Время от времени я предаюсь размышлениям  о  Потомстве,  этом  древнем,
хотя и не родившемся еще персонаже. Я рассматриваю его под различными углами
зрения и представляю  его  себе  во  всевозможных  настроениях,  но  главным
образом думаю о том, как он должен смотреть на наш  век.  Я  особенно  люблю
задаваться вопросом, способствуем ли мы тому, чтобы  развлечь  и  позабавить
этого старого джентльмена. Последнее  совершенно  необходимо,  ибо  если  не
мешать дело с бездельем, то даже Потомство может отупеть,
     А ведь подумать только, какая ему предстоит уйма дел.  Только  прочесть
все книги, посмотреть все картины и статуи, послушать  всю  музыку,  которую
так щедро оставляют ему в наследство толпы  восхищенных  предков  в  течение
многих поколений, и то будет нелегкой задачей. Я убежден, что  даже  стихов,
написанных специально для него, было бы достаточно, чтобы заморочить  голову
кому угодно. Сколько времени  займут  его  приемы,  просто  невозможно  себе
представить - ибо как еще сможет он принять  полчища  леди  и  джентльменов,
которые преисполнены твердой решимости творить  для  Потомства!  А  огромное
количество хитроумных изобретений, начиная от  вечного  двигателя  и  кончая
дальнобойными орудиями, которые ему придется испытать, оценить и принять,  -
ведь это неизбежно  займет  лучшие  годы  его  жизни.  Чтобы  выслушать  все
просьбы, хотя бы требования просителей были всякий раз ясны как божий  день,
ему пришлось бы просидеть столько же  времени,  сколько  просидели  двадцать
лорд-канцлеров, хотя каждый из них  сидел  на  мешке  с  шерстью  в  течение
двадцати лет. Только для того, чтобы отвергнуть тех  шарлатанов  от  наук  и
искусств, которые умеют ловко набить себе цену,  а  также  для  того,  чтобы
прижать к своей груди тех знаменитостей, которых все человечество готово  за
ненадобностью выбросить вон, - только  для  одного  этого  потребуется  уйма
времени. Совершенно ясно, что по своим свершениям в труде Потомству  суждено
превзойти любого будущего Геркулеса.
     Исходя из всего вышеизложенного, было бы лишь  уместно  позаботиться  о
развлечениях этого трудолюбивого персонажа. Если уж он непременно должен так
сильно переутомляться, давайте по крайней мере сделаем что-нибудь, чтобы его
развлечь - что-нибудь сверх тех томов поэзии и прозы, тех картин и статуй  и
тех  музыкальных  пьес,  которые  доставят  ему   бесконечное   наслаждение;
попытаемся доставить ему  наслаждение  (осмелюсь  заметить)  не  буйного,  а
скорее мечтательного свойства.
     Таков ход моих размышлений, когда я рассматриваю настоящее время в  его
отношении к Потомству. Увы! Я должен сказать, что, по-моему, мы недостаточно
стараемся вызвать у него улыбку. Мне кажется, мы  могли  бы  позабавить  его
немножко больше. Я хотел бы внести одно или два предложения  -  правда,  они
несколько неожиданные и фантастические, но вполне подходят  для  этой  цели,
ибо принадлежат к  тому  типу  шуток,  которые  могут  показаться  забавными
Потомству.
     Если бы у нас сейчас было два великих военачальника -  скажем,  один  в
армии, а другой во флоте, причем один из них погиб бы в бою (то есть погибло
то, что от него осталось, ибо мы предположим, что еще раньше он потерял руку
и глаз или еще что-то в  этом  роде),  а  второй  дожил  до  старости  -  то
Потомство сочло бы за шутку, если бы  мы  заполнили  свои  города  скверными
статуями одного и предали полному забвению другого. Мы  можем  развить  этот
план и дальше. Если бы мы положили обоих воображаемых великих люден рядом  в
соборе св. Павла, а затем в отделе объявлений наших газет поместили бы рядом
два воззвания о пожертвованиях на памятники тому и другому; и  если  бы  мы,
продолжая шутить,  заявили,  что  памятник  одному  должен  быть  неслыханно
роскошным, а памятник  другому  невероятно  жалким,  причем  в  списке  лиц,
пожертвовавших средства на один памятник, значились бы имена трех  четвертей
знатных сановников страны, тогда как в списке лиц, пожертвовавших на второй,
жалкая горсточка простых людей, и  таким  образом  сумма  подписки  на  один
памятник с легкостью подскочила бы до огромной цифры, а  сумма  подписки  на
второй с трудом дотянулась бы до размеров нищенского пособия дочери умершего
адмирала, - если бы нам только удалось довести эту шутку, как говорил Отелло
-до этой степени,не больше,-мне кажется, она изрядно насмешила бы Потомство.
