По зеркальному льду скользят мужские ботфорты  и  женские  ботинки  с
меховой опушкой. Скользящих ног так много, что, будь они в Китае, для  них
не хватило бы  бфмбуковых  палок.  Солнцу  светит  особенно  яркоб  воздух
особенно прозрачен, щечки горят ярче обыкновенного, глазки обещают больше,
чем следует... Живи и наслаждайся, человек, одним словом! Но...
     "Дудки", - говорит судьба в лице моего... доброго знакомого.
     Я вдали от катка сижу на скамье под голым деревом и беседую с  "ней".
Я готов ее скушать вместе с ее  шляпкой,  шубкой  и  ножками,  на  которых
блестят коньки - так хороша! Страдаю  и  в  то  же  время  наслаждаюсь!  О
любовь! Но... дудки...
     Мимо нас проходит наш департаментский "отворяйло  и  запирайло",  наш
Аргус и Меркурий, пирожник и рассыльный,  Спевсип  Макаровю  В  руках  его
чьи-то калоши, мужские и женские, должно быть  превосходительныею  Спевсип
делает  мне  под  козырек  и,  глядя  на  меня  с  умилением  и   любовью,
останавливается около самой скамьи.
     - Холодно, ваше высокобл... бл... На чаишко бы! Хе-хе-с.
     Я даю ему двугривенный.  Эта  любезность  трогает  его  донельзя.  Он
усиленно мигает глазками, оглядывается и говорит шепотом:
     - Оченно мне жалко вас, обидно, ваше благородие!.. Страсть как жалко!
Точно вы мне сынок... Человек вы золотой! Душа!  Доброта!  Смиренник  наш!
Когда намедни он, превосходительство то есть, накинулся  на  вас  -  тоска
взяла! Ей-богу! Думаю, за что он его? Ты и лентяй,  и  молокосос,  и  тебя
выгоню, то да се... За что? Когда вы вышли от него, так  на  вас  лица  не
было. Ей-богу... А я гляжу, и мне жалко... Ох, у меня всегда сердечность к
чиновникам!
     И, обратясь к моей соседке, Спевсип, прибавляет:
     - Уж больно они плохи у нас насчет бумаг-то.  Не  ихнее  это  дело  в
умственных бумагах... Шли бы  по  торговой  части  или...  по  духовной...
Ей-богу! Ни одна бумага  у  него  толком  не  выходит...  Всё  зря!  Ну  и
достается на орехи... Сам заел его совсем. Турнуть хочет... А  мне  жалко.
Их благородие добрые...
     Она смотрит мне в глаза с самым обидным состраданием!
     - Ступай! - говорю я Спевсипу задыхаясь.
     Я чувствую, что у меня даже калоши покраснели. Осрамил, каналья! А  в
стороне, за голыми кустами, сидит ее папенька, слушает и глазеет  на  нас,
чтобы я впредь до "титкулярного" не смел и думать о... На другой  стороне,
за другими кустами, прохаживается ее маменька  и  наблюдает  за  "ней".  Я
чувствую эти четыре глаза... и готов подохнуть...