"Лифт" не всегда означает подъемную машину. Это слово, употребляемое  в
смысле существительного, имеет и другое значение.
     Усталый путник тянется в жаркий день по пыльной дороге.  До  ближайшего
города с отелями и трактирами очень далеко. Не поспеть к ночи.  Проситься  в
дом к какому-нибудь фермеру -  нельзя.  Это  не  в  английском  обычае.  Для
бездомных бродяг в Англии, имеются ночлежки - в городах и даже деревнях.
     Можно забраться в какой-нибудь одиноко  стоящий  амбар  и  переночевать
там, но не всякий путник решится на это. В оградах ферм имеются злые собаки.
Хозяину может прийти в голову заглянуть в  амбар  -  посмотреть,  все  ли  в
порядке. Найдет вас, выгонит среди ночи.
     Бредет путник по прямой дороге. И свернуть некуда, и передохнуть негде.
Нельзя же растянуться для отдыха тут же, на пыльной дороге. Правда, с  обеих
сторон дороги стелются зеленые поля,  но  это  частновладельческие  участки,
отгороженные высокой насыпью, а иногда и колючей изгородью. На  долгие  мили
тянется пыльный путь, замкнутый с двух сторон заборами.  Будто  не  проезжая
дорога, а тюремный коридор.
     Путник устает и валится на мягкую перину пыли.  Становится  прохладнее,
но зато близятся сумерки. Ничего не поделаешь - надо перескочить через забор
и выбрать местечко для ночлега. Ночью может полить дождь;  погода  в  Англии
крайне  изменчивая  и  своенравная.  Но  поспеть  ли  в  ближайший  городок,
находящийся на расстоянии 10 или 15-ти миль, до наступления темноты?
     Усталость  и  сладкая  дремота  заглушают  чувство  тревоги,  и  путник
закрывает глаза.
     Вдруг слышит:
     - Добрый вечер, сэр! Далеко ли идете?
     - Добрый вечер. Я иду в Лонстон.
     - А ночевать где думаете, сэр?
     - Если не поспею в Бодмин, переночую где-нибудь под деревом.
     Добрый человек (кто бы он ни был - шофер ли автомобиля, возвращающегося
порожняком, или кучер частного экипажа, а то и  просто  развозчик  керосина)
сочувственно качает или кивает головой, а затем говорит:
     - Я еду в Лифтон; оттуда до Лонстона рукой подать. Если вы хотите, сэр,
вы можете иметь "лифт".
     Это значит, что добрый  человек  предлагает  вам  бесплатный  проезд  -
"подъем".
     В эту счастливую ночь путник ночует не на поляне под одиноким  деревом,
а на мягких перинах и под дюжиной одеял в просторном номере "Колоса ржи".
     В благодушном и гостеприимном Корнуолле вы всегда  можете  рассчитывать
на "лифт", отправляясь в дальний путь пешком.

     В конце июня - в пору жары, мух  и  наплыва  туристов  -  я  бродил  по
Корнуоллу вместе с моей спутницей.
     За заборами, по обе стороны дороги, шел сенокос. Кое-где паслись голые,
недавно остриженные овцы, выглядевшие, как тихие  и  кроткие  девушки  после
тифа.
     О недавней стрижке овец говорили нам и  бесконечные  возы,  нагруженные
доверху мягкой шерстью всевозможных оттенков.
     Мы пришли в Тинтаджель, прославленный  балладами,  воспевающими  короля
Артура и рыцарей "Круглого стола"  .  Нам  не  удалось  покинуть  высокое  и
скалистое побережье Атлантического океана в заранее намеченный срок.
     От старинного замка сохранились только груды камней.  Несколько  грудок
на том месте, где были  ворота  замка  и  угловые  башни.  Но  по  какому-то
чудесному совпадению сохранились (хотя бы в виде смутного очерка)  некоторые
из наиболее характерных черт замка: круглый свод ворот, не^
     сколько углов и выступов. Все это  призрачно  и  хрупко.  Кажется,  что
жидкие груды камней вот-вот рассыплются.
     Но в самой непрочности и хрупкости тинтаджельских развалин  заключается
немало очарования.  Когда  воображение  сопоставляет  их  с  мощным  образом
древнего замка, в стенах которого находили приют  и  защиту  лукавый  король
Марк, недостойный супруг Изольды,  сэр  Тристан  и  другие  рыцари,  -  душу
охватывают грусть и умиление.
     Замок рухнул, но картины окружающей природы уцелели. Прочны и  массивно
тяжелы круглые скалы Тинтаджеля, вдающиеся в океан.
     Покинули мы обаятельные тинтаджельские руины не утром, как  собирались,
а после полудня. Ближайший пункт нашего маршрута находился на расстоянии  20
миль. Мы говорили себе: пройдем 10 миль до Бодмина, там отдохнем, а  к  ночи
будем у Ла-Манша.
     Мы долго карабкались, взбираясь на  крутые  склоны  гор  поблизости  от
Тинтаджеля. Солнце было высоко и роняло на нас свои отвесные лучи.  Зато  мы
сократили путь и снова очутились на пыльной проезжей дороге.
