Уже умолкала лесная капелла.
     Едва открывал свое горлышко чижик.
     В коронке листов соловьиное тело
     Одно, не смолкая, над миром звенело.
     Чем больше я гнал вас, коварные страсти,
     Тем меньше я мог насмехаться над вами.
     В твоей ли, пичужка ничтожная, власти
     Безмолвствовать в этом сияющем храме?
     Косые лучи, ударяя в поверхность
     Прохладных листов, улетали в пространство.
     Чем больше тебя я испытывал, верность,
     Тем меньше я верил в твое постоянство.
     А ты, соловей, пригвожденный к искусству,
     В свою Клеопатру влюбленный Антоний,
     Как мог ты довериться, бешеный, чувству,
     Как мог ты увлечься любовной погоней?
     Зачем, покидая вечерние рощи,
     Ты сердце мое разрываешь на части?
     Я болен тобою, а было бы проще
     Расстаться с тобою, уйти от напасти.
     Уж так, видно, мир этот создан, чтоб звери,
     Родители первых пустынных симфоний,
     Твои восклицанья услышав в пещере,
     Мычали и выли: «Антоний! Антоний!»