Жил-был в селе Чебровка Семка Рысь, забулдыга, но непревзойденный
столяр. Длинный, худой, носатый - совсем не богатырь на вид. Но вот Сем-
ка снимает рубаху, остается в одной майке, выгоревшей на солнце... И
тогда-то, когда он, поигрывая топориком, весело лается с бригадиром,
тогда-то видна вся устрашающая сила и мощь Семки. Она - в руках... Руки
у Семки не комкастые, не бугристые, они ровные от плеча до кисти, толс-
тые, словно литые. Красивые руки. Топорик в них - игрушечный. Кажется,
не знать таким рукам усталости, и Семка так, для куража, орет:
- Что мы тебе, машины? Тогда иди заведи меня - я заглох. Но подходи
осторожней - лягаюсь!
Семка не злой человек. Но ему, как он говорит, "остолбенело все на
свете", и он транжирит свои "лошадиные силы" на что угодно: поорать, по-
зубоскалить, нашкодить где-нибудь,- милое дело. Временами он крепко
пьет. Правда, полтора года в рот не брал, потом заскучал и снова стал
поддавать.
- Зачем же, Семка? - спрашивали.
- Затем, что так - хоть какой-то смысл есть, Я вот нарежусь, так? И
неделю хожу - вроде виноватый перед вами. Меня не тянет как-нибудь насо-
лить вам, я тогда лучше про вас про всех думаю. Думаю, что вы лучше ме-
ня. А вот не пил полтора года, так насмотрелся на вас... Тьфу! И потом:
я же не валяюсь каждый день под бочкой.
Пьяным он безобразен не бывал, не оскорблял жену - просто не замечал
ее.
- Погоди, Семка, на запой наладишься,- стращали его.- Они все так,
запойники-то: месяц не пьют, два, три, а потом все до нитки с себя спус-
кают. Дождешься.
- Ну так, ладно,- рассуждал Семка,- я пью, вы - нет. Что вы такого
особенного сделали, что вам честь и хвала? Работаю я наравне с вами, де-
ти у меня обуты-одеты, я не ворую, как некоторые...
- У тебя же золотые руки! Ты бы мог знаешь как жить!.. Ты бы как сыр
в масле катался, если бы не пил-то.
- А я не хочу как сыр в масле. Склизко.
Он, правда, из дома ничего не пропивал, всю зарплату отдавал семье.
Пил на то, что зарабатывал слева. Он мог такой шкаф "изладить", что у
людей глаза разбегались. Приезжали издалека, просили сделать, платили
большие деньги. Его даже писатель один, который отдыхал летом в Чебров-
ке, возил с собой в областной центр, и он ему там оборудовал кабинет...
Кабинет они оба додумались "подогнать" под деревенскую избу (писатель
был из деревни, тосковал по родному).
- Во, дурные деньги-то! - изумлялись односельчане, когда Семка расс-
казывал, какую они избу уделали в современном городском доме.Шешнадцатый
век!
- На паркет настелили плах, обстругали их, и все - даже не покрасили.
Стол - тоже из досок сколотили, вдоль стен - лавки, в углу - лежак. На
лежаке никаких матрасов, никаких одеял... Лежит кошма и тулуп, и все.
Потолок паяльной лампой закоптили - вроде по-черному топится. Стены гор-
былем обшили... Шешнадцатый век,- задумчиво говорил Семка.- Он мне ри-
сунки показывал, я все по рисункам делал.
Когда Семка жил у писателя в городе, он не пил, читал разные книги
про старину, рассматривал старые иконы, прялки... Этого добра у писателя
было навалом.
В то же лето, как побывал Семка в городе, он стал приглядываться к
церковке, которая стояла в деревне Талице, что в трех верстах от Чебров-
ки. Церковка была эакрыта давно. Каменная, небольшая, она открывалась
взору вдруг, сразу за откосом, который огибала дорога в Талицу... По ка-
ким-то соображениям те давние люди не поставили ее на возвышении, как
принято, а поставили внизу, под откосом. Еще с детства помнил Семка, что
если идешь в Талицу и задумаешься, то на повороте, у косогора, вздрог-
нешь - внезапно увидишь церковь, белую, изящную, легкую среди тяжкой зе-
лени тополей.
