Лев Саввич Турманов, дюжинный обыватель, имеющий  капиталец,  молодую
жену и солидную плешь, как-то играл на именинах у приятеля в  винт.  После
одного хорошего минуса, когда его в пот ударило, он  вдруг  вспомнил,  что
давно не пил водки.  Поднявшись,  он  на  цыпочках,  солидно  покачиваясь,
пробрался между столов, прошел через гостиную, где танцевала молодежь (тут
он снисходительно улыбнулся и отечески похлопал по плечу молодого  жидкого
аптекаря), затем юркнул в маленькую дверь, которая вела в  буфетную.  Тут,
на круглом столике, стояли бутылки, графины с водкой... Около  них,  среди
другой закуски, зеленея луком и петрушкой, лежала  на  тарелке  наполовину
уже съеденная селедка. Лев Саввич налил себе рюмку,  пошевелил  в  воздухе
пальцами, как бы собираясь говорить речь, выпил  и  сделал  страдальческое
лицо, потом ткнул вилкой в селедку  и...  Но  тут  за  стеной  послышались
голоса.
     - Пожалуй, пожалуй... - бойко говорил женский голос. -  Только  когда
это будет?
     "Моя жена, - узнал Лев Саввич. - С кем это она?"
     - Когда хочешь, мой друг... - отвечал за стеной густой сочный бас.  -
Сегодня не совсем удобно, завтра я целешенький день занят...
     "Это Дегтярев! - узнал Турманов в басе одного из своих приятелей. - И
ты,  Брут,  туда  же!  Неужели  и  его  уж  подцепила?  Экая   ненасытная,
неугомонная баба! Дня не может продышать без романа!"
     - Да, завтра я занят, - продолжал бас.  -  Если  хочешь,  напиши  мне
завтра что-нибудь... Буду  рад  и  счастлив...  Только  нам  следовало  бы
упорядочить нашу  корреспонденцию.  Нужно  придумать  какой-нибудь  фокус.
Почтой посылать не совсем удобно. Если я тебе напишу, то твой индюк  может
перехватить письмо у почтальона; если ты мне  напишешь,  то  моя  половина
получит без меня и наверное распечатает.
     - Как же быть?
     - Нужно фокус какой-нибудь придумать. Через  прислугу  посылать  тоже
нельзя, потому что твой Собакевич наверное держит  в  ежовых  горничную  и
лакея... Что, он в карты играет?
     - Да. Вечно, дуралей, проигрывает!
     - Значит, в любви ему везет! - засмеялся Дегтярев.  -  Вот,  мамочка,
какой фортель я  придумал...  Завтра,  ровно  в  шесть  часов  вечера,  я,
возвращаясь из конторы, буду проходить через городской сад, где мне  нужно
повидаться со смотрителем. Так вот ты, душа моя, постарайся  непременно  к
шести часам, не позже, положить записочку в ту  мраморную  вазу,  которая,
знаешь, стоит налево от виноградной беседки...
     - Знаю, знаю...
     - Это выйдет и поэтично, и таинственно, и ново... Не узнает  ни  твой
пузан, ни моя благоверная. Поняла?
     Лев Саввич выпил еще  одну  рюмку  и  отправился  к  игорному  столу.
Открытие, которое он только что сделал, не  поразило  его,  не  удивило  и
нимало не возмутило. Время, когда он возмущался, устраивал сцены, бранился
и даже дрался, давно уже прошло; он  махнул  рукой  и  теперь  смотрел  на
романы  своей  ветреной  супруги  сквозь  пальцы.  Но  ему  все-таки  было
неприятно. Такие выражения, как индюк, Собакевич, пузан и пр.,  покоробили
его самолюбие.
     "Какая же, однако, каналья  этот  Дегтярев!  -  думал  он,  записывая
минусы. - Когда встречается на улице, таким  милым  другом  прикидывается,
скалит зубы и по животу гладит, а теперь, поди-ка, какие пули отливает!  В
лицо другом величает, а за глаза я у него и индюк и пузан..."
     Чем больше  он  погружался  в  свои  противные  минусы,  тем  тяжелее
становилось чувство обиды...
     "Молокосос... - думал он, сердито  ломая  мелок.  -  Мальчишка...  Не
хочется только связываться, а то я показал бы тебе Собакевича!"
     За ужином он не мог равнодушно видеть физиономию  Дегтярева,  а  тот,
как нарочно, неотвязчиво приставал к нему  с  вопросами:  выиграл  ли  он?
отчего он так грустен? и проч. И даже имел нахальство, на  правах  доброго
знакомого, громко пожурить его супругу за то, что  та  плохо  заботится  о
здоровье мужа. А супруга как ни в чем не бывало глядела на мужа  маслеными
глазками, весело смеялась, невинно болтала, так что сам черт не заподозрил
бы ее в неверности.
     Возвратясь   домой,   Лев   Саввич    чувствовал    себя    злым    и
неудовлетворенным, точно он вместо телятины съел за ужином старую  калошу.
Быть может, он пересилил бы себя и  забылся,  но  болтовня  супруги  и  ее
улыбки каждую секунду напоминали ему про индюка, гуся, пузана...
     "По щекам бы его, подлеца, отхлопать... - думал он. - Оборвать бы его
публично".
     И он думал, что хорошо бы теперь побить Дегтярева, подстрелить его на
дуэли как воробья... спихнуть с должности или положить  в  мраморную  вазу
что-нибудь неприличное, вонючее - дохлую  крысу,  например...  Недурно  бы
женино  письмо  заранее  выкрасть  из  вазы,  а   вместо   него   положить
какие-нибудь скабрезные стишки с подписью "твоя Акулька" или что-нибудь  в
этом роде.
     Долго Турманов ходил по спальной и услаждал себя  подобными  мечтами.
Вдруг он остановился и хлопнул себя по лбу.
     - Нашел, браво! - воскликнул он и даже просиял от удовольствия. - Это
выйдет отлично! О-отлично!
     Когда уснула его супруга, он сел за стол и  после  долгого  раздумья,
коверкая свой почерк и изобретая грамматические ошибки, написал следующее:
"Купцу Дулинову. Милостивый Государь! Если к шести  часам  вечера  сиводня
12-го сентября в мраморную вазу, что находица в городском саду  налево  от
виноградной беседки, не будит положено вами двести рублей,  то  вы  будете
убиты и ваша галантерейная лавка взлетит на воздух". Написав такое письмо,
Лев Саввич подскочил от восторга.
     - Каково придумано, а? - бормотал он, потирая руки. - Шикарно! Лучшей
мести сам сатана не придумает! Естественно, купчина струсит  и  сейчас  же
донесет полиции, а полиция засядет к шести часам в  кусты  -  и  цап-царап
его, голубчика, когда он за письмом полезет!.. То-то  струсит!  Пока  дело
выяснится, так успеет, каналья, и натерпеться и насидеться... Браво!
     Лев Саввич прилепил марку к письму и сам снес его  в  почтовый  ящик.
Уснул он с блаженнейшей улыбкой и спал так сладко, как давно уже не  спал.
Проснувшись утром и вспомнивши свою выдумку, он весело замурлыкал  и  даже
потрогал неверную жену за подбородочек. Отправляясь на службу и потом сидя
в канцелярии, он все время улыбался и воображал себе ужас Дегтярева, когда
тот попадет в западню...
     В шестом часу он не выдержал и побежал в городской сад, чтобы  воочию
полюбоваться отчаянным положением врага.
     "Ага!" - подумал он, встретив городового.
     Дойдя до виноградной беседки, он сел  под  куст  и,  устремив  жадные
взоры на вазу, принялся ждать. Нетерпение его не имело пределов.
     Ровно  в  шесть  часов  показался  Дегтярев.  Молодой  человек   был,
по-видимому, в отличнейшем расположении духа. Цилиндр его ухарски сидел на
затылке, и из-за  распахнувшегося  пальто  вместе  с  жилеткой,  казалось,
выглядывала сама душа. Он насвистывал и курил сигару...
     "Вот сейчас узнаешь индюка да Собакевича! - злорадствовал Турманов. -
Погоди!"
     Дегтярев подошел к вазе и лениво  сунул  в  нее  руку...  Лев  Саввич
приподнялся и впился в него глазами... Молодой  человек  вытащил  из  вазы
небольшой пакет, оглядел  его  со  всех  сторон  и  пожал  плечами,  потом
нерешительно распечатал, опять пожал плечами и  изобразил  на  лице  своем
крайнее недоумение: в пакете были две радужные бумажки!
     Долго осматривал Дегтярев эти бумажки. В конце концов, не  переставая
пожимать плечами, он сунул их в карман и произнес: "Merci".
     Несчастный Лев Саввич слышал это "merci". Целый вечер потом стоял  он
против  лавки  Дулинова,  грозился  на  вывеску  кулаком  и   бормотал   в
негодовании:
     - Трррус! Купчишка! Презренный Кит Китыч! Трррус! Заяц толстопузый!..