World Art - сайт о кино, сериалах, литературе, аниме, играх, живописи и архитектуре.
         поиск:
в разделе:
  Кино     Аниме     Видеоигры     Литература     Живопись     Архитектура   Вход в систему    Регистрация  
тип аккаунта: гостевой  

Юлиан Семенов

Семнадцать мгновений весны



Часть 1


                              "КТО ЕСТЬ КТО?"

     Сначала Штирлиц не поверил себе: ему показалось - в саду пел соловей.
Воздух был студеным,  голубоватым,  и  хотя  тона  кругом  были  весенние,
февральские, осторожные, снег еще лежал  плотный  и  без  той  внутренней,
робкой синевы, которая всегда предшествует ночному таянию.
     Соловей пел в орешнике, который спускался к реке, возле дубовой рощи.
Могучие   стволы   старых   деревьев   были   черные;   пахло   в    парке
свежезамороженной рыбой. Сопутствующего весне сильного запаха прошлогодней
березовой и дубовой прели еще не было, а соловей заливался вовсю - щелкал,
рассыпался трелью - ломкой и беззащитной в этом черном, тихом парке.
     Штирлиц вспомнил  деда:  старик  умел  разговаривать  с  птицами.  Он
садился под деревом, подманивал синицу и  подолгу  смотрел  на  пичугу,  и
глаза у него делались тоже птичьими - быстрыми, черными бусинками, и птицы
совсем не боялись его.
     - Пинь-пинь-тарарах! - высвистывал дед.
     И синицы отвечали ему - доверительно и весело.
     Солнце ушло, и черные стволы  деревьев  опрокинулись  на  белый  снег
фиолетовыми ровными тенями.
     "Замерзает, бедный, - подумал Штирлиц и, запахнув шинель, вернулся  в
дом. - И помочь никак нельзя: только одна птица не верит людям - соловей".
     Штирлиц посмотрел на часы.
     "Клаус сейчас придет, - подумал Штирлиц. - Он  всегда  точен.  Я  сам
просил его идти от станции через лес,  чтобы  ни  с  кем  не  встречаться.
Ничего. Я подожду. Здесь такая красота..."
     Этого агента Штирлиц всегда принимал здесь, в маленьком особнячке  на
берегу озера - своей самой удобной конспиративной квартире. Он три  месяца
уговаривал обергруппенфюрера СС Поля выделить ему деньги для  приобретения
у детей погибших при бомбежке танцоров "Оперы".  Детки  просили  много,  и
Поль,  отвечавший  за  хозяйственную  политику  СС  и  СД,   категорически
отказывал Штирлицу. "Вы сошли с ума, - говорил он,  -  снимите  что-нибудь
поскромнее. Откуда эта тяга к роскоши? Мы не можем швырять деньги  направо
и налево! Это бесчестно по отношению к нации, несущей бремя войны".
     Штирлицу пришлось привезти сюда своего шефа - начальника политической
разведки  службы  безопасности.  Тридцатичетырехлетний  бригаденфюрер   СС
Вальтер Шелленберг сразу понял, что лучшего места для бесед  с  серьезными
агентами найти невозможно. Через подставных лиц была произведена купчая, и
некий Бользен, главный инженер "химического  народного  предприятия  имени
Роберта Лея", получил право пользования виллой. Он  же  нанял  сторожа  за
высокую плату  и  хороший  паек.  Бользеном  был  штандартенфюрер  СС  фон
Штирлиц.
     ...Кончив  сервировать  стол,  Штирлиц   включил   приемник.   Лондон
передавал  веселую  музыку.  Оркестр  американца   Глэна   Миллера   играл
композицию из "Серенады Солнечной долины". Этот фильм понравился Гиммлеру,
и в Швеции была закуплена одна копия. С тех пор  ленту  часто  смотрели  в
подвале на Принцальбрехтштрассе, особенно во время ночных бомбежек,  когда
нельзя было допрашивать арестованных.
     Штирлиц позвонил сторожу и, когда тот пришел, сказал:
     -  Дружище,  сегодня  можете  поехать  в  город,  к   детям.   Завтра
возвращайтесь к шести утра и, если я еще не  уеду,  заварите  мне  крепкий
кофе, самый крепкий, какой только сможете...