В Чебровке тоже была церковь, но явно позднего времени, большая, с
высокой колокольней. Она тоже давно была закрыта и дала в стене трещину.
Казалось бы - две церкви, одна большая, на возвышении, другая спряталась
где-то под косогором,- какая должна выиграть, если сравнить? Выигрывала
маленькая, под косогором. Она всем брала: и что легкая, и что открыва-
лась глазам внезапно... Чебровскую видно было за пять километров кругом
-на то и рассчитывали строители. Талицкую как будто нарочно спрятали от
праздного взора, и только тому, кто шел к ней, она являлась вся, сразу.
Как-то в выходной день Семка пошел опять к талицкой церкви. Сел на
косогор, стал внимательно смотреть на нее. Тишина и покой кругом. Тихо в
деревне. И стоит в зелени белая красавица - столько лет стоит! - молчит.
Много-много раз видела она, как восходит и заходит солнце, полоскали ее
дожди, заносили снега... Но вот - стоит. Кому на радость? Давно уж ист-
лели в земле строители ее, давно стала прахом та умная голова, что заду-
мала ее такой, и сердце, которое волновалось и радовалось, давно есть
земля, горсть земли. О чем же думал тот неведомый мастер, оставляя после
себя эту светлую каменную сказку? Бога ли он величил или себя хотел по-
казать? Но кто хочет себя показать, тот не забирается далеко, тот норо-
вит поближе к большим дорогам или вовсе на людную городскую площадь -
там заметят. Этого заботило что-то другое - красота, что ли? Как песню
спел человек, и спел хорошо. И ушел. Зачем надо было? Он сам не знал.
Так просила душа. Милый, дорогой человек!.. Не знаешь, что и сказать те-
бе - туда, в твою черную жуткую тьму небытия,- не услышишь. Да и что тут
скажешь? Ну - хорошо, красиво, волнует, радует... Разве в этом дело? Он
и сам радовался, и волновался, и понимал, что - красиво. Что?.. Ничего.
Умеешь радоваться - радуйся, умеешь радовать - радуй... Не умеешь - во-
юй, командуй или что-нибудь такое делай - можно разрушить вот эту сказ-
ку: подложить пару килограммов динамита - дроболызнет, и все дела. Каж-
дому свое.
Смотрел, смотрел Семка и заметил: четыре камня вверху, под карнизом,
не такие, как все,- блестят. Подошел поближе, всмотрелся - да, тот мас-
тер хотел, видно, отшлифовать всю стену. А стена - восточная, и если бы
он довел работу до конца, то при восходе солнца (оно встает из-за косо-
гора) церковка в ясные дни загоралась бы с верхней маковки и постепенно
занималась бы светлым огнем вся, во всю стену - от креста до фундамента.
И он начал эту работу, но почему-то бросил,- может, тот, кто заказывал и
давал деньги, сказал: "Ладно, и так сойдет".
Семка больше того заволновался - захотел понять, как шлифовались кам-
ни. Наверно, так: сперва грубым песком, потом песочком помельче, потом -
сукном или кожей. Большая работа.
В церковь можно было проникнуть через подвал - это Семка знал с
детства, не раз лазил туда с ребятней. Ход в подвал, некогда закрываемый
створчатой дверью (дверь давно унесли), полуобвалился, зарос бурьяном...
Семка с трудом протиснулся в щель и - где на червереньках, где согнув-
шись в три погибели - вошел в придел. Просторно, гулко в церкви... Лег-
кий ветерок чуть шевелил отставший, вислый лист железа на маковке, и шо-
рох тот, едва слышный на улице, здесь звучал громко, тревожно. Лучи све-
та из окон рассекали затененную пустоту церкви золотыми широкими мечами.
