Брошюра с проспектом "Morkshin School" или "Simple Life School" ("Школы
простой жизни") появилась около двух лет тому назад. Написана она была, как
небольшая поэма, как сказка Оскара Уайльда, и на первый взгляд была полна
самых несбыточных мечтаний.
Читателю ее рисовалась идеальная семья воспитателей и воспитанников,
объединенных идиллической любовью и бескорыстной дружбой, добывающих все
необходимое для жизни трудами собственных рук и отделенных от всего
остального мира непроходимыми лесными чащами. Члены этой семьи
довольствуются немногими одеждами, едва прикрывающими тело, питаются
растительными, невареными продуктами, спят на голой земле. Конечно, при этом
имеется оговорка: дети, поступающие в школу, постепенно приучаются к новому
режиму.
Упрощение жизненной обстановки, один из главных принципов школы,
распространяется не только на подробности домашнего быта, но и на учебные
предметы, и на программу детского чтения. С течением времени пред детьми
школы должна раскрыться самая содержательная и самая захватывающая из книг:
книга природы.
Главной целью подобного "опрощения" было: укрепление духа и тела,
приспособление к самым трудным обстоятельствам жизни, а также экономия
времени и сил - тех сил, которые обыкновенно тратятся нами на удовлетворение
наших - далеко не насущных - потребностей, а могли бы быть потрачены на
служение и помощь ближнему.
Все эти идеи проспекта не могли не показаться симпатичными и
Заслуживающими всякого сочувствия. Но осуществимы ли они в наш век? И притом
в какой стране? - в Англии, где и на милю нельзя уйти от автомобильной или
железной дороги, в самом центре европейской цивилизации, позитивизма,
материализма...
Я посетил "Morkshin School" или "Школу простой жизни", на этих днях, то
есть через полтора года после ее возникновения.
Я убедился в том, что эта школа, действительно, возникла и существует,
и притом ни на йоту не отступила от своей программы и от своих принципов.
В трех часах езды от Лондона, в графстве Hampshire, среди сосновых
лесов, одиноко высится красивое двухэтажное здание с садами, огородами, с
разбросанными там и здесь палатками.
У арки, увитой красными и белыми розами и отделяющей площадку перед
домом от широко и свободно раскинутого сада, встретил меня глава школы - м-р
Ойлер. При нервом взгляде на этого человека можно было растеряться от
неожиданности впечатления. Я ожидал увидеть исконного англичанина,
наделенного дипломом и высокой ученой степенью Оксфордского университета,
бывшего некогда чемпионом крикета и, кажется, лаун-тенниса (блистательное
отличие англичанина!), а увидел человека с наружностью знатного и
благородного араба из Палестины, или, еще лучше сказать, увидел живую копию
с Иоанна Крестителя {1}, каким его изобразил Александр Иванов. Рослый,
статный, с ниспадающими на плечи темными волосами, с вьющейся темной
бородой, с арабским профилем лица, весь окрашенный ровным и навсегда осевшим
загаром, покрывающим и большой выпуклый лоб, и стройные ноги, - он,
казалось, никогда и не носил другого наряда, чем эта облегающая тело рубашка
и короткие штаны до колен.
Радушно провел он меня на поляну сада, где (это было на закате) дети
совершали свою вечернюю трапезу. Расположились они порознь, - кто на скамье,
кто на траве под отдаленным деревом. В руках у каждого была тарелка,
нагруженная доверху листьями салата и капусты, бразильскими орехами,
финиками, бананами и т. д. Дети были одеты, как их учитель. Длинные волосы
их были перевязаны ленточками или начесаны на лоб. Впрочем, в школе не
оказалось на этот счет общего правила, общего фасона: иные из мальчиков были
коротко острижены, иные причесаны по-английски, с пробором.
Только у немногих были полные щеки, пухлые руки и ноги. Большинство
детей отличалось скорей худощавой, чем полной комплекцией. Но все до одного
обнаруживали стройные и мускулистые члены, хорошо расправленные плечи и
грудь и отличались тем же ровным и нежным оттенком загара, что и их учитель.
Здоровье и сила явственно сказывались в каждом их движении, в каждом взгляде
покойных и уверенных глаз.
Тут были дети всевозможных возрастов. Школа принимает и
пятнадцатилетних юношей, и совсем малышей до грудных младенцев включительно
и, - можно ли идти еще дальше? - до... родителей, которые являются в школу
учиться воспитанию ребенка. Большая часть детей поступила в эту школу после
долгих мытарств по другим - заурядным и "образцовым" - школам и, главным
образом, вследствие расшатанности здоровья и нервов.
Пока длился школьный ужин, я успел оглядеть овощи на огородах, цветы и
молодые деревья в саду, - результаты трудов учителей и учительниц, учеников
и учениц. В школе нет разделения труда: девочки работают вместе с мальчиками
на огородах и по подрезке деревьев, а мальчики в свою очередь принимают
деятельное участие в стирке, которая, кстати сказать, является в школе
большим событием. За стиркой обыкновенно ведется оживленная беседа на самые
разнообразные темы. Такая "обывательская" беседа, на которую в обыкновенные
дни не выпадает достаточного времени, сильно облегчает и взрослым, и детям
этот малопривлекательный труд. Учителя и взрослые дети стирают крупное
белье; малыши - носовые платочки.