                         12.2.1945 (18 ЧАСОВ 38 МИНУТ)

     " - Как вы думаете, пастор, чего  больше  в  человеке:  личности  или
твари?
     - Я думаю, поровну.
     - Так не может быть.
     - Может быть только так.
     - А бог, он что - в каждом человеке?
     - Разумеется.
     - Где он в фюрере? В Геринге? Где он в Гиммлере?
     - Вы  задаете  трудный  вопрос.  Мы  же  говорим  с  вами  о  природе
человеческой. Я в принципе не верю,  что  человек,  рождающийся  на  свет,
обязательно несет в себе проклятье обезьяньего происхождения.
     - Почему "проклятье обезьяньего происхождения"?
     - Я говорю на своем языке.
     - Вы все время  очень  нравственно  уходите  от  ответа  на  вопросы,
которые меня мучают. Вы не даете ответа, "да" или "нет", а каждый человек,
ищущий веры, любит конкретность, одно "да" и одно "нет". У  вас  есть  "да
нет", "нет же", "скорее всего нет"... Это,  если  хотите,  отталкивает  не
столько от вашего метода, сколько от вашей практики.
     - Вы неприязненно относитесь к моей  практике.  И  тем  не  менее  из
концлагеря вы прибежали ко мне. Интересно, как это увязать?
     - Пастор, мне неловко, может быть, я прикасаюсь  к  вашей  тайне,  но
фрау Айзенштадт сказала мне... Вы что, были в свое время в гестапо?
     - Я был там...
     - Понятно. Для вас это болезненный вопрос, и вы предпочитаете  обойти
его. А не кажется ли вам, пастор, что после войны ваша  паства  не  сможет
верить вам?
     - Мало ли кто сидел в гестапо.
     - А если пастве шепнут, что пастыря провокатором подсаживали в камеры
к другим заключенным, которые не вернулись? А вернувшихся-то - единицы  из
миллионов... Кому вы тогда будете проповедовать свою правду?
     - Разумеется, подобными методами можно уничтожить кого угодно.
     - И что тогда?
     - Тогда? Опровергать это. Опровергать сколько смогу,  опровергать  до
тех пор, пока меня  будут  слушать.  Когда  не  будут  слушать  -  умереть
внутренне.
     - Внутренне? Значит, живым, плоским человеком вы останетесь?
     - Господь судит. Останусь так останусь.
     - Ваша религия против самоубийства?
     - Потому-то я и не покончу с собой.
     - Что вы будете делать, лишенный возможности проповедовать?
     - Буду верить, не проповедуя.
     - А почему вы не видите для себя другого выхода - трудиться вместе со
всеми?
     - Что вы называете "трудиться"?
     - Таскать камни для того, чтобы строить храмы науки хотя бы.
     - Вы считаете, что человек, который обращается к  пастве  с  духовной
проповедью, - бездельник и шарлатан? Вы не считаете это работой?  Для  вас
работа - это тасканье камней? Я считаю, что труд духовный -  мало  сказать
равноценен с любым другим, труд духовный - особо важный.
     - Я по профессии журналист, я понимаю  вас.  Но  мои  корреспонденции
подвергались  остракизму  как  со  стороны  нацистов,  так  и  со  стороны
ортодоксальной церкви.
     -  Они  подвергались  осуждению  со  стороны  ортодоксальной  церкви,
вероятно, по той элементарной причине, что вы неправильно толковали самого
человека.
     - Я не толковал  человека.  Я  показывал  мир  воров  и  проституток,
которые жили в катакомбах Бремена  и  Гамбурга.  Гитлеровское  государство
называло это гнусной клеветой на высшую расу,  а  церковь  -  клеветой  на
человека.
     - Мы не боимся правды жизни.
     - Боитесь! Я показывал, как  эти  люди  пытались  искать  утешения  в
церкви и как церковь их  отталкивала;  именно  паства  отталкивала  их,  а
пастор не мог идти против паствы.
     - Разумеется, не мог. Я не могу осудить вас за правду. Я осуждаю  вас
не за то, что вы показывали правду. Я расхожусь  с  вами  в  прогнозах  на
будущее человека.
     - Пастор, а вам не кажется, что в своих  ответах  вы  не  пастырь,  а
политик?
     - Мне важна моя правда. Эта правда объемна, целостна.  Вы  видите  во
мне политика, потому что вы только политику и видите в  людях.  Точно  так
же, как можно увидеть в  логарифмической  линейке  предмет  для  забивания
