Сжимающий пайку изгнанья
     в обнимку с гремучим замком,
     прибыв на места умиранья,
     опять шевелю языком.
     Сияние русского ямба
     упорней -- и жарче огня,
     как самая лучшая лампа,
     в ночи освещает меня.
     Перо поднимаю насилу,
     и сердце пугливо стучит.
     Но тень за спиной на Россию,
     как птица на рощу, кричит,
     да гордое эхо рассеян
     засело по грудь в белизну.
     Лишь ненависть с Юга на Север
     спешит, обгоняя весну.
     Сжигаемый кашлем надсадным,
     все ниже склоняясь в ночи,
     почти обжигаюсь. Тем самым
     от смерти подобье свечи
     собой закрываю упрямо,
     как самой последней стеной.
     И это великое пламя
     колеблется вместе со мной.