Поэты пушкинской поры,
     ребята светские, страдальцы,
     пока старательны пиры,
     романы русские стандартны

     летят, как лист календаря,
     и как стаканы недопиты,
     как жизни после декабря
     так одинаково разбиты.

     Шуми, шуми, Балтийский лед,
     неси помещиков обратно.
     Печален, Господи, их взлет,
     паденье, кажется, печатно.

     Ох, каламбур. Календари
     все липнут к сердцу понемногу,
     и смерть от родины вдали
     приходит. Значит, слава Богу,

     что ради выкрика в толпе
     минувших лет, минувшей страсти
     умолкла песня о себе
     за треть столетия.
         Но разве

     о том заботились, любя,
     о том пеклись вы, ненавидя?
     О нет, вы помнили себя
     и поздно поняли, что выйдет

     на медальоне новых лет
     на фоне общего портрета,
     но звонких уст поныне нет
     на фотографиях столетья.

     И та свобода хороша,
     и той стесненности вы рады!
     Смотри, как видела душа
     одни великие утраты.

     Ну, вот и кончились года,
     затем и прожитые вами,
     чтоб наши чувства иногда
     мы звали вашими словами.

     Поэты пушкинской поры,
     любимцы горестной столицы,
     вот ваши светские дары,
     ребята мертвые, счастливцы.

     Вы уезжали за моря,
     вы забывали про дуэли,
     вы столько чувствовали зря,
     что умирали, как умели.