     Упоминание о  знатных  сановниках  подводит  меня  к  моему  следующему
предложению. Оно потребует изменения существующего  ныне  в  Англии  способа
удостаивать почетных званий и титулов;  но,  воодушевленные  многочисленными
примерами бескорыстного служения Потомству, мы, быть  может,  осмелимся  его
испробовать.
     Я буду исходить из предположения, что среди книг  той  весьма  обширной
библиотеки (большая ее часть в нынешние  непросвещенные  времена  совершенно
неизвестна), которая неизбежно станет богатым наследием Потомства,  найдется
история Англии. Из этой летописи Потомство  узнает  о  происхождении  многих
благородных фамилий и титулов. Так вот -  шутка,  которую  я  имею  в  виду,
состоит в следующем.  Если  бы  мы  могли  устроить  дело  так,  чтобы  этот
привилегированный класс всегда заботливо охраняли, окружив его  барьером  из
зеленого сукна, барьером, через который было бы разрешено  переступить  лишь
нескольким  генералам,  нескольким   крупным   капиталистам   и   нескольким
законникам (заметим, что последние еще при жизни многих предыдущих поколений
переступали через него так, что это не делало им особой чести, - в  чем  наш
любезный друг Потомство убедится, вернувшись к тем временам, когда судьями и
младшими судьями  стали  люди,  несомненно  обладающие  свободой,  честью  и
независимостью); если бы такой привилегированный  класс  всегда  охраняли  и
ограждали, оберегали и ограничивали, как  это  делалось  несколько  сот  лет
назад, если бы его никогда не приспосабливали  к  обстоятельствам  эпохи,  и
если бы его  действительно  учредили  и  поддерживали,  как  нечто,  со  дня
творения и поныне одаренное выдающейся  врожденной  способностью  благородно
править и  управлять  и  формировать  кабинеты  министров  (о  чем  блестяще
свидетельствует превосходное состояние всего  правительственного  механизма,
всех   общественных   учреждений,   всех   верфей,   всех   кораблей,   всех
дипломатических связей  и  в  особенности  всех  колоний),  -  мне  кажется,
самоочевидный  комизм  этой  ситуации  заставил  бы  Потомство   захихикать.
Поскольку все мы знаем, что в настоящее время дела в Англии  обстоят  совсем
по-другому, нам придется совершить множество изменений, прежде чем мы сможем
передать Потомству существующий забвенный  порядок.  Например,  пришлось  бы
постановить, что после благородного и ученого герцога, который, без сомнения
(в один прекрасный день), будет  призван  давать  советы  ее  величеству  по
поводу формирования кабинета министров, никому уже  не  следует  присваивать
титул великого герцога  Дженнера  или  Прививки  (в  настоящее  время  столь
достойно представленный в палате общин). Пэрское звание Уатта  или  Паровоза
также придется постепенно отменить. То же самое должно произойти  с  графами
Железных Дорог, с баронетами Трубчатых Мостов, с Фарадеевским * орденом  "За
заслуги",  с  орденом  Подвязки  за  Электрический  Телеграф,  с   титулами,
присвоенными  в  настоящее  время  выдающимся  писателям  исключительно   за
литературную  деятельность,  и  с  подобными   же   титулами,   присвоенными
художникам, - хотя можно было бы придать  остроту  шутке,  приравняв  звание
нескольких академиков званию олдермена. Однако,  раз  сыграв  злую  шутку  и
совершенно отделив возведенный  в  дворянское  достоинство  класс  от  людей
всевозможных званий, которые добиваются общественных отличий тем, что делают
свою страну более счастливой,  славной  и  богатой,  мы  можем  проникнуться
приятной уверенностью в  том,  что,  -  как  мне  кажется  и  как  я  теперь
почтительно замечаю, - мы сделали кое-что для увеселения Потомства.
