I

     "Он был настолько дерзок, что стремился
     познать себя..." Не больше и не меньше,
     как самого себя.
     Для достиженья этой
     недостижимой цели он сначала
     вооружился зеркалом, но после,
     сообразив, что главная задача
     не столько в том, чтоб видеть, сколько в том,
     чтоб рассказать о виденном голландцам,
     он взялся за офортную иглу
     и принялся рассказывать.
     О чем же
     он нам поведал? Что он увидал?

     Он обнаружил в зеркале лицо, которое
     само в известном смысле
     есть зеркало.
     Любое выраженье
     лица --лишь отражение того,
     что происходит с человеком в жизни.
     А происходит разное:
     сомненья,
     растерянность, надежды, гневный смех --
     как странно видеть, что одни и те же
     черты способны выразить весьма
     различные по сути ощущенья.
     Еще страннее, что в конце концов
     на смену гневу, горечи, надеждам
     и удивлению приходит маска
     спокойствия --такое ощущенье,
     как будто зеркало от всех своих
     обязанностей хочет отказаться
     и стать простым стеклом, и пропускать
     и свет и мрак без всяческих препятствий.

     Таким он увидал свое лицо.
     И заключил, что человек способен
     переносить любой удар судьбы,
     что горе или радость в равной мере
     ему к лицу: как пышные одежды
     царя. И как лохмотья нищеты.
     Он все примерил и нашел, что все,
     что он примерил, оказалось впору.

        II

     И вот тогда он посмотрел вокруг.
     Рассматривать других имеешь право
     лишь хорошенько рассмотрев себя.
     И чередою перед ним пошли
     аптекари, солдаты, крысоловы,
     ростовщики, писатели, купцы --
     Голландия смотрела на него
     как в зеркало. И зеркало сумело
     правдиво --и на многие века --
     запечатлеть Голландию и то, что
     одна и та же вещь объединяет
     все эти -- старые и молодые -- лица;
     и имя этой общей вещи --свет.

     Не лица разнятся, но свет различен:
     Одни, подобно лампам, изнутри
     освещены. Другие же -- подобны
     всему тому, что освещают лампы.
     И в этом --суть различия.
     Но тот,
     кто создал этот свет, одновременно
     (и не без оснований) создал тень.
     А тень не просто состоянье света,
     но нечто равнозначное и даже
     порой превосходящее его.

     Любое выражение лица --
     растерянность, надежда, глупость, ярость
     и даже упомянутая маска
     спокойствия --не есть заслуга жизни
     иль самых мускулов лица, но лишь
     заслуга освещенья.
     Только эти
     две вещи --тень и свет -- нас превращают
     в людей.

     Неправда?
     Что ж, поставьте опыт:
     задуйте свечи, опустите шторы.
     Чего во мраке стоят ваши лица?

        III

     Но люди думают иначе. Люди
     считают, что они о чем-то спорят,
     поступки совершают, любят, лгут,
     пророчествуют даже.
     Между тем,
     они всего лишь пользуются светом
     и часто злоупотребляют им,
     как всякой вещью, что досталась даром.
     Одни порою застят свет другим.
     Другие заслоняются от света.
     А третьи норовят затмить весь мир
     своей персоной --всякое бывает.
     А для иных он сам внезапно гаснет.

        IV

     И вот когда он гаснет для того,
     кого мы любим, а для нас не гаснет
     когда ты можешь видеть только лишь
     тех, на кого ты и смотреть не хочешь
     (и в том числе, на самого себя),

     тогда ты обращаешь взор к тому,
     что прежде было только задним планом
     твоих портретов и картин --
     к земле...

     Трагедия окончена. Актер
     уходит прочь. Но сцена --остается
     и начинает жить своею жизнью.

     Что ж, в виде благодарности судьбе
     изобрази со всею страстью сцену.

     Ты произнес свой монолог. Она
     переживет твои слова, твой голос
     и гром аплодисментов, и молчанье,
     столь сильно осязаемое после
     аплодисментов. А потом --тебя,
     все это пережившего.

        V

     Ну, что ж,
     ты это знал и раньше. Это -- тоже
     дорожка в темноту.
     Но так ли надо
     страшиться мрака? Потому что мрак
     всего лишь форма сохраненья света
     от лишних трат, всего лишь форма сна,
     подобье передышки.
     А художник --
     художник должен видеть и во мраке.

     Что ж, он и видит. Часть лица.
     Клочок какой-то ткани. Краешек телеги.
     Затылок чей-то. Дерево. Кувшин.
     Все это как бы сновиденья света,
     уснувшего на время крепким сном.

     Но рано или поздно он проснется.