И вот, забыв людей коварство,
     Вступаем мы в иное царство.
     Тут тело розовой севрюги,
     Прекраснейшей из всех севрюг,
     Висело, вытянувши руки,
     Хвостом прицеплено на крюк.
     Под ней кета пылала мясом,
     Угри, подобные колбасам,
     В копченой пышности и лени
     Дымились, подогнув колени,
     И среди них, как желтый клык,
     Сиял на блюде царь-балык.
     О самодержец пышный брюха,
     Кишечный бог и властелин,
     Руководитель тайный духа
     И помыслов архитриклин!
     Хочу тебя! Отдайся мне!
     Дай жрать тебя до самой глотки!
     Мой рот трепещет, весь в огне,
     Кишки дрожат, как готтентотки.
     Желудок, в страсти напряжен,
     Голодный сок струями точит,
     То вытянется, как дракон,
     То вновь сожмется что есть мочи,
     Слюна, клубясь, во рту бормочет,
     И сжаты челюсти вдвойне...
     Хочу тебя! Отдайся мне!
     Повсюду гром консервных банок,
     Ревут сиги, вскочив в ушат.
     Ножи, торчащие из ранок,
     Качаются и дребезжат.
     Горит садок подводным светом,
     Где за стеклянною стеной
     Плывут лещи, объяты бредом,
     Галлюцинацией, тоской,
     Сомненьем, ревностью, тревогой...
     И смерть над ними, как торгаш,
     Поводит бронзовой острогой.
     Весы читают «Отче наш»,
     Две гирьки, мирно встав на блюдце,
     Определяют жизни ход,
     И дверь звенит, и рыбы бьются,
     И жабры дышат наоборот.