гвоздей.  Логарифмической  линейкой  можно  забить  гвоздь,  в  ней   есть
протяженность и известная масса. Но это тот  самый  вариант,  при  котором
видишь десятую, двадцатую функцию предмета.
     - Пастор, я ставлю вопрос, а вы, не отвечая, забиваете в меня гвозди.
Вы как-то очень ловко превращаете меня из спрашивающего  в  ответчика,  из
ищущего в еретика. Почему же вы говорите, что вы над  схваткой,  когда  вы
тоже в схватке?
     - Это верно: я в схватке, и я действительно в  войне,  но  я  воюю  с
самой войной.
     - Вы очень материалистически спорите.
     - Я спорю с материалистом.
     - Значит, вы можете воевать со мной моим оружием?
     - Я вынужден это делать.
     - Послушайте... Во  имя  блага  вашей  паствы  мне  нужно,  чтобы  вы
связались с моими друзьями. Адрес я вам  дам.  Я  доверю  вам  адрес  моих
товарищей... Пастор, вы не предадите невинных..."
     Штирлиц кончил прослушивать эту магнитофонную запись, быстро поднялся
и отошел к окну, чтобы не встречаться взглядом с  тем,  кто  вчера  просил
пастора о помощи, а сейчас ухмылялся, слушая  свой  голос,  пил  коньяк  и
жадно курил.
     - С куревом у пастора было плохо? - спросил Штирлиц, не оборачиваясь.
     Он стоял у окна - громадного, во всю стену - и  смотрел,  как  вороны
дрались на снегу из-за  хлеба:  здешний  сторож  получал  двойной  паек  и
поэтому любил птиц. Сторож не знал,  что  Штирлиц  из  СД,  и  думал,  что
коттедж принадлежит либо гомосексуалистам, либо торговым  воротилам:  сюда
ни разу  не  приезжала  ни  одна  женщина,  а  когда  собирались  мужчины,
разговоры у них были тихие, еда изысканная и первоклассное питье.
     - Да, я там замучился без курева... Старичок говорун, а мне  хотелось
повеситься без курева...
     Агента звали Клаус. Его завербовали два года назад - он  сам  шел  на
вербовку: бывший корректор жаждал острых ощущений. Работал он  артистично,
обезоруживая собеседников искренностью и резкостью суждений.
     "А может быть, он болен? - все чаще думал Штирлиц,  присматриваясь  к
Клаусу. - Жажда предательства тоже своеобразная  болезнь.  Занятно:  Клаус
полностью бьет Ломброзо, - он страшнее всех преступников, которых я видел,
а как благообразен и мил".
     Штирлиц вернулся к столику, сел напротив Клауса, улыбнулся ему.
     - Ну? - спросил он. - Значит, вы убеждены,  что  старик  наладит  вам
связь?
     -  Да,  это  вопрос  решенный.  Я  больше  всего  люблю  работать   с
интеллигентами и священниками. Знаете, это поразительно -  наблюдать,  как
человек идет в гибель. Иногда даже хочется сказать: "Стой, дурашка! Куда?"
     - Ну, это уж не стоит, - заметил Штирлиц, - это было бы неразумно.
     - У вас нет рыбных консервов? Я схожу с ума без рыбы. Фосфор,  знаете
ли; требуют нервные клетки...
     - Каких вы хотите?
     - Я люблю в масле...
     - Это я понимаю... Какого производства? Нашего или...
     - "Или", - засмеялся Клаус. - Пусть это не патриотично, но я люблю  и
продукты, и питье, сделанные в Америке или во Франции...
     - Я приготовлю для вас  ящик  настоящих  французских  сардин.  Они  в
оливковом масле, очень пряные. Масса фосфора... Знаете, я вчера  посмотрел
ваше досье...
     - Дорого бы я дал, чтобы заглянуть в него.
     - Это не так интересно, как кажется.  Когда  вы  говорите,  смеетесь,
жалуетесь на боль в печени, - это впечатляет, если учесть, что перед  этим
вы провели головоломную операцию...  А  в  вашем  досье  скучно:  рапорты,
донесения - все смешалось: ваши доносы, доносы нас вас... Занятно  другое:
я подсчитал, что благодаря вашей инициативе было арестовано девяносто семь
человек. Причем все они молчали о вас. Все без исключения. А их в  гестапо
довольно лихо обрабатывали...
     - Зачем вы говорите мне об этом?
     - Не знаю. Пытаюсь  анализировать,  что  ли...  Вас  интересовала  их
дальнейшая судьба?
     - Черт его поймет... Меня интересовала схватка. То, что будет с  ними
потом, - не знаю... Что будет потом с нами? Со всеми?
