Еще далеко мне до патриарха, 
Еще на мне полупочтенный возраст, 
Еще меня ругают за глаза 
На языке трамвайных перебранок, 
В котором нет ни смысла, ни аза: 
- Такой-сякой! - Ну что ж, я извиняюсь, 
Но в глубине ничуть не изменяюсь... 

Когда подумаешь, чем связан с миром, 
То сам себе не веришь: ерунда! 
Полночный ключик от чужой квартиры, 
Да гривенник серебряный в кармане, 
Да целлулоид фильмы воровской... 

Я, как щенок, кидаюсь к телефону 
На каждый истерический звонок: 
В нем слышно польское: "Дзенькуе, пани", 
Иногородний ласковый упрек 
Иль неисполненное обещанье. 

Bсе думаешь, к чему бы приохотиться 
Посереди хлопушек и шутих, 
Перекипишь, а там, гляди, останется 
Одна сумятица да безработица: 
Пожалуйста, прикуривай у них! 

То усмехнусь, то робко приосанюсь 
И с белорукой тростью выхожу, - 
Я слушаю сонаты в переулках, 
У всех лотков облизываю губы, 
Листаю книги в глыбких подворотнях, 
И не живу, и все-таки живу. 

Я к воробьям пойду и к репортерам, 
Я к уличным фотографам пойду, 
И в пять минут - лопаткой из ведерка - 
Я получу свое изображенье 
Под конусом лиловой шах-горы. 

А иногда пущусь на побегушки 
В распаренные душные подвалы, 
Где чистые и честные китайцы 
Хватают палочками шарики из теста, 
Играют в узкие нарезанные карты 
И водку пьют, как ласточки с Янцзы. 

Люблю разъезды скворчущих трамваев, 
И астраханскую икру асфальта, 
Накрытого соломенной рогожей, 
Напоминающей корзинку асти, 
И страусовы перья арматуры 
В начале стройки ленинских домов. 

Вхожу в вертепы чудные музеев, 
Где пучатся кащеевы Рембрандты, 
Достигнув блеска кордованской кожи, 
Дивлюсь рогатым митрам Тициана, 
И Тинторетто пестрому дивлюсь, - 
За тысячу крикливых попугаев. 

И до чего хочу я разыграться, 
Разговориться, выговорить правду, 
Послать хандру к туману, к бесу, к ляду, 
Взять за руку кого-нибудь: - Будь ласков, - 
Сказать ему, - нам по пути с тобой.