Зачем опять меняемся местами,
     зачем опять, все менее нужна,
     плывет ко мне московскими мостами
     посольских переулков тишина?

     И сызнова полет автомобильный
     в ночи к полупустым особнякам,
     как сызмала, о город нелюбимый,
     к изогнутым и каменным цветам.

     И веточки невидимо трясутся,
     да кружится неведомо печаль:
     унылое и легкое распутство,
     отчужденности слабая печать.

     Затем. Затем торопишься пожить.
     Затем, что это юмор неуместный,
     затем, что наши головы кружит
     двадцатый век, безумное спортсменство.

     Но, переменным воздухом дыша,
     бесславной маяты не превышая,
     служи свое, опальная душа,
     короткие дела не совершая.

     Меняйся, жизнь. Меняйся хоть извне
     на дансинги, на Оперу, на воды;
     заутреней -- на колокол по мне;
     безумием -- на платную свободу.

     Ищи, ищи неславного венка,
     затем, что мы становимся любыми,
     все менее заносчивы пока
     и потому все более любимы.