Амур мой погрузнел, отъел бока, 
Стал неуклюж, неповоротлив он; 
И я, приметив то, решил слегка 
 Ему урезать рацион, 
Кормить его умеренностью впредь, - 
Неслыханная для Амура снедь! 

По вздоху в день - вот вся его еда, 
И то: глотай скорей и не блажи! 
А если похищал он иногда 
 Случайный вздох у госпожи, 
Я прочь вышвыривал дрянной кусок: 
Он черств и станет горла поперек. 

Порой из глаз моих он вымогал 
Слезу - и солона была слеза; 
Но пуще я его остерегал 
 От лживых женских слез: глаза, 
Привыкшие блуждать, а не смотреть, 
Не могут плакать, разве что потеть. 

Я письма с ним марал в единый дух, 
А после - жег! Когда ж ее письму 
Он радовался, пыжась как индюк, - 
 Что пользы, я твердил ему, 
За титулом, еще невесть каким, 
Стоять наследником сороковым? 

Когда же эту выучку прошел 
И для потехи ловчей он созрел, 
Как сокол, стал он голоден и зол: 
 С перчатки пущен, быстр и смел, 
Взлетает, мчит и с лету жертву бьет! 
А мне теперь - ни горя, ни забот.