[Николаю Ивановичу Личину]
 
Двойным зеленым строем,
Вдоль узкого проселка,
Под снежной шапкой дремлет
И сосенка и елка;
 
Осина коченеет
И дрогнет от мороза,
И вся в слезах алмазных
Плакучая береза;
 
Их предки — в три обхвата,
Поодаль от опушки,
Взнесли над молодежью
Маститые макушки;
 
Вдали дубняк; да Леший —
Всех выше головою:
Рога торчат сквозь космы;
Копыта под землею...
 
То всех деревьев выше,
То ниже мелкой травки,
Что топчут чуткой ножкой
Букашки и козявки;
 
Владыка полновластный
Зеленого народа,
Он всей лесной державе
Судья и воевода.
 
Зимою он сугробы
В овраги заметает,
И тропки он лисицам
И зайцам прочищает;
 
И снегом он обносит
Берлогу медвежонка,
И вьет мохнатой лапой
Гнездо для вороненка;
 
И волку-сыромахе
Он кажет путь-дорогу,
И, на смех доезжачим
И звучному их рогу,
 
И стае гончих, зверя
В трущобе укрывает...
А к осени деревья
Он холит-сберегает:
 
Под корень их валежник
И палый лист, вязанкой,
Кряхтя, валит с плеча он
Над белою белянкой,
 
Над рыжиком и груздем,
Над тонкою опенкой:
Укроет; проберется
К грибовницам сторонкой
 
И филином прогукнет,
И в чаще, за кустами,
Засветит, что волчиха,
Зелеными глазами.
 
В орешнике змеею
Шипит он для потехи,
Чтоб девушки у белок
Не сняли все орехи.
 
А летом провожает
Убогую калику;
За девицей, охочей
Ходить по землянику,
 
По ягоду малину
С смородиною черной,
Следит он втихомолку
Промеж листвы дозорной;
 
И если бойкий парень
Где песенку затянет —
Проказник Леший кличем
Красавицу обманет,
 
А парня обойдет он...
И если где калику,
Позарясь на понёву,
Котомочку и кику
 
С зашитым подаяньем,
Бродяга ждет — дед стукнет
На целый лес дубинкой,
Конем заржет, аукнет,
 
Грозой и буйным вихрем
Вдоль по лесу застонет,—
И в самую трущобу
Недоброго загонит;
 
Там будет сыт бродяга
До третьего до Спаса:
У яблонь и у пчелок
Накоплено запаса...
 
А в лес зайдет охотник —
Опять стучит дубинка,
И прячется в трущобе
Вся дичь и вся дичинка...
 
Всего любезней вёсны
Для деда: припадает
К сырой земле он ухом
И слышит — всё копает,
 
Всё роется под склепом
Своей темницы тесной,
Всё дышит жаждой жизни
И силою воскресной:
 
И травка, и муравка,
И первые цветочки,
И первые на волю
Пробившиеся почки.
 
Вот всё зазеленело;
Летучими цветками
И бабочки и мушки
Порхают над лугами;
 
Жужжа, роятся пчелы;
Поют на гнездах птицы,
И на небе играют
Весенние зарницы.
 
Дед долго и любовно
По лесу ходит-ходит,
Порой с былинки малой
По часу глаз не сводит.
 
И всё он настороже —
С зари до полуночи,
Пока уж напоследок
Не выбьется из мочи...
 
Устанет, притомится,
И спать придет охота —
Уйдет в дубовый остров,
В любимое болото:
 
Там тина — что перина,
Там деду, ночью тихой,
Зыбучая постеля
С русалкой-лешачихой.
 
Для ней-то он осоку
В зеленый полог рядит;
Для ней медвежьи ушки,
Вороньи глазки садит;
 
Для ней и незабудки —
Ковром узорно шитым;
Для ней и соловейки
По ветлам и ракитам.
 
Для ней-то под Купалу,
Полуночью росистой,
И папортник бесцветный
Цветет звездой лучистой.
 
Сюда уж не добраться
Ни вершникам, ни пешим...
И спит он... Да летает
Недобрый сон над Лешим...
 
И снится деду, будто
По всей его дуброве
Чудное что творится.
И всё как будто внове...
 
Что мчится издалёка
Неведомая сила
И старую трущобу
Всю лоском положила:
 
Подсечен, срублен, свален
И сгублен топорами,
Кругом весь остров стонет
Дрожащими ветвями;
 
Что просека с полвёрсту
Идет поверх болота,
И вдалеке сверкает
Зловещим оком что-то,
 
И мчится, мчится, мчится,
И ближе подлетает;
Пар из ноздрей и искры;
След полымя сметает,
 
Шипит, шипит и свищет,
И, словно змей крылатый,
Грозит чугунной грудью
Груди его косматой...
 
Проснулся, глянул — видит:
Не остров, а площадка;
Дубов — как не бывало:
Всё срублено, всё гладко...
 
Засыпано болото
Песком, дресвой и щебнем,
И мост над ним поднялся
Гранитным серым гребнем,
 
И, рассыпая искры,
Далёко в поле чистом
Летит змея-чугунка
С шипением и свистом.