Часу в десятом утра два помещика, Гадюкин  и  Шилохвостов,  ехали  на
выборы участкового мирового судьи. Погода стояла великолепная. Дорога,  по
которой ехали приятели, зеленела на всем своем протяжении. Старые  березы,
насаженные по краям ее, тихо шептались молодой листвой. Направо  и  налево
тянулись богатые луга, оглашаемые криками перепелов, чибисов  и  куличков.
На горизонте там и сям белели в синеющей дали церкви и барские  усадьбы  с
зелеными крышами.
     - Взять бы  сюда  нашего  председателя  и  носом  его  потыкать...  -
проворчал Гадюкин, толстый, седовласый барин в грязной соломенной шляпе  и
с развязавшимся пестрым галстуком,  когда  бричка,  подпрыгивая  и  звякая
всеми своими суставами, объезжала мостик. - Наши земские  мосты  для  того
только и строятся, чтобы их объезжали. Правду сказал  на  прошлом  земском
собрании  граф  Дублеве,  что  земские  мосты  построены   для   испытания
умственных способностей: ежели человек объехал мост, то,  стало  быть,  он
умный, ежели же взъехал на мостик и, как водится, шею сломал, то дурак.  А
все председатель виноват. Будь у нас председателем другой кто-нибудь, а не
пьяница, не соня, не размазня, не было бы таких мостов. Тут нужен  человек
с понятием, энергический, зубастый,  как  ты,  например...  Нелегкая  тебя
несет в мировые судьи! Баллотировался бы, право, в председатели!
     - А вот погоди, как прокатят сегодня на вороных,  -  скромно  заметил
Шилохвостов, высокий, рыжий человек  в  новой  дворянский  фуражке,  -  то
поневоле придется баллотироваться в председатели.
     - Не прокатят... - зевнул Гадюкин. - Нам нужны образованные  люди,  а
университетских-то у нас в уезде  всего-навсего  один  -  ты!  Кого  же  и
выбирать, как не тебя? Так уж и решили... Только  напрасно  ты  в  мировые
лезешь... В председателях ты нужнее был бы...
     - Все равно, друг...  И  мировой  получает  две  тысячи  четыреста  и
председатель  две  тысячи  четыреста.  Мировой  знай  сиди  себе  дома,  а
председатель то и дело трясись в бричке в управу... Мировому не  в  пример
легче, и к тому же...
     Шилохвостов не договорил... Он вдруг беспокойно задвигался  и  вперил
взор вперед на дорогу. Затем он побагровел, плюнул и откинулся на задок.
     - Так и знал! Чуяло мое сердце! - пробормотал он,  снимая  фуражку  и
вытирая со лба пот. - Опять не выберут!
     - Что такое? Почему?
     - Да нешто не видишь, что отец Онисим навстречу едет? Уж это как пить
дать... Встретится тебе на дороге этакая фигура, можешь назад  воротиться,
потому ни черта не выйдет. Это  уж  я  знаю!  Митька,  поворачивай  назад!
Господи, нарочно пораньше выехал, чтоб с этим иезуитом не встречаться, так
нет, пронюхал, что еду! Чутье у него такое!
     - Да полно, будет тебе! Выдумываешь, ей-богу!
     - Не выдумываю! Ежели священник на дороге встретится, то быть беде, а
он каждый раз, как я еду на выборы, всегда норовит мне навстречу  выехать.
Старый, чуть живой, помирать собирается, а такая  злоба,  что  не  приведи
создатель! Недаром уж двадцать лет за штатом сидит! И за что мстит-то?  За
образ мыслей! Мысли мои ему  не  нравятся!  Были  мы,  знаешь,  однажды  у
Ульева. После обеда, выпивши, конечно, сел я за  фортепианы  и  давай  без
всякой, знаешь,  задней  мысли  петь  "Настоечка  травная"  да  "Грянем  в
хороводе при всем честном народе", а он услыхал и  говорит:  "Не  подобает
судии быть с таким  образом  мыслей  касательно  иерархии.  Не  допущу  до
избрания!" И с той поры каждый раз навстречу ездит... Уж я и ругался с ним
и дороги менял - ничего не помогает! Чутьем слышит, когда я выезжаю... Что
ж? Теперь надо ворочаться! Все равно не выберут! Это уж как пить дать... В
прошлые разы не выбирали, - а почему? По его милости!
     - Ну, полно, образованный человек, в университете кончил, а  в  бабьи
предрассудки веришь...
     - Не верю я в предрассудки, но  у  меня  примета:  как  только  начну
что-нибудь тринадцатого числа или встречусь  с  этой  фигурой,  то  всегда
кончаю плохо. Все, конечно, чепуха,  вздор,  нельзя  этому  верить,  но...
