Вдоль темно-желтых квартир
     на неизвестный простор
     в какой-то сумрачный мир
     ведет меня коридор.
     И рукав моего пальто
     немного в его грязи.
     Теперь я вижу лишь то,
     что от меня вблизи.

     Еще в зеркалах живет
     мой неопрятный вид.
     Страшное слово "вперед"
     губы мои кривит.
     Скопище, сонм теней
     спускается на тормозах.
     Только всего сильней
     электрический свет в глазах.

     Словно среди тишины
     вдруг заглушает крик
     власти теней спины
     залитый светом лик,
     словно в затылке -- лед
     и пламень во лбу горящ,
     и тела всего -- перед
     много превосходящ.

     Коридор, мой коридор,
     закадычный в ранге владык;
     залитый светом взор,
     залитый тьмой кадык.
     Запертый от гостей,
     с вечным простясь пером,
     в роще своих страстей
     я иду с топором.

     Так как еще горит
     здесь предо мною свет,
     взгляд мой еще парит,
     минует еще паркет,
     по жилам еще бежит
     темно-желтая кровь,
     и сердце мое дрожит
     возле охапки дров.

     Так, как в конце весны
     звуками полон лес, --
     в мире конструкций сны
     прежний теряют вес.
     Так, впредь былого дыша,
     я пред Тобой, Господь,
     видимо, весь душа,
     да вполовину плоть.

     Словно летом в тени
     и у любви в конце,
     словно в лучшие дни,
     пот на моем лице.
     Так посреди белья
     и у дров на виду
     старый и новый я,
     Боже, смотри, иду.

     Серый на горле шарф,
     сзади зеркальный шкаф,
     что-то звенит в ушах,
     в страшной грязи рукав,
     вешалки смотрят вслед,
     лампочки светят вдоль.

     И если погаснет свет,
     зажжет свой фонарик боль.