VIII 

     Алексей Александрович, вернувшись от обедни, проводил все утро дома.  В
это  утро  ему  предстояло  два  дела:  во-первых,   принять   и   направить
отправлявшуюся  в  Петербург  и  находившуюся  теперь  в  Москве   депутацию
инородцев; во-вторых, написать обещанное письмо адвокату. Депутация, хотя  и
вызванная по инициативе Алексея Александровича, представляла много неудобств
и даже опасностей, и Алексей Александрович был очень рад, что  застал  ее  в
Москве. Члены этой депутации не имели ни малейшего понятия о  своей  роли  и
обязанности. Они были наивно уверены,  что  их  дело  состоит  в  том,  чтоб
излагать свои нужды и настоящее положение вещей, прося помощи правительства,
и  решительно  не  понимали,  что  некоторые  заявления  и   требования   их
поддерживали  враждебную  партию  и  потому   губили   все   дело.   Алексей
Александрович долго возился с ними, написал им программу, из которой они  не
должны были выходить,  и,  отпустив  их,  написал  письма  в  Петербург  для
направления депутации. Главным помощником  в  этом  деле  должна  была  быть
графиня Лидия Ивановна. Она была специалистка в деле депутаций, и никто, как
она, не умел муссировать и давать настоящее направление депутациям.  Окончив
это, Алексей Александрович написал  и  письмо  адвокату.  Он  без  малейшего
колебания дал ему разрешение действовать по его благоусмотрению. В письмо он
вложил три записки Вронского к Анне, которые нашлись в отнятом портфеле.
     С тех пор, как Алексей Александрович выехал из  дома  с  намерением  не
возвращаться в семью, и с тех пор, как он  был  у  адвоката  и  сказал  хоть
одному человеку о своем намерении, с тех пор особенно, как  он  перевел  это
дело жизни в дело бумажное,  он  все  больше  и  больше  привыкал  к  своему
намерению и видел теперь ясно возможность его исполнения.
     Он запечатывал конверт к адвокату, когда услыхал громкие  звуки  голоса
Степана Аркадьича. Степан Аркадьич спорил со слугой Алексея Александровича и
настаивал на том, чтоб о нем было доложено.
     "Все равно, - подумал Алексей Александрович,  -  тем  лучше:  я  сейчас
объявлю о своем положении в отношении к его сестре и объясню,  почему  я  не
могу обедать у него".
     - Проси! - громко проговорил он, сбирая бумаги и укладывая их в бювар.
     - Но вот видишь ли, что ты врешь, и он  дома!-  ответил  голос  Степана
Аркадьича лакею, не пускавшему его, и,  на  ходу  снимая  пальто,  Облонский
вошел в комнату. - Ну, я очень рад, что застал  тебя!  Так  я  надеюсь...  -
весело начал Степан Аркадьич.
     - Я не могу быть, - холодно, стоя и  не  сажая  гостя,  сказал  Алексей
Александрович.
     Алексей Александрович думал тотчас стать в  те  холодные  отношения,  в
которых он должен был быть с братом жены, против  которой  он  начинал  дело
развода; но он не рассчитывал на то море добродушия, которое  выливалось  из
берегов в душе Степана Аркадьича.
     Степан Аркадьич широко открыл свои блестящие, ясные глаза.
     - Отчего ты не можешь? Что ты хочешь сказать? с недоумением  сказал  он
по-французски. - Нет, уж это обещано. И мы все рассчитываем на тебя.
     - Я хочу сказать, что не могу быть у вас,  потому  что  те  родственные
отношения, которые были между нами, должны прекратиться.
     - Как? То есть как же? Почему? - с улыбкой проговорил Степан Аркадьич.
     - Потому что я начинаю дело развода с  вашею  сестрой,  моею  женой.  Я
должен был...
     Но Алексей Александрович еще не успел окончить своей речи,  как  Степан
Аркадьич уже поступил совсем не так, как он ожидал. Степан Аркадьич охнул  и
сел в кресло.
     - Нет, Алексей Александрович, что ты говоришь!- вскрикнул Облонский,  и
страдание выразилось на его лице.
     - Это так.
     - Извини меня, я не могу и не могу этому верить...
     Алексей Александрович сел,  чувствуя,  что  слова  его  не  имели  того
действия, которое он ожидал, и что ему необходимо нужно будет объясняться, и
что, какие бы ни были его объяснения, отношения его к  шурину  останутся  те
же.
     - Да, я поставлен в тяжелую необходимость требовать развода,  -  сказал
он.