     - Тоже верно, - согласился Штирлиц.
     - И потом... Среди рабов нельзя быть свободным.  Это  верно,  так  не
лучше ли быть самым свободным среди рабов? Я-то все эти  годы  пользовался
полной духовной свободой...
     Штирлиц спросил:
     - Слушайте, а кто приходил позавчера вечером к пастору?
     - Никто.
     - Около девяти.
     - Вы ошибаетесь, - ответил Клаус, - во всяком случае, от вас никто не
приходил, я был там совсем один.
     - Значит, вы убеждены, что старик будет работать на вас?
     - Будет. Вообще я чувствую в себе  призвание  оппозиционера,  трибуна
вождя. Люди покоряются моему напору, логике мышления...
     - Ладно. Только не хвастайтесь сверх меры. Теперь о деле... Несколько
дней вы  проживете  на  одной  нашей  квартире...  Потому  что  после  вам
предстоит работа, причем не по моей части...
     Штирлиц говорил правду: коллеги из гестапо сегодня попросили дать  им
не недельку Клауса: в Кельне были схвачены два русских радиста.  Их  взяли
за работой, прямо у  передатчика.  Они  молчали,  к  ним  нужно  подсадить
хорошего человека. Штирлиц обещал дать Клауса.
     - Возьмите в серой папке лист бумаги, - сказал Штирлиц,  -  и  пишите
следующее: "Штандартенфюрер! Я смертельно устал. Мои  силы  на  исходе.  Я
честно работал, но больше я не могу. Я хочу отдыха..."
     - Зачем это? - спросил Клаус, подписывая письмо.
     - Я думаю, вам не помешает съездить на недельку в Инсбрук, -  ответил
Штирлиц, протягивая ему пачку денег. - Там казино работает и юные  лыжницы
по-прежнему катаются с гор. Без этого письма я не  смогу  отбить  для  вас
неделю счастья.
     - Спасибо, - сказал Клаус.
     - Вспомните еще раз: вас никто не видел у пастора?
     - Нечего вспоминать - никто.
     - Я имею в виду и наших людей.
     - Меня вообще-то могли видеть наши, если они наблюдали за домом этого
старика. И то вряд ли. Я не видал никого.
     Штирлиц вспомнил, как неделю назад Клаус  надевал  одежду  каторжника
перед тем, как устроить спектакль с прогоном заключенных через ту деревню,
где жил пастор Шлаг. Он вспомнил лицо  Клауса  тогда,  неделю  назад:  его
глаза лучились добротой и мужеством, - он уже вошел в  роль,  которую  ему
предстояло сыграть. Тогда Штирлиц говорил с ним иначе, потому что в машине
рядом с ним сидел святой.
     - Это письмо мы опустим по пути на  вашу  новую  квартиру,  -  сказал
Штирлиц. - И набросайте еще одно - пастору, чтобы не было подозрений. Я не
стану вам мешать, заварю еще кофе.
     Когда он вернулся, Клаус держал в руке листок бумаги.
     - "Честность подразумевает действие, - посмеиваясь, начал читать  он,
- вера зиждется на борьбе. Проповедь честности при  полном  бездействии  -
предательство, и паствы,  и  самого  себя.  Человек  может  себе  простить
нечестность,  потомство  -  никогда.  Поэтому  я  не  могу  простить  себе
бездействия.  Бездействие  -  это  хуже,  чем  предательство.   Я   ухожу.
Оправдайте себя, бог вам в помощь". Ну как? Ничего?
     - Лихо. Скажите, вы никогда не пробовали писать прозу? Или стихи?
     - Нет. Если бы я мог писать -  разве  бы  я  стал...  -  Клаус  вдруг
оборвал себя и украдкой глянул на Штирлица.
     - Продолжайте, чудак. Мы же с вами  говорим  в  открытую.  Вы  хотели
сказать - умей вы писать, разве бы вы стали работать на нас?
     - Что-то в этом роде.
     - Не в этом роде, - поправил его Штирлиц, - а именно  это  вы  хотели
сказать. Нет?
     - Да.
     - Молодец. Мне-то какой вам резон врать? Выпейте виски, и тронем, уже
стемнело, скоро, видимо, прилетят.
     - Квартира далеко?
     - В лесу, километров десять. Там тихо, отоспитесь до завтра...
     Уже в машине Штирлиц спросил:
     - О бывшем канцлере Брюнинге он молчал?
     - Я же говорил вам об этом - сразу замыкался в себе. Я боялся на него
жать...
     - Правильно делали... И о Швейцарии он тоже молчал?
     - Наглухо.
     - Ладно. Подберемся с другого краю. Важно, что он согласился помогать
коммунисту. Ай да пастор!


