С миром державным я был лишь ребячески связан, 
Устриц боялся и на гвардейцев глядел исподлобья, 
И ни крупицей души я ему не обязан, 
Как я не мучал себя по чужому подобью. 

С важностью глупой, насупившись, в митре бобровой, 
Я не стоял под египетским портиком банка, 
И над лимонной Невою под хруст сторублевый 
Мне никогда, никогда не плясала цыганка. 

Чуя грядущие казни, от рева событий мятежных 
Я убежал к нереидам на черное море, 
И от красавиц тогдашних, от тех европеянок нежных, 
Сколько я принял смущенья, надсады и горя! 

Так отчего ж до сих пор этот город довлеет 
Мыслям и чувствам моим по старинному праву? 
Он от пожаров еще и морозов наглеет, 
Самолюбивый, проклятый, пустой, моложавый. 

Не потому ль, что я видел на детской картинке 
Леди Годиву с распущенной рыжею гривой, 
Я повторяю еще про себя, под сурдинку: 
"Леди Годива, прощай! Я не помню, Годива..."