     - Я одно скажу,  Алексей  Александрович.  Я  знаю  тебя  за  отличного,
справедливого человека, знаю Анну - извини меня, я не могу переменить о  ней
мнения - за прекрасную, отличную женщину, и потому, извини меня, я  не  могу
верить этому. Тут есть недоразумение, - сказал он.
     - Да, если б это было только недоразумение...
     - Позволь, я понимаю, - перебил Степан Аркадьич.  -  Но,  разумеется...
одно: не надо торопиться. Не надо, не надо торопиться!
     -  Я  не  торопился,  -  холодно  сказал  Алексей  Александрович,  -  а
советоваться в таком деле ни с кем нельзя. Я твердо решил.
     - Это ужасно!- сказал Степан Аркадьич, тяжело вздохнув.  -  Я  бы  одно
сделал, Алексей Александрович. Умоляю тебя, сделай это!- сказал он.  -  Дело
еще не начато, как я понял. Прежде чем ты начнешь  дело,  повидайся  с  моею
женой, поговори с ней. Она  любит  Анну,  как  сестру,  любит  тебя,  и  она
удивительная женщина. Ради бога, поговори с  ней!  Сделай  мне  эту  дружбу,
умоляю тебя!
     Алексей Александрович задумался, и Степан Аркадьич с  участием  смотрел
на него, не прерывая его молчания.
     - Ты съездишь к ней?
     - Да я не знаю. Я потому не был у вас. Я полагаю,  что  наши  отношения
должны измениться.
     - Отчего же? Я не вижу этого. Позволь мне  думать,  что,  помимо  наших
родственных отношений, ты имеешь ко мне, хотя отчасти, те дружеские чувства,
которые я всегда имел  к  тебе...  И  истинное  уважение,  -  сказал  Степан
Аркадьич, пожимая его руку. - Если б даже  худшие  предположения  твои  были
справедливы, я не беру и никогда не возьму на  себя  судить  ту  или  другую
сторону и не вижу причины,  почему  наши  отношения  должны  измениться.  Но
теперь, сделай это, приезжай к жене.
     -  Ну,  мы  иначе  смотрим  на  это  дело,  -  холодно  сказал  Алексей
Александрович. - Впрочем, не будем говорить об этом.
     - Нет, почему же тебе не приехать? Хоть нынче обедать? Жена ждет  тебя.
Пожалуйста, приезжай. И главное, переговори с ней. Она удивительная женщина.
Ради бога, на коленях умоляю тебя!
     - Если вы так хотите этого -  я  приеду,  -  вздохнув,  сказал  Алексей
Александрович.
     И, желая переменить разговор, он спросил о  том,  что  интересовало  их
общих, - о новом начальнике  Степана  Аркадьича,  еще  не  старом  человеке,
получившем вдруг такое высокое назначение.
     Алексей Александрович  и  прежде  не  любил  графа  Аничкина  и  всегда
расходился с ним во мнениях, но теперь не мог удерживаться от  понятной  для
служащих ненависти человека, потерпевшего поражение на службе,  к  человеку,
получившему повышение.
     - Ну что, видел ты его?  -  сказал  Алексей  Александрович  с  ядовитою
усмешкой,
     - Как же, он вчера был у нас в присутствии.  Он,  кажется,  знает  дело
отлично и очень деятелен.
     -  Да,  но  на  что  направлена  его  деятельность?  -  сказал  Алексей
Александрович. - На то ли, чтобы  делать  дело,  или  переделывать  то,  что
сделано? Несчастье нашего государства - это бумажная администрация,  которой
он достойный представитель.
     - Право, я не знаю, что в нем можно  осуждать.  Направления  его  я  не
знаю, но одно - он отличный малый, - отвечал Степан Аркадьич. - Я сейчас был
у него, и, право, отличный малый. Мы позавтракали, и я  его  научил  делать,
знаешь, это питье, вино с апельсинами. Это очень прохлаждает. И удивительно,
что он не знал этого. Ему очень понравилось. Нет, право, он славный малый.
     Степан Аркадьич взглянул на часы.
     - Ах, батюшки, уж пятый, а мне еще  к  Долговушину  !  Так  пожалуйста,
приезжай обедать. Ты не можешь себе представить,  как  ты  меня  огорчишь  и
жену.
     Алексей Александрович проводил шурина совсем уже не  так,  как  он  его
встретил.
     - Я обещал и приеду, - отвечал он уныло.
     - Поверь, что я ценю, и надеюсь, ты не раскаешься, - отвечал, улыбаясь,
Степан Аркадьич.
     И, на ходу надевая пальто, он задел рукой по голове лакея, засмеялся  и
вышел.
     - В  пять  часов,  и  в  сюртуке,  пожалуйста!-  крикнул  он  еще  раз,
возвращаясь к двери.