объясни, почему всегда так случается, как приметы говорят? Не объяснишь же
вот! По-моему, верить не нужно, но на всякий случай не мешает  подчиняться
этим проклятым приметам... Вернемся! Ни меня, ни тебя, брат, не выберут, и
вдобавок еще ось сломается или проиграемся... Вот увидишь!
     С бричкой поравнялась крестьянская телега, в которой сидел маленький,
дряхленький иерей в широкополом, позеленевшем  от  времени  цилиндре  и  в
парусинковой ряске. Поравнявшись с бричкой, он снял цилиндр и поклонился.
     - Так нехорошо делать, батюшка! - замахал ему  рукой  Шилохвостов.  -
Такие ехидные поступки неприличны вашему  сану!  Да-с!  За  это  вы  ответ
должны дать на страшном судилище!.. Воротимся! - обратился он к  Гадюкину.
- Даром только едем...
     Но Гадюкин не согласился вернуться...
     Вечером того же дня приятели ехали обратно домой... Оба были  багровы
и сумрачны, как вечерняя заря перед плохой погодой.
     -  Говорил  ведь  я  тебе,  что  нужно  было  вернуться!   -   ворчал
Шилохвостов.  -  Говорил  ведь.  Отчего  не   послушался?   Вот   тебе   и
предрассудки! Будешь теперь не верить! Мало того, что на вороных, подлецы,
прокатили, но еще и на смех подняли, анафемы! "Кабак,  говорят,  на  своей
земле держишь!" Ну и держу! Кому какое дело? Держу, да!
     - Ничего, через месяц  в  председатели  будешь  баллотироваться...  -
успокоил Гадюкин. - Тебя нарочно сегодня прокатили,  чтоб  в  председатели
тебя выбрать...
     - Пой соловьем!  Всегда  ты  меня,  ехида,  утешаешь,  а  сам  первый
норовишь черныков  набросать!  Сегодня  ни  одного  белого  не  было,  все
черняки, стало быть и ты, друг, черняка положил... Мерси...
     Через месяц приятели по той же дороге ехали  на  выборы  председателя
земской управы, но уже  ехали  не  в  десятом  часу  утра,  а  в  седьмом.
Шилохвостов ерзал в бричке и беспокойно поглядывал на дорогу...
     - Он не ожидает, что мы так рано выедем, - говорил он, - но  все-таки
надо спешить... Черт его знает, может быть,  у  него  шпионы  есть!  Гони,
Митька! Шибче!.. Вчера, брат, - обратился он к Гадюкину, - я  послал  отцу
Онисиму два мешка овса и фунт чаю... Думал его лаской умилостивить,  а  он
взял подарки и говорит Федору: "Кланяйся барину и поблагодари его  за  дар
совершен, но, говорит, скажи ему, что я неподкупен. Не токмо овсом,  но  и
золотом он не поколеблет моих мыслей". Каков? Погоди же... Поедешь и черта
пухлого встретишь... Гони, Митька!
     Бричка въехала в деревню, где жил отец Онисим...  Проезжая  мимо  его
двора, приятели заглянули в ворота... Отец Онисим суетился около телеги  и
торопился запрячь лошадь. Одной рукой  он  застегивал  себе  пояс,  другой
рукой и зубами надевал на лошадь шлею...
     - Опоздал! - захохотал Шилохвостов.  -  Донесли  шпионы,  да  поздно!
Ха-ха! Накося выкуси! Что, съел? Вот тебе и неподкупен! Ха-ха!
     Бричка выехала  из  деревни,  и  Шилохвостов  почувствовал  себя  вне
опасности. Он заликовал.
     - Ну, у меня, брат,  таких  мостов  не  будет!  -  начал  бравировать
будущий председатель, подмигивая глазом. - Я их подтяну, этих подрядчиков!
У меня, брат, не такие школы будут! Чуть замечу, что который  из  учителей
пьяница или социалист - айда, брат! Чтоб и духу твоего не  было!  У  меня,
брат, земские доктора не посмеют в красных рубахах ходить! Я, брат...  ты,
брат... Гони, Митька, чтоб другой какой поп не встретился!..  Ну,  кажись,
благополучно доеха... Ай!
     Шилохвостов вдруг побледнел и вскочил как ужаленный.
     - Заяц! Заяц! - закричал он. -  Заяц  дорогу  перебежал!  Аа...  черт
подери, чтоб его разорвало!
     Шилохвостов махнул рукой  и  опустил  голову.  Он  помолчал  немного,
подумал и, переведя рукой по бледному, вспотевшему лбу, прошептал:
     - Не судьба, знать, мне  две  тысячи  четыреста  получать...  Ворочай
назад, Митька! Не судьба!