон энергии и решимости. Он не произнес ни  слова.  Одной
рукой  он уперся в плечо огромной ящерицы и внезапно прыгнул ей
на спину. Он сделал это более ловко, чем всадник,  вскакивающий
в седло.
     В  его руке сверкнул нож, лезвие которого вонзилось в глаз
аллигатора.
     Чудовище взревело от боли. Вода вспенилась под ударами его
хвоста, и целый фонтан брызг  взметнулся  над  нами.  Аллигатор
выпустил свою добычу, и я поплыл с сестрой к берегу.
     Обернувшись,   я  увидел  невероятное  зрелище:  аллигатор
нырнул на дно вместе с отважным всадником на спине. Этот  юноша
погиб! Погиб!
     С такими горькими мыслями я продолжал плыть. Выбравшись на
берег,  я  положил  на  землю  сестру,  находившуюся в глубоком
обмороке. Затем... снова оглянулся.
     О радость! Незнакомый юноша вынырнул из воды и  направился
к   берегу.   На   противоположной   стороне   пруда  появилось
отвратительное тело  чудовища.  Аллигатор  яростно  и  неистово
бился в предсмертной агонии.
     К счастью, сестра оказалась невредимой. Вздувшаяся на воде
юбка спасла  ее.  Лишь  незначительные  царапины  виднелись  на
нежной коже Виргинии. Теперь она была в  заботливых  руках,  на
нее  смотрели  любящие  глаза,  ей  говорили ласковые слова; ее
осторожно подняли и унесли с того места, где она чуть  было  не
погибла.

     Глава Х. МЕТИС

     Аллигатора  вскоре  добили  и,  к величайшему удовольствию
всех негров плантации, вытащили на берег.
     Никто не мог понять, каким образом он попал  в  пруд,  так
как  я  не  сказал  никому  ни слова. Все думали, что аллигатор
забрел в пруд из реки или из лагуны, как это иногда случалось и
раньше. И Желтый Джек, принявший  самое  деятельное  участие  в
уничтожении   страшного   зверя,  несколько  раз  высказал  это
предположение. Негодяй и не подозревал, что его тайна раскрыта!
Я считал себя единственным  человеком,  знавшим  ее.  Однако  я
ошибался.
     Слуги  вернулись  домой,  волоча на веревках огромное тело
аллигатора  и  оглашая  воздух  победными  криками.  Я  остался
наедине  с  нашим  храбрым избавителем, желая выразить ему свою
благодарность.
     Мать, отец  --  все  благодарили  его  и  восхищались  его
мужеством. Даже сестра, придя в сознание, сказала ему несколько
теплых слов, выражая свою признательность.
     Он  молчал.  Лишь  улыбкой и легким поклоном отвечал он на
благодарность и поздравления. По возрасту он был  еще  мальчик,
но держал себя серьезно, как мужчина.
     Он был примерно моего возраста и роста, прекрасно сложен и
очень  красив.  По  цвету  лица  его  нельзя  было  принять  за
чистокровного индейца, хотя он носил индейскую одежду.  Кожа  у
него  была  скорее  смуглая, нежели бронзовая, -- очевидно, это
был метис.
     Орлиный нос придавал ему сходство с этой птицей --  такова
отличительная  особенность некоторых североамериканских племен.
Его глаза, обычно мягкие и кроткие, быстро загорались. Когда он
был возбужден, они, как я уже заметил, пылали грозным огнем.
     Примесь  крови  белой  расы  смягчила   его   резкие,   но
совершенно   правильные   черты   индейского   типа,  хранившие
выражение  героического  величия.  Его   черные   волосы   были
красивее, чем у индейца, но такие же блестящие и густые. Короче
говоря, весь облик странного незнакомца свидетельствовал о том,
что  этот  благородный  и  обаятельный  юноша  года  через  два
превратится в мужчину замечательной  красоты.  Даже  сейчас  он
отличался таким неповторимым своеобразием, что, раз увидев, его
уже нельзя было забыть.
     Я  сказал,  что  одет  он был как настоящий индеец. Но его
костюм был сделан не  из  шкур,  добытых  на  охоте.  Штаны  из
оленьей кожи уже давно исчезли во Флориде. На нем были штаны из
красного  сукна  и рубашка из пестрой хлопчатобумажной материи.
Только мокасины были сделаны из дубленой оленьей кожи. Все  это
было  богато украшено вышивками и бисером. Еще на нем выделялся
шитый пояс -- бампум, а на  голове  повязка,  украшенная  тремя
перьями  грифа, который пользуется у индейцев таким же почетом,
как орел. Шею метиса обвивало ожерелье из разноцветных  бус,  а
на груди сверкали один над другим три серебряных полумесяца.
     Вот  и весь наряд юноши. Несмотря на то, что индеец промок
насквозь, вид у него был благородный и живописный.
     -- Вы уверены, что не ранены? -- спросил я его еще раз.
     -- Конечно, уверен. Ни единой царапины.
     -- Но  вы  насквозь  промокли.  Позвольте  предложить  вам
переодеться. Мне кажется, что мое платье придется вам впору.
     -- Благодарю.  Я  не  привык к такой одежде. Солнце сильно
печет, и я скоро обсохну.
     -- Зайдите к нам подкрепиться!
     -- Я недавно ел.
     -- Может быть, вы выпьете вина?
     -- Нет, благодарю. Я пью только воду.
