В. Герасимову

     Боярышник, захлестнувший металлическую ограду.
     Бесконечность, велосипедной восьмеркой принюхивающаяся к коридору.
     Воздух принадлежит летательному аппарату,
     и легким здесь делать нечего, даже откинув штору.
     О, за образчик взявший для штукатурки лунный
     кратер, но каждой трещиной о грозовом разряде
     напоминавший флигель! отстраняемый рыжей дюной
     от кружевной комбинации бледной балтийской глади.
     Тем и пленяла сердце -- и душу! -- окаменелость
     Амфитриты, тритонов, вывихнутых неловко
     тел, что у них впереди ничего не имелось,
     что фронтон и была их последняя остановка.
     Вот откудова брались жанны, ядвиги, ляли,
     павлы, тезки, евгении, лентяи и чистоплюи;
     вот заглядевшись в чье зеркало, потом они подставляли
     грудь под несчастья, как щеку под поцелуи.
     Многие -- собственно, все! -- в этом, по крайней мере,
     мире стоят любви, как это уже проверил,
     не прекращая вращаться ни в стратосфере,
     ни тем паче в искусственном вакууме, пропеллер.
     Поцеловать бы их в правду затяжным, как прыжок с парашютом, душным
     мокрым французским способом! Или -- сменив кокарду
     на звезду в головах -- ограничить себя воздушным,
     чтоб воскреснуть, к губам прижимая, точно десантник, карту.