     - Сэр! - раздалось за нами.
     С нами поравнялась белая лошадь со щегольским экипажем. Грум  сидел  на
облучке, небрежно развалившись и сбив котелок на затылок. Неизвестно, почему
его лошадь бежала так быстро: вожжи не были натянуты, а кнут торчал на своем
месте.
     Кучер лукаво подмигнул, причем его  красное  и  давно  не  бритое  лицо
изобразило улыбку. Он сказал нам:
     - В Камельфорд идете? На станцию? Я  могу  предложить  вам  лифт,  если
пожелаете.
     Мы сели.
     Нам было отчасти совестно  ставить  свои  пыльные  ноги  на  чистенький
коврик щегольского экипажа. Но с этим ничего нельзя было поделать.
     Посадив седоков, кучер нежданно преобразился. Потянул  свой  котелок  с
затылка на лоб. Сел прямо, подобрал вожжи и даже потряс  в  воздухе  длинным
бичом. Лошадь, не нуждавшаяся в понукании, побежала быстрее.
     - Халло, Том Пукер! - приветствовал нашего кучера встречный шофер.
     Но Том Пукер не удостоил его ответом - только сдержанно кивнул.
     Можно было  подумать,  что  он  везет  не  путников,  воспользовавшихся
"лифтом", а владельцев своего щегольского  экипажа  или,  по  меньшей  мере,
богатых американцев-туристов. Так серьезен и важен он стал.
     Мне часто случалось видеть джентльменов типа Тома  Пукера,  пляшущих  и
хлопающих от холода в ладони у подъездов станций или гостиниц. В большинстве
это - короткие и плотные  люди,  добродушные,  нетрезвые,  небритые.  Танцуя
вокруг  своих  карет  и  экипажей  в  ожидании  седока,  они  непрестанно  и
скороговоркой болтают, как сороки.
     Но Том Пукер был молчалив, как сфинкс.
     - Много ли у вас бывает туристов? - спросил я нашего благодетеля.
     - Много, сэр, в этом месяце много, - ответил Том и замолчал.
     - Что, американцы? - осведомился я снова.
     - Много американцев, сэр.
     - У американцев говорят с очень странным  акцентом.  Не  правда  ли?  -
заметила моя дама.
     Том  Пукер  обернулся  к  нам,  и  в  "веселых  глазах"   его   зажегся
юмористический огонек.
     - С очень, очень странным акцентом, мэм (мэдэм). Вы совершенно правы.
     Подождав с минуту, он добавил:
     - Они говорят сильно в нос, мэм.
     Для пояснения он издал несколько соответствующих носовых звуков.
     Это нас рассмешило. Том Пукер окончательно оживился.
     - У них выходит как-то "Амарэка", "Амарэкан". Очень  странно,  мэм.  Мы
много их возим, сэр. Очень хорошо платят, но любят хорошую езду. 3а двадцать
лет я научился подражать их говору.  Мне  случается  часто  разговаривать  с
ними. Часто случается, сэр,  -  Том  Пукер  щелкнул  в  воздухе  бичом,  что
испугало не столько нашу  лошадь,  сколько  проходившую  по  дороге  корову.
Корова взлезла передними ногами на зеленую изгородь, а Том продолжал:
     - Видите ли, сэр, мы, кучера, никогда не заговариваем первые. Иной  раз
скажешь что-нибудь седоку, а ему это покажется глупым. Да  некоторые  седоки
вовсе и не желают разговаривать. Мы знаем, как обращаться с седоками, сэр.
     Ни один порядочный кучер не заговорит с седоком первый. Седок  спросит:
какова у вас здесь погода? Ответишь: тепло и сухо, сэр. И  замолчишь.  Никто
из нас не ввязывается в  разговор  первый.  Иному  седоку  наша  речь  может
показаться глупой...
     Эта тема так полюбилась Тому, что он продолжал развивать ее  до  самого
Камельфорда.
     Том Пукер был и в самом деле порядочным и благовоспитанным кучером.  Но
не все его коллеги отличались одинаковым джентльменством.
     Тощий и угреватый малый, поравнявшись с нами,  закричал  нам  со  своей
линейки:
     - Откуда, Том? Сколько взял?
     Очевидно, малый догадывался, что мы только "лифт", а не платные седоки.
     Том не ответил и еще больше приосанился. Стремительно  обернувшись,  он
спросил нас:
     - Прикажете ехать быстрее, сэр?
     У маленькой Камельфордской станции, терявшейся в стороне  от  необъятно
широкого полотна железной дороги, мы очутились в веренице других экипажей  и
автомобилей. Том подъехал к вокзалу, соскочил с  козел  и  ловко  помог  нам
выбраться из экипажа.
     Прощаясь с нами, он громко и явственно произнес:
     - Благодарю вас, сэр. Доброй ночи! Счастливого пути!
     Благодарить нас ему было решительно не за что. Благодарить должны  были
мы. Если небо хочет облагодетельствовать путника,  оно  должно  послать  ему
вдогонку какого-нибудь Тома Пукера с его "лифтом".
     Но у путника будет долго гудеть и жужжать в ушах от  сорочьей  болтовни
неугомонного возницы.