Информация: Фреска занимает всю длину торцовой стены и две трети ее высоты; нижний край фрески находится на высоте более двух метров от пола трапезной. И по мере приближения вошедший все сильнее чувствует огромные масштабы фрески и изображенных на ней фигур, каждая из которых дана почти в две натуры.
Сейчас «Тайная вечеря» вновь отреставрирована, после того как в 1943 году взрывная волна упавшей во дворе монастыря бомбы разрушила правую продольную стену и своды трапезной, лишь чудом пощадив фреску. Она была самым тщательным образом закреплена и очищена от всех позднейших наслоений. Эта работа, блестяще проведенная под руководством Пеличчоли, не только спасла фреску от окончательной гибели, но, по свидетельствам очевидцев, привела ее в гораздо более хорошее состояние, чем то, в каком она была до войны.
Правда, время и многочисленные невзгоды, выпавшие на долю творения Леонардо, сделали невозможным сохранить что-нибудь большее, нежели поблекшую тень созданного им. И все же оставшегося достаточно, чтобы глубоко потрясти каждого.
Глядя на эту фреску, думаешь, что Микеланджело многому должен был научиться у своего соперника, когда тот спустя несколько лет после создания «Тайной вечери» работал над «Битвой при Ангиари». И, вероятно, более всего — особенно поражающему здесь умению раскрыть большие и цельные характеры в их основных, наиболее человечески значительных проявлениях.
Нельзя не поражаться гениальной простоте решения фрески, ее строгой организованности. Удивляет почти стереоскопическая перспектива, обладающая абсолютной убедительностью - убедительностью математической формулы. Когда чуть прищуришь глаза и пропадает ощущение стертости красок, кажется, что перед тобой реальное, но удивительно закономерное, «разумное» пространство, спокойствие которого подчеркивает драматическую напряженность разворачивающейся в нем сцены.
«Тайная вечеря» — первое в истории искусства произведение, обладающее драматическим единством, создающим ощущение развития, изменения, нарастания и успокоения человеческих чувств, которые в каждой из фигур выражены с поразительной ясностью и цельностью.
Кажется, только что царил полный покой. Но вот Христос, спокойно и с оттенком покорности разводя руками, произнес слова: «Один из вас предаст меня»,— и в тот же миг все изменилось. Отшатнулся от учителя и печально поник Иоанн, отпрянул пораженный Иаков Старший. Их движения выдают то первое потрясение, когда человек еще не в состоянии разобраться в случившемся. Ближе к краям фрески это расходящееся движение замедляется, лица апостолов становятся все более сосредоточенными, их жесты — вопрошающими. Наконец, две кажущиеся особенно массивными и большими фигуры апостолов—Варфоломея (слева) и Фаддея (справа) — ритмически останавливают идущее от центра смятенное движение; в их лицах сосредоточенность осмысления случившегося перерастает в стремление высказать к нему свое отношение. Инстинкт сменяется мыслью, мысль рождает потребность действовать.
Апостол Варфоломей уже приподнялся со своего места, весь подавшись вперед. И движение в удесятеренном, уже порывистом ритме катится обратно к центру композиции, к Христу. Справа юный Филипп подался вперед, вопрошая учителя, не его ли тот подозревает, и в то же время прижимая руки к груди, как бы желая показать свою готовность отдать за него жизнь. «Если тебе грозит опасность, то вот я — пусть она обрушится на меня», — как будто говорит это исполненное чистой преданности движение. Слева виден неистово бросившийся к Христу Петр, думающий не о жертве, а о возмездии неведомому предателю.
Напряжение нарастает.
Но вокруг Христа — свободное пространство, особо заметное в этой фреске, где фигурам довольно тесно. За его спиной в просвете окна тихий, голубовато-зеленый пейзаж, сероватое, задернутое столь характерной для Ломбардии пасмурной дымкой небо, спокойная и чуть грустная гармония природы.
Леонардо выделил фигуру Христа и перспективным построением (голова Христа находится почти в точке схода основных перспективных линий, она лишь чуть сдвинута вправо), и ритмической цезурой, и рамой окна, и пейзажным фоном. Однако он не ограничился этим. Ближайшее к фреске окно трапезной (все окна расположены слева от фрески) отстоит довольно далеко от угла, и таким образом свет из него всегда, в любую погоду и в любое время дня, падает на центр фрески, оставляя менее освещенными боковые фигуры.
Все это не только выделяет фигуру Христа, но и создает вокруг него какую-то совсем особую эмоциональную атмосферу, отличную от той, в которой находятся апостолы, и в какой-то мере недоступную им. Зритель не может не испытывать ощущения особой свободы именно этой фигуры, ее движений и положения в пространстве фрески. Здесь сочетаются покорность судьбе и в то же время почти неуловимый оттенок властвования над ней. В спокойствии Христа есть что-то такое, что заставляет воспринимать его как «дирижера» собственной трагедии, необходимая закономерность которой доступна только его мудрости. Леонардо раскрывает трагедию «Тайной вечери» в сопоставлении грандиозных характеров, и именно поэтому она обретает оттенок бестрепетности перед неизбежным. Христос будто сам решает свою судьбу. Вот почему он не удостаивает взглядом Иуду, отшатнувшегося в страхе, но со злобной решимостью глядящего на него, и не хочет ответить на вопросы и чувства учеников. Вот почему все страсти апостолов возвращаются к Христу, в нем как бы получают свое мудрое и высокое человеческое очищение. / © В.Н. Прокофьев, По Италии, «Искусство», М., 1971 г.