Что ж делать, 
что багрянец вечерних облаков 
на зеленоватом небе, 
когда слева уж виден месяц 
и космато-огромная звезда, 
предвестница ночи — 
быстро бледнеет, 
тает
совсем на глазах? 
Что путь по широкой дороге 
между деревьев мимо мельниц, 
бывших когда-то моими, 
но промененных на запястья тебе, 
где мы едем с тобой, 
кончается там за поворотом 
хотя б и приветливым 
домом 
совсем сейчас? 
Что мои стихи, 
дорогие мне, 
так же как Каллимаку
и всякому другому великому, 
куда я влагаю любовь и всю нежность, 
и легкие от богов мысли, 
отрада утр моих, 
когда небо ясно
и в окна пахнет жасмином, 
завтра
забудутся, как и все? 
Что перестану я видеть
твое лицо,
слышать твой голос? 
Что выпьется вино, 
улетучатся ароматы 
и сами дорогие ткани
истлеют
через столетья?
Разве меньше я стану любить 
эти милые хрупкие вещи
за их тленность?