Только теперь, обеспокоенный красотой и тайной, оглядевшись, обнару-
жил Семка, что между стенами и полом не прямой угол, а строгое, пра-
вильное закругление желобом внутрь. Попросту, внизу вдоль стен идет ка-
менный прикладок - примерно в метре от стены у основания и в рост чело-
веческий высотой. Наверху он аккуратно сводится на нет со стеной. Для
чего - он, Семка, сперва не сообразил. Отметил только, что камни прик-
ладка, хорошо отесанные и пригнанные друг к другу, внизу - темные, потом
- выше - светлеют и вовсе сливаются с белой стеной. В самом верху купол,
выложен из какого-то особенного камня, и он еще, наверно, шлифован - так
светло, празднично там, под куполом. А всего-то четыре-узких-оконца...
Семка сел на приступку, стал думать: зачем этот каменный прикладок? И
объяснил себе так: мастер убрал прямые углы - разрушил квадрат. Так как
церковка маленькая, то надо было создать ощущение свободы внутри, а нич-
то так не угнетает, не теснит душу, как клетка - квадрат. Он поэтому
внизу положил камни потемней, а по мере того как поднимал прикладок и
выравнивал его со стеной, высветлял: стены, таким образом, как бы отод-
винулись.
Семка сидел в церкви, пока пятно света на каменном полу не подкралось
к его ногам. Он вылез из церкви и пошел домой.
На другой день Семка, сказавшись больным, не пошел на работу, а пое-
хал в райгородок, где была действующая церковь. Батюшку он нашел дома,
неподалеку от церкви. Батюшка отослал сына, с которым учил географию, и
сказал просто:
- Слушаю.
Темные, живые, даже с каким-то озорным блеском глаза нестарого еще
попа смотрели на Семку прямо, твердо - он ждал.
- Ты знаешь талицкую церкву? - Семка почему-то решил, что с писателя-
ми и попами надо говорить на "ты".- Талица, Чебровского района.
- Талицкую?.. Чебровский район... Маленькая такая?
- Ну.
- Знаю.
- Какого она века?
Поп задумался.
- Какого? Боюсь, не соврать бы... Думаю, при Алексее Михайловиче
еще... Сынок-то его не очень баловал народ храмами. Семнадцатый век,
вторая половина, А что?
- Красота-то какая!.. - воскликнул Семка. - Как же вы так?
Поп усмехнулся:
- Слава богу, хоть стоит пока. Красивая, да. Давно не видел ее, но
помню. Внизу, кажется?
- А кто делал, неизвестно?
- Это надо у митрополита узнать. Этого я не могу сказать.
- Но ведь у вас же есть деньги! Есть ведь?
- Ну, допустим.
- Да не допустим, а есть. Вы же от государства отдельно теперь...
- Ты это к чему?
- Отремонтируйте ее - это же чудо! Я возьмусь отремонтировать. За ле-
то сделаю. Двух-трех помощников мне-до холодов сделаем...
- Я, дорогой мой, такие вопросы не решаю. У меня тоже есть на-
чальство... Сходи к митрополиту! - Поп сам тоже заинтересовался.- Сходи,
а чего! Ты веруешь ли?
- Да не в этом дело. Я, как все. Мне жалко - такая красота пропадает.
Ведь сейчас же восстанавливают...
- Восстанавливает государство.
- Но у вас же тоже есть деньги!
- Ты сходи, сходи к митрополиту-то,
- А где он? Здесь разве?
- Нет, ехать надо.
- В область?
- В область.
- У меня с собой денег нет. Я только до тебя ехал.
- А я дам, ты откуда будешь-то?
- Из Чебровки, столяр, Семен Рысь...
- Вот, Семен, съезди-ка! Он у нас человек... умница... Расскажи ему
все. Ты от себя только?
- Как "от себя"? - не понял Семка,
- Сам ко мне-то, или выбрали да послали?
- Сам.
- Ну все равно - съезди! А пока будешь ехать, я ему позвоню - он уже
будет знать, что к нему, примет тебя.
Семен подумал немного.
- Давай! Я потом тебе вышлю.
- Потом договоримся. От митрополита заехай снова ко мне, расскажешь.