     Я не знал, что  и  сказать  своему  новому  знакомому.  Он
отказывался  от гостеприимства, но все еще стоял возле меня. Он
не хотел посетить наш дом  и  в  то  же  время  не  обнаруживал
желания уйти от меня.
     Так  чего  же он ждал? Награды за свою услугу? Чего-нибудь
более существенного, чем похвалы и любезности?
     Мне это показалось  весьма  вероятным.  Как  ни  обаятелен
юноша,  он  все же индеец. Он уже достаточно наслушался похвал.
Индейцы не любят праздных слов. Может быть, он ждал чего-то еще
-- вполне естественно. Так же естественно было, что и я подумал
об этом.
     Я быстро вынул из кармана кошелек и положил ему в руку. Но
в следующее мгновение кошелек оказался на дне пруда.
     -- Я не просил у вас денег! -- сказал он,  с  негодованием
швырнув доллары в воду.
     Мне  было обидно и совестно -- главным образом совестно. Я
бросился в пруд и нырнул. Но не за кошельком, а  за  винтовкой,
которая, как я видел, лежала на каменистом дне.
     Я достал ее и, выбравшись на берег, подал метису.
     Он как-то особенно улыбнулся, и я понял, что исправил свою
ошибку и сломил его своевольную гордость.
     -- Теперь  очередь за мной, -- сказал он. -- Позвольте мне
достать ваш кошелек и попросить прощения за грубость.
     И прежде чем я успел помешать ему, он  кинулся  в  воду  и
нырнул. Вскоре он появился с кошельком и подал его мне.
     -- Это великолепный подарок, -- промолвил он, рассматривая
винтовку.  --  Для  того чтобы предложить вам ответный дар, мне
надо побывать дома. У нас, индейцев, не много  теперь  найдется
того,  что  ценят  белые люди, кроме нашей земли! (Эти слова он
произнес с особым ударением.) Наши изделия, -- продолжал он, --
по сравнению с вашими ничего не стоят. Для  вас  это  в  лучшем
случае  любопытные  безделушки. Но постойте... ведь вы охотник?
Может быть, вы возьмете мокасины и патронташ? Маюми  делает  их
очень хорошо.
     -- Маюми?
     -- Моя сестра. Вы увидите, что в мокасинах гораздо удобнее
охотиться,   чем  в  тяжелых  сапогах,  которые  вы  носите.  В
мокасинах можно двигаться бесшумно.
     -- Важнее всего то, что я получу  мокасины  в  подарок  от
вас!
     -- Я  очень  рад, что это доставит вам удовольствие. Маюми
сделает вам и мокасины и патронташ.
     "Маюми! -- повторил я про себя. -- Прелестное,  незнакомое
имя! Неужели это она?"
     Я  вспомнил о прекрасной девушке, которую однажды встретил
на тропинке в лесу. Это была мечта,  небесное  видение  --  она
казалась слишком красивой, чтобы быть земным созданием.
     Это видение явилось мне в облике девушки-индианки, когда я
бродил  в лесах и ароматных, благоухающих рощах. Я увидел ее на
цветущей зеленой лужайке. Это было  одно  из  тех  мест  южного
леса,  которые  природа украсила с особенной щедростью. Девушка
казалась неотъемлемой частью этой великолепной картины.
     Не успел я взглянуть  на  нее,  как  она  уже  исчезла.  Я
помчался  за  ней, но напрасно старался отыскать ее. Как легкий
призрак, ускользнула она по запутанному  лабиринту  тропинок  в
роще, и больше я ее не видел. Но, скрытый от моего взора, образ
ее  не изгладился в моей памяти, и с тех пор я все время мечтал
о прелестном видении. Не была ли это Маюми?
     -- Как вас зовут? -- спросил я юношу, который уже собрался
уходить.
     -- Белые зовут меня Пауэлл, по имени моего покойного отца.
Он был белый. Мать  моя  жива.  Нет  нужды  говорить,  что  она
индианка...  Мне  пора  идти,  --  добавил  он, помолчав. -- Но
прежде  позвольте  мне  задать  вам  один  вопрос.   Он   может
показаться  вам  дерзким,  но  у меня есть свои причины. Нет ли
среди  ваших  рабов  такого,  который  очень  зол  и  враждебно
относится к вашей семье?
     -- Пожалуй,  да.  По  крайней  мере, у меня есть основания
подозревать его.
     -- Сумеете ли вы узнать его следы?
     -- Думаю, что узнаю.
     -- Тогда пойдемте со мной!
     -- Не надо. Я догадываюсь, куда вы хотите  вести  меня.  Я
знаю  все:  он  заманил  сюда  аллигатора,  чтобы  погубить мою
сестру.
     -- Уф!  --   воскликнул   молодой   индеец   с   некоторым
удивлением. -- Откуда вы могли узнать это?
     -- Я видел все вон из-за той скалы. А вы как узнали?
     -- Я  шел  по  следу  --  человека, собаки и аллигатора. Я
охотился на болоте и увидел следы. Я заподозрил что-то неладное
и пошел через поле. Добрался до зарослей и услышал крики. И вот
подоспел как раз вовремя. Уф!
     -- Да, в самый последний момент, иначе негодяю  удался  бы
его  гнусный  замысел.  Но  не беспокойтесь, друг мой, он будет
наказан!
     -- Хорошо. Он должен быть наказан.  Надеюсь,  что  мы  еще
встретимся с вами!
     Мы обменялись еще несколькими словами и простились, крепко
пожав друг другу руки.