     Штирлиц убил Клауса выстрелом в висок. Они стояли  на  берегу  озера.
Здесь была запретная зона, но пост охраны  -  это  Штирлиц  знал  точно  -
находился в  двух  километрах,  уже  начался  налет,  а  во  время  налета
пистолетный выстрел не слышен. Он рассчитал, что Клаус упадет  с  бетонной
площадки - раньше отсюда ловили рыбу - прямо в воду.
     Клаус упал в воду молча, кулем. Штирлиц бросил в то  место,  куда  он
упал,  пистолет  (версия  самоубийства   на   почве   нервного   истощения
выстроилась точно, письма были отправлены самим Клаусом), снял перчатки  и
пошел через лес к своей машине. До деревушки, где жил  пастор  Шлаг,  было
сорок километров. Штирлиц рассчитал, что он будет у него через час,  -  он
предусмотрел все, даже возможность предъявления алиби по времени...
весь текст сразу | следующая часть -->


Юлиан Семенов, «Семнадцать мгновений весны», часть:  









Ответы на вопросы | Написать сообщение администрации

Работаем для вас с 2003 года. Материалы сайта предназначены для лиц 18 лет и старше.
Права на оригинальные тексты, а также на подбор и расположение материалов принадлежат www.world-art.ru
Основные темы сайта World Art: фильмы и сериалы | видеоигры | аниме и манга | литература | живопись | архитектура