Митрополит, крупный, седой старик, с неожиданно тоненьким голоском,
принял Семку радушно.
- Звонил мне отец Герасим... Ну, расскажи, расскажи, как тебя надоу-
мило храм ремонтировать?
Семка отхлебнул из красивой чашки горячего чая.
- Да как?.. Никак. Смотрю - красота. А никому не нужна!..
Митрополит усмехнулся:
- Красивая церковь, я ее знаю. При Алексее Михайловиче, да. Кто архи-
тектор, пока не знаю... Можно узнать. А земли были бояр Борятинских...
Тебе зачем мастера-то знать?
- Да так, интересно. С большой выдумкой человек,
- Мастер большой, потом выясним кто. Ясно, что он знал владимирские
храмы, московские...
- Ведь до чего додумался!.. - И Семка стал рассказывать, как ему уда-
лось разгадать тайну старинного мастера.
Митрополит слушал, кивал головой, иногда говорил: "Ишь ты!" А попутно
Семка выкладывал и свои соображения: стену ту, восточную, отшлифовать,
как и хотел мастер, маковки обшить и позолотить и в верхние окна вста-
вить цветные стекла - тогда под куполом будет такое сияние, такое сия-
ние!.. Мастер туда подобрал какой-то особенный камень, наверно с при-
месью слюды... И если еще оранжевые стекла всадить...
- Все хорошо, все хорошо, сын мой,- перебил митрополит.- Вот скажи
мне сейчас: разрешаем вам ремонтировать талицкую церковь. Назовите, кому
вы поручаете это сделать. Я, не моргнув глазом, называю: Семен Рысь,
столяр из Чебровки. Только... не разрешат мне ее ремонтировать, вот ка-
кое дело, сын мой. Грустное дело.
- Почему?
- Я тоже спрошу: "Почему?" А они меня спросят: "А зачем?" Сколько
дворов в Талице? Это уже я спрашиваю...
- Да в Талице-то мало...
- Дело даже не в этом. Какая же это будет борьба с религией, если они
начнут новые приходы открывать? Ты подумай-ка.
- Да не надо в ней молиться! Есть же всякие музеи...
- Вот музей-то - как раз дело государственное, не наше.
- И как же теперь?
- Я подскажу как. Напишите миром бумагу: так, мол, и так - есть в Та-
лице церковь в запустении. Нам она представляется ценной не с точки зре-
ния религии...
- Не написать нам сроду такой бумаги. Ты сам напиши,
- Я не могу. Найдите, кто сумеет написать. А то и-сами, своими слова-
ми... даже лучше.
- Я знаю! У меня есть такой человек! - Семка вспомнил про писателя.
- И с той бумагой - к властям. В облисполком. А уж они решат. Откажут
- пишите в Москву... Но раньше в Москву не пишите, дождитесь, пока здесь
откажут. Оттуда могут прислать комиссию...
- Она бы людей радовала-стояла!
- Таков мой совет. А что говорил с нами, про то не пишите. И не гово-
ри нигде. Это только испортит дело. Прощай, сын мой. Дай бог удачи.
Семка, когда уходил от митрополита, отметил, что живет митрополит -
дай бог! Домина - комнат, наверно, из восьми... Во дворе "Волга" стоит.
Это неприятно удивило Семку. И он решил, что действительно лучше, пожа-
луй, иметь дело с властями. Эти попы темнят чего-то... И хочется им, и
колется, и мамка не велит.
Но сперва Семка решил сходить к писателю. Нашел его дом... Писателя
дома не было.
- Нет его,- резковато сказала Семке молодая полная женщина. И захлоп-
нула дверь. Когда он отделывал здесь "избу XVI века", он что-то не видел
этой женщины. Ему страсть как захотелось посмотреть "избу". Он позвонил
еще раз.
- Я сама! - услышал он за дверью голос женщины. И дверь опять откры-
лась...
- Ну? Что еще?
- Знаете, я тут отделывал кабинет Николая Ефимыча... охота глянуть...
