Человек приходит к развалинам снова и снова,
     он был здесь позавчера и вчера
     и появится завтра,
     его привлекают развалины.
     Он говорит:
        Постепенно,
        постепенно научишься многим вещам, очень многим,
        научишься выбирать из груды битого щебня
        свои будильники и обгоревшие корешки альбомов,
        привыкнешь
        приходить сюда ежедневно,
        привыкнешь, что развалины существуют,
        с этой мыслью сживешься.

     Начинает порою казаться -- так и надо,
     начинает порою казаться, что всему научился,
     и теперь ты легко говоришь
     на улице с незнакомым ребенком
     и все объясняешь. Так и надо.
        Человек приходит к развалинам снова,
        всякий раз, когда снова он хочет любить,
        когда снова заводит будильник.

     Нам, людям нормальным, и в голову не приходит, как это  можно вернуться
домой  и найти  вместо дома --  развалины. Нет, мы  не знаем, как это  можно
потерять  и ноги, и руки под поездом или трамваем -- все это доходит  до нас
--  слава Богу -- в  виде горестных слухов, между тем это и есть необходимый
процент несчастий, это -- роза несчастий.
        Человек приходит к развалинам снова,
        долго тычется палкой среди мокрых обоев и щебня,
        нагибается, поднимает и смотрит.

     Кто-то строит дома,
     кто-то вечно их разрушает, кто-то снова их строит,
     изобилие городов наполняет нас всех оптимизмом.
     Человек на развалинах поднял и смотрит,
     эти люди обычно не плачут.
     Даже сидя в гостях у -- слава Богу -- целых знакомых,
     неодобрительно смотрят на столбики фотоальбомов.
     "В наши дни, -- так они говорят, -- не стоит заводить фотографий".

     Можно много построить и столько же можно разрушить
     и снова построить.
     Ничего нет страшней, чем развалины в сердце,
     ничего нет страшнее развалин,
        на которые падает дождь и мимо которых
        проносятся новые автомобили,
        по которым, как призраки, бродят
        люди с разбитым сердцем и дети в беретах,
        ничего нет страшнее развалин,
     которые перестают казаться метафорой
     и становятся тем, чем они были когда-то:
         домами.