Твоя годовщина, товарищ Степанов,
     Отмечается в тишине.
     Сегодня, небритый, от горя пьяный,
     Лежу у моря, постлав шинель.

     Все пьют тут просто -- и я без тостов
     Глотаю желтый коньяк в тоске,
     Черчу госпитальной тяжелой тростью
     «Сорокапятку» на песке.

     Сейчас ударит сквозь репродуктор
     «Вечною славою» Левитан.
     Над черной феодосийской бухтой
     Четыре дня висит туман.

     На контуры воспоминаний вначале
     Я нанесу Уральский хребет.
     Не там ли «нулевкой» нас обкорнали,
     По норме девятой сварили обед?

     Не там ли морозим щеки на тактике,
     Не там ли пристреливаем репера
     И вместе сидим на «губе»? И так-таки
     Утром однажды приходит: «Пора».

     Свежей кирзой запахнет в каптерке.
     Сорок курсантов, сорок мужчин
     Погоны нацепят на гимнастерки --
     Дорого стоящий первый чин...

     И ты усмехнешься мне: «Ясно-понятно,
     Фронт -- не миниатюр-полигон».
     Младшие новенькие лейтенанты,
     Вместе влезаем в телячий вагон.

     И он сотрясается той же песней,
     Какой нас год донимал старшина.
     Армянские анекдоты под Пензой
     Сменяют дебаты про ордена.

     Еще наши груди таких не знали.
     Лишь Васька Цурюпа, балтийский бес,
     Отвинчивает с гимнастерки «Знамя»,
     Мелком и суконкой наводит блеск.

     В артиллерийских отделах кадров
     Растут анкетные холмы.
     С пустой кобурою и чистой картой
     В свои батареи приходим мы.

     Мы наступаем Манштейну на пятки,
     И, педантичны, как «ундервуд»,
     Щелкают наши «сорокапятки»,
     Что «прощай, Родина» в шутку зовут...

     Тогда-то на эти координаты,
     На этих юных, стойких орлят
     Спускают приземистых «фердинандов» -
     Надежду и копию фатерланд.

     Самоуверенны, методичны --
     Единый стиль и один резонанс,--
     Железная смертная мелодичность
     С холмов накатывает на нас.

     И понял я: все дорогие останки,
     Родина, долг, офицерская честь,--
     Сошлись в этом сером тулове танка,
     Пойманном на прицеле шесть...
     ---------------
     Неделю спустя, в бреду, в медсанбате,
     Закованный в гипс, почти как в скафандр,
     В припадке лирических отсебятин
     Я требовал коньяку и «гаван».

     И только в лазоревом лазарете
     Прошу сестру присесть на кровать.
     И начинаю подробности эти
     Штабистским слогом ей диктовать.

     О нет, никогда таким жалким и скудным
     Еще не казался мне мой словарь.
     Я помню: в эти слепые секунды
     Я горько жалел, что я бездарь.

     Но все-таки я дописал твоей маме,
     Чей адрес меж карточек двух актрис
     Нашел я в кровавом твоем кармане,
     В памятке «Помни, артиллерист».

     Но где-то, Валя, на белом свете,
     Охрипши, оглохши, идут в поход
     Младшие лейтенанты эти --
     Тридцать восьмой курсантский взвод.

     Россию стянули струпья курганов,
     Европа гуляет в ночных кабаре --
     Лежат лейтенанты, лежат капитаны
     В ржавчине звездочек и кубарей...

     Сидят писаря, слюнят конверты
     (Цензура тактично не ставит штамп),
     И треугольные вороны смерти
     Слетаются на городской почтамт.

     И почтальонши в заиндевелых,
     В толстых варежках поскорей
     Суют их в руки остолбенелых
     И непрощающих матерей.

     И матери рвут со стены иконы,
     И горькую черную чарку пьют,
     И бьют себя в чахлую грудь, и драконом
     Ошеломленного бога зовут.

     Один заступник у их обиды --
     Это «эрэсов» литой огонь!
     Богиня возмездия Немезида
     Еще не сняла полевых погон...