- Боже мой! - негромко воскликнула женщина. И закрыла дверь. "По-мое-
му, он дома,-догадался Семка.- И по-моему, у них идет крупный разговор".
Он немного подождал в надежде, что женщина проговорится в сердцах:
"Какой-то идиот, который отделывал твой кабинет", и писатель, может
быть, выйдет сам. Писатель не вышел. Наверно, его правда не было.
Семка пошел в облисполком.
К председателю облисполкома он попал сразу и довольно странно. Вошел
в приемную, секретарша накинулась на него:
- Почему же опаздываете?! То обижаются - не принимают, а то самих не
дождешься. Где остальные?
- Там,- сказал Семка,- идут.
- Идут.- Секретарша вошла в кабинет, побыла там короткое время, вышла
и сказала сердито: - Проходите.
Семка прошел в кабинет... Председатель пошел ему навстречу - здоро-
ваться.
- А шуму-то наделали, шуму-то! - сказал он хоть с улыбкой, но и с
укоризной тоже.- Шумим, братцы, шумим? Здравствуйте!
- Я насчет церкви,- сказал Семка, пожимая руку председателя.- Она ме-
ня перепутала, ваша помощница. Я один... насчет церкви...
- Какой церкви?
- У нас, не у нас, в Талице есть церква семнадцатого века. Красавица
необыкновенная! Если бы ее отремонтировать, она бы... Не молиться, нет!
Она ценная не с религиозной точки. Если бы мне дали трех мужиков, я бы
ее до холодов сделал.- Семка торопился, потому что не выносил, когда на
него смотрят с недоумением. Он всегда нервничал при этом.- Я говорю,
есть в деревне Талице церква,- стал он говорить медленно, но уже раздра-
жаясь.- Ее необходимо отремонтировать, она в запустении. Это - гордость
русского народа, а на нее все махнули рукой. А отремонтировать, она бу-
дет стоять еще триста лет и радовать глаз и душу.
- Мгм,- сказал председатель.- Сейчас разберемся.- Он нажал кнопку на
столе. В дверь заглянула секретарша.- Попросите сюда Завадского. Значит,
есть у вас в деревне старая церковь, она показалась вам интересной как
архитектурный памятник семнадцатого века. Так?
- Совершенно точно! Главное, не так уж много там и делов-то: переб-
рать маковки, кое-где поддержать камни, может, растягу вмонтировать -
повыше, крестом...
- Сейчас, сейчас... у нас есть товарищ, который как раз этим делом
занимается. Вот он.
В кабинет вошел молодой еще мужчина, красивый, с волнистой черной ше-
велюрой на голове и с ямочкой на подбородке.
- Игорь Александрович, займитесь, пожалуйста, с товарищем - по вашей
части.
- Пойдемте,- радушно предложил Игорь Александрович.
Они пошли по длинному коридору, Игорь Александрович впереди, Семка
сзади на полшага.
- Я сам из Талицы, а точнее из Чебровки, Талица от нас...
- Сейчас, сейчас,- покивал головой Игорь Александрович, не оборачива-
ясь.- Сейчас во всем разберемся.
"Здесь, вообще-то, время зря не теряют",- подумал Семка.
Вошли в кабинет... Кабинет победней, чем у председателя,- просто ком-
ната, стол, стул, чертежи на стенах, полка с книгами.
- Ну? - сказал Игорь Александрович. И улыбнулся.- Садитесь и спокойно
все расскажите.
Семка начал все подробно рассказывать. Пока он рассказывал, Игорь
Александрович, слушая его, нашел на книжной полке какую-то папку, полис-
тал, отыскал нужное и, придерживая ладонью, чтобы папка не закрылась,
стал заметно проявлять нетерпение. Семка заметил это.
- Все? - спросил Игорь Александрович.
- Пока все.
- Ну, слушайте. Талицкая церковь Н-ской области Чебровского района,-
стал читать Игорь Александрович.- Так называемая - на крови. Предположи-
тельно семидесятые - девяностые годы семнадцатого века. Кто-то из князей
Борятинских погиб в Талице от руки недруга...- Игорь Александрович под-
нял глаза от бумаги, высказал предположение: - Возможно, передрались
пьяные братья или кумовья. Итак, значит... погиб от руки недруга, и на
том месте поставлена церковь. Архитектор неизвестен. Как памятник архи-
тектуры ценности не представляет, так как ничего нового для своего вре-
мени, каких-то неожиданных решений или поиска таковых автор здесь не вы-
казал. Более или менее точная копия владимирских храмов. Останавливают
внимание размеры церкви, но и они продиктованы соображениями не архитек-
турными, а, очевидно, материальными возможностями заказчика. Перестала
действовать в тысяча девятьсот двадцать пятом году.
- Вы ее видели? - спросил Семка.
- Видел. Это,- Игорь Александрович показал страничку казенного письма
в папке,-ответ на мой запрос. Я тоже, как вы, обманулся...
- А внутри были?
- Был, как же. Даже специалистов наших областных возил...
- Спокойно! - зловеще сказал Семка.- Что сказали специалисты? Про
прикладок...
- Вдоль стен? Там, видите, какое дело: Борятинские увлекались захоро-
нениями в своем храме и основательно раздолбали фундамент. Церковь, если
вы заметили, слегка покосилась на один бок. Какой-то из поздних потомков
их рода прекратил это. Сделали вот такой прикладок... Там, если обратили
внимание, - надписи на прикладке - в тех местах, где внизу захоронения.
Семка Рысь чувствовал себя полностью обескураженным.
- Но красота-то какая! - попытался он упорствовать.
- Красивая, да.- Игорь Александрович легко поднялся, взял с полки
книгу, показал фотографию храма.- Похоже?
- Похоже...
- Это владимирский храм Покрова. Двенадцатый век. Не бывали во Влади-
мире?
- Я што-то не верю...- Семка кивнул на казенную бумагу.- По-моему,
они вам втерли очки, эти ваши специалисты, Я буду писать в Москву.
- Так это и есть ответ из Москвы. Я почему обманулся: думал, что она
тоже двенадцатого века... Я думал, кто-то самостоятельно - сам по себе,
может быть, понаслышке,- повторил владимирцев. Но чудес не бывает. Вас
что, сельсовет послал?
- Да нет, я сам... Надо же! Ну, допустим - копия. Ну и что? Красо-
ты-то от этого не убавилось.
- Ну, это уже не то... А главное, денег никто не даст на ремонт.
- Не дадут?
- Нет.
Домой Семен выехал в тот же день. В райгородок прибыл еще засветло. И
только здесь, на станции, вспомнил, что не пил дней пять уже. Пошел к
ларьку... Обидно было и досадно. Как если бы случилось так: по деревне
вели невиданной красоты девку... Все на нее показывали пальцем и кричали
несуразное. А он, Семка, вступился за нее, и обиженная красавица посмот-
рела на него с благодарностью. Но тут некие мудрые люди отвели его в
сторону и разобъяснили, что девка та - такая-то растакая, что жалеть ее
нельзя, что... И Семка сник головой. Все вроде понял, а в глаза поруган-
ной красавице взглянуть нет сил - совестно. И Семка, все эти последние
дни сильно загребавший против течения, махнул рукой... И его вынесло к
ларьку. Он взял на поповские деньги "полкилограмма" водки, тут же осаде-
нил, закусил буженинкой и пошел к отцу Герасиму.
Отец Герасим был в церкви на службе. Семка отдал его домашним деньги,
какие еще оставались, оставил себе на билет и на бутылку красного, ска-
зал, что долг вышлет по почте... И поехал домой.
С тех пор он про талицкую церковь не заикался, никогда не ходил к
ней, а если случалось ехать талицкой дорогой, он у косогора поворачивал-
ся спиной к церкви, смотрел на речку, на луга за речкой, зло курил и
молчал. Люди заметили это, и никто не решался заговорить с ним в это
время. И зачем он ездил в область, и куда там ходил, тоже не спрашивали.
Раз молчит, значит, не хочет говорить об этом, значит, зачем же бередить
душу расспросами.
|
