Джироламо Марчелло

     Солнце садится, и бар на углу закрылся.

     Фонари загораются, точно глаза актриса
     окаймляет лиловой краской для красоты и жути.

     И головная боль опускается на парашюте
     в затылок врага в мостовой шинели.

     И голуби на фронтоне дворца Минелли
     ебутся в последних лучах заката,

     не обращая внимания, как когда-то
     наши предки угрюмые в допотопных
     обстоятельствах, на себе подобных.

     Удары колокола с колокольни,
     пустившей в венецианском небе корни,

     точно падающие, не достигая
     почвы, плоды. Если есть другая

     жизнь, кто-то в ней занят сбором
     этих вещей. Полагаю, в скором

     времени я это выясню. Здесь, где столько
     пролито семени, слез восторга

     и вина, в переулке земного рая
     вечером я стою, вбирая

     сильно скукожившейся резиной
     легких чистый, осенне-зимний,

     розовый от черепичных кровель
     местный воздух, которым вдоволь

     не надышаться, особенно -- напоследок!
     пахнущий освобожденьем клеток

     от времени. Мятая точно деньги,
     волна облизывает ступеньки

     дворца своей голубой купюрой,
     получая в качестве сдачи бурый

     кирпич, подверженный дерматиту,
     и ненадежную кариатиду,

     водрузившую орган речи
     с его сигаретой себе на плечи

     и погруженную в лицезренье птичьей,
     освободившейся от приличий,

     вывернутой наизнанку спальни,
     выглядящей то как слепок с пальмы,

     то -- обезумевшей римской
     цифрой, то -- рукописной строчкой с рифмой.