[В память Луиса де Леон]

[Красота недоступная!
         Ищет ли мир это белое,
                    вечное и завершенное небытие?
                                 Хорхе Гильен]


	Погруженное в мысли свои неизменно,
	одиночество реет над камнем смертью, заботой,
	где, свободный и пленный,
	застыл в белизне полета
	раненный холодом свет, напевающий что-то.

	Не имеющее архитектуры
	одиночество в стиле молчанья!
	Поднимаясь над рощею хмурой,
	ты стираешь незримые грани,
	и они никогда твою темную плоть не поранят.

	В твоей глубине позабыты
	крови моей лихорадочный трепет,
	мой пояс, узором расшитый,
	и разбитые цепи,
	и чахлая роза, которую смяли песчаные степи.

	Цветок моего пораженья!
	Над глухими огнями и бледной тоскою,
	когда затухает движенье
	и узел разрублен незримой рукою,
	от тебя растекаются тонкие волны покоя.

	В песне протяжной
	лебедь свою белизну воспевает;
	голос прохладный и влажный
	льется из горла его и взлетает
	над тростником, что к воде свои стебли склоняет.

	Украшает розою белой
	берег реки божество молодое,
	роща запела,
	звучанье природы удвоив
	и музыку листьев сливая с журчащей водою,
	Бессмертники хором
	у неба бессмертия просят
	и своим беспокойным узором
	ранят взоры колосьев
	и на карту печали свои очертанья наносят.

	Арфа, ее золотые рыданья
	охвачены страстью одною -
	отыскать в глубине мирозданья
	(о звуки, рожденные хрупкой весною!),
	отыскать, одиночество, царство твое ледяное.

	Но по-прежнему недостижимо
	ты для раненых звуков с их кровью зеленой,
	и нет высоты обозримой,
	и нет глубины покоренной,
	откуда к тебе доносились бы наши рыданья и стоны.