Гостиная статского советника Шарамыкина окутана приятным  полумраком.
Большая  бронзовая  лампа  с  зеленым  абажуром  красит  в  зелень  a   la
"украинская ночь" стены,  мебель,  лица...  Изредка  в  потухающем  камине
вспыхивает тлеющее полено и на мгновение заливает  лица  цветом  пожарного
зарева; но это не портит общей световой гармонии. Общий тон,  как  говорят
художники, выдержан.
     Перед камином в кресле, в  позе  только  что  пообедавшего  человека,
сидит сам Шарамыкин, пожилой господин с седыми чиновничьими бакенами  и  с
кроткими голубыми глазами. По лицу его разлита нежность,  губы  сложены  в
грустную улыбку. У его ног, протянув к камину ноги и  лениво  потягиваясь,
сидит на скамеечке вице-губернатор  Лопнев,  бравый  мужчина  лет  сорока.
Около пианино возятся дети Шарамыкина: Нина, Коля, Надя и Ваня. Из  слегка
отворенной двери, ведущей в кабинет г-жи  Шарамыкиной,  робко  пробивается
свет. Там за дверью, за своим письменным столом,  сидит  жена  Шарамыкина,
Анна  Павловна,  председательница  местного  дамского  комитета,  живая  и
пикантная дамочка, лет тридцати с  хвостиком.  Ее  черные,  бойкие  глазки
бегают сквозь пенсне по страницам французского романа. Под  романом  лежит
растрепаный комитетский отчет за прошлый год.
     - Прежде наш  город  в  этом  отношении  был  счастливее,  -  говорит
Шарамыкин, щуря свои кроткие глаза на тлеющие уголья. - Ни одной  зимы  не
проходило без того, чтобы  не  приезжала  какая-нибудь  звезда.  Бывали  и
знаменитые актеры, и певцы, а нынче... черт знает что! кроме фокусников да
шарманщиков, никто не  наезжает.  Никакого  эстетического  удовольствия...
Живем, как в  лесу.  Да-с...  А  помните,  ваше  превосходительство,  того
итальянского трагика... как его?.. еще такой брюнет,  высокий...  Дай  бог
память... Ах да! Луиджи Эрнесто  де  Руджиеро...  Талант  замечательный...
Сила! Одно слово скажет, бывало,  и  театр  ходором  ходит.  Моя  Анюточка
принимала большое участие в его таланте. Она ему и  театр  выхлопотала,  и
билеты на десять спектаклей распродала... Он ее за это декламации и мимике
учил. Душа человек! Приезжал он сюда... чтоб не соврать... лет  двенадцать
тому назад... Нет, вру... Меньше, лет десять...  Анюточка,  сколько  нашей
Нине лет?
     - Десятый год! - кричит из своего кабинета Анна Павловна. - А что?
     - Ничего, мамочка, это я так... И певцы хорошие приезжали,  бывало...
Помните вы tenore di grazia  Прилипчина?  Что  за  душа  человек!  Что  за
наружность! Блондин... лицо этакое выразительное,  манеры  парижские...  А
что за голос, ваше превосходительство! Одна только  беда:  некоторые  ноты
желудком пел и "ре" фистулой брал, а то все хорошо. У Тамберлика, говорил,
учился... Мы с Анюточкой выхлопотали ему залу в общественном собрании, и в
благодарность за это он, бывало, нам целые дни и ночи распевал... Анюточку
петь учил... Приезжал он, как теперь помню, в великом  посту,  лет...  лет
двенадцать  тому  назад.  Нет,  больше...  Вот  память,  прости   господи!
Анюточка, сколько нашей Надечке лет?
     - Двенадцать!
     - Двенадцать... ежели прибавить десять месяцев... Ну, так  и  есть...
тринадцать!.. Прежде у нас в городе как-то и жизни больше было... Взять, к
примеру, хоть благотворительные вечера.  Какие  прекрасные  бывали  у  нас
прежде вечера. Что за прелесть! И поют, и играют, и читают... После войны,
помню, когда здесь пленные турки стояли, Анюточка делала  вечер  в  пользу
раненых. Собрали тысячу сто рублей... Турки-офицеры, помню, без  ума  были
от Анюточкина голоса и все ей руку целовали. Хе, хе... Хоть  и  азиаты,  а
признательная нация. Вечер до того удался, что я,  верите  ли,  в  дневник
записал. Это было, как теперь  помню,  в...  семьдесят  шестом...  нет!  В
семьдесят седьмом... Нет! Позвольте, когда у нас турки  стояли?  Анюточка,
сколько нашему Колечке лет?
     - Мне, папа, семь лет! - говорит Коля, черномазый мальчуган с смуглым
лицом и черными, как уголь, волосами.
     - Да, постарели  и  энергии  той  уж  нет!..  -  соглашается  Лопнев,
вздыхая. - Вот где причина... Старость, батенька! Новых инициаторов нет, а
старые состарились... Нет уж того огня. Я, когда был помоложе,  не  любил,
чтоб общество скучало... Я был первым помощником  вашей  Анны  Павловны...
Вечер ли с благотворительною  целью  устроить,  лотерею  ли,  приезжую  ли
знаменитость поддержать - все  бросал  и  начинал  хлопотать.  Одну  зиму,
помню, я до того захлопотался и набегался, что даже заболел...  Не  забыть
мне этой зимы!.. Помните,  какой  спектакль  сочинили  мы  с  вашей  Анной
Павловной в пользу погорельцев?
     - Да это в каком году было?
     - Не очень давно... В  семьдесят  девятом...  Нет,  в  восьмидесятом,
кажется! Позвольте, сколько вашему Ване лет?
     - Пять! - кричит из кабинета Анна Павловна.
     - Ну, стало быть, это было шесть лет тому  назад...  Да-с,  батенька,
были дела! Теперь уж не то! Нет того огня!
     Лопнев  и  Шарамыкин  задумываются.  Тлеющее  полено   вспыхивает   в
последний раз и подергивается пеплом.