И. К.

     У всего есть предел: в том числе у печали.
     Взгляд застревает в окне, точно лист -- в ограде.
     Можно налить воды. Позвенеть ключами.
     Одиночество есть человек в квадрате.
     Так дромадер нюхает, морщась, рельсы.
     Пустота раздвигается, как портьера.
     Да и что вообще есть пространство, если
     не отсутствие в каждой точке тела?
     Оттого-то Урания старше Клио.
     Днем, и при свете слепых коптилок,
     видишь: она ничего не скрыла,
     и, глядя на глобус, глядишь в затылок.
     Вон они, те леса, где полно черники,
     реки, где ловят рукой белугу,
     либо -- город, в чьей телефонной книге
     ты уже не числишься. Дальше, к югу,
     то есть к юго-востоку, коричневеют горы,
     бродят в осоке лошади-пржевали;
     лица желтеют. А дальше -- плывут линкоры,
     и простор голубеет, как белье с кружевами.