Стояли холода, и шел «Тристан». 
В оркестре пело раненое море, 
Зеленый край за паром голубым, 
Остановившееся дико сердце. 
Никто не видел, как в театр вошла 
И оказалась уж сидящей в ложе 
Красавица, как полотно Брюллова. 
Такие женщины живут в романах, 
Встречаются они и на экране... 
За них свершают кражи, преступленья, 
Подкарауливают их кареты 
И отравляются на чердаках. 
Теперь она внимательно и скромно 
Следила за смертельною любовью, 
Не поправляя алого платочка, 
Что сполз у ней с жемчужного плеча, 
Не замечая, что за ней упорно 
Следят в театре многие бинокли... 
Я не был с ней знаком, но все смотрел
На полумрак пустой, казалось, ложи... 
Я был на спиритическом сеансе, 
Хоть не люблю спиритов, и казался 
Мне жалким медиум — забитый чех. 
В широкое окно лился свободно 
Голубоватый леденящий свет. 
Луна как будто с севера светила: 
Исландия, Гренландия и Тулэ, 
Зеленый край за паром голубым... 
И вот я помню: тело мне сковала 
Какая-то дремота перед взрывом, 
И ожидание, и отвращенье, 
Последний стыд и полное блаженство... 
А легкий стук внутри не прерывался, 
Как будто рыба бьет хвостом о лед... 
Я встал, шатаясь, как слепой лунатик 
Дошел до двери... Вдруг она открылась. 
Из аванложи вышел человек 
Лет двадцати, с зелеными глазами; 
Меня он принял будто за другого, 
Пожал мне руку и сказал: «Покурим!» 
Как сильно рыба двинула хвостом! 
Безволие — преддверье высшей воли! 
Последний стыд и полное блаженство! 
Зеленый край за паром голубым!