     Меня осеняет еще одна мысль. Из своей английской истории наш  почтенный
друг узнает, что в сравнительно варварское время, когда корона была бедна  и
ради денег делала все, что угодно, даровала  помилование  убийцам  и  прочим
преступникам - отчасти из безумной жажды золота, а отчасти  из  пристрастных
законов в пользу богатых  феодалов,  произошло  самое  нелепое  и  устарелое
наказание, называемое штрафом. И вот мне кажется (ибо я все время забочусь о
развлечении Потомства), что  если  бы,  провозглашая  всех  правонарушителей
равными перед лицом закона, мы в то же  время  сохранили  бы  это  устарелое
наказание штрафом (которое, разумеется, вовсе не наказание для тех,  у  кого
есть деньги), скажем, за очень серьезные преступления, как, например, грубое
насилие, мы, конечно, вызвали бы на лице Потомства широкую  улыбку.  В  этом
случае могло бы даже быть так.  В  полицейский  участок  могли  бы  привести
"капитана", обвиняемого в том, что  он  избил  тростью  молодую  женщину  по
совершенно дикой причине; и когда обвинение было бы доказано, то в  качестве
примера равенства всех перед законом (а отнюдь не но вине судьи, ибо у  него
нет другого выхода) "капитана" могли бы оштрафовать на 50  шиллингов,  а  он
мог бы вытащить из кармана туго набитый кошелек и  сказать,  что  если  дело
только в этом, он готов  уплатить  50  фунтов.  Вот  это  была  бы  поистине
забавная шутка для Потомства! При свете белого дня, в первом городе мира,  в
тысяча восемьсот пятьдесят третьем году!
     Или мы могли бы заставить наши законы рассматривать  это  самое  грубое
насилие таким забавным образом, чтобы дать возможность няньке  из  работного
дома в двух часах ходьбы от  столицы  подвергнуть  ребенка  медленной  пытке
огнем, а потом уйти от правосудия совершенно безнаказанной, не считая  всего
лишь двухнедельного тюремного заключения! Мы могли бы довести эту  шутку  до
крайнего предела - сделать  так,  чтобы  ребенок  благополучно  скончался  и
сгнил,  а  злодейку-няньку  лишь  тогда  привлекли  бы  к  суду;  причем  ее
чудовищное  преступление  юридически  определялось  бы   этим   единственным
результатом или его отсутствием, а не мучениями, которые оно причинило, и не
ужасающей жестокостью, о которой оно  свидетельствовало.  И  все  это  время
(чтобы  было  еще  смешнее)  во  всех  частях  королевства  воздвигались  бы
всевозможные сторожевые башни по возможности высотою с Вавилонскую (когда ее
разрушили), на верхушках которых день и ночь толпились бы люди всех званий и
сословий, высматривая всевозможные правонарушения, совершаемые где-то  очень
далеко на Востоке, на Западе, на Севере и  на  Юге.  Таким  образом,  нежная
нянька, утешенная джином, вернулась бы опекать младенцев  (представьте  себе
прошлое  этой  милой  матроны,  о  матери!),  и,  таким  образом,  Потомство
вынуждено было бы смеяться, хотя и горьким смехом!
     Право, я думаю, что Потомство отнесется  к  этой  последней  шутке  (по
причине ее крайне зловредного характера) столь равнодушно,  что  вместо  нее
ему может потребоваться другая.  И  если  бы  нам  удалось  склонить  группу
джентльменов, у которых сильно развиты френологические органы воинственности
и драчливости, если бы нам удалось  склонить  их  объединиться  в  общество,
произносящее громкие речи о Мире, сопровождаемые шумным боевым кличем против
всех, кто их не  произносит;  и  если  бы  только  нам  удалось  убедить  их
красноречиво  суммировать  все  невыразимые  бедствия  и   ужасы   Войны   и
представить их своей собственной стране в качестве исчерпывающей причины для
того, чтобы быть незащищенной от Войны  и  стать  добычей  первого  деспота,
коему вздумалось бы  ввергнуть  ее  в  эти  бедствия  и  ужасы,  -  тогда  я
действительно поверю, что мы добрались до самой лучшей шутки,  какую  только
можно найти в нашем Полном Собрании Шуток для  Потомства,  и  что  мы  можем
сложа руки  пребывать  в  уверенности,  что  сделали  для  увеселения  этого
придирчивого патриарха все, что только возможно.