Теперь я буду сохнуть от тоски
 И сожалеть, проглатывая слюни,
 Что не доел в Батуми шашлыки
 И глупо отказался от сулгуни.

 Пусть много говорил белиберды
 Наш тамада - вы тамаду не троньте, -
 За Родину был тост алаверды,
 За Сталина, - я думал - я на фронте.

 И вот уж за столом никто не ест
 И тамада над всем царит шерифом, -
 Как будто бы двадцатый с чем-то съезд
 Другой - двадцатый - объявляет мифом.

 Пил тамада за город, за аул
 И всех подряд хвалил с остервененьем, -
 При этом он ни разу не икнул -
 И я к нему проникся уваженьем.

        Правда, был у тамады
        Длинный тост алаверды
        За него - вождя народов,
        И за все его труды.

 Мне тамада сказал, что я - родной,
 Что если плохо мне - ему не спится, -
 Потом спросил меня: "Ты кто такой?"
 А я сказал: "Бандит и кровопийца".

 В умах царил шашлык и алкоголь, -
 Вот кто-то крикнул, что не любит прозы,
 Что в море не поваренная соль -
 Что в море человеческие слезы.

 И вот конец - уже из рога пьют,
 Уже едят инжир и мандаринки,
 Которые здесь запросто растут,
 Точь-точь как те, которые на рынке.

 Обхвалены все гости, и пока
 Они не окончательно уснули -
 Хозяина привычная рука
 Толкает вверх бокал "Киндзмараули"...

 О как мне жаль, что я и сам такой:
 Пусть я молчал, но я ведь пил - не реже, -
 Что не могу я моря взять с собой
 И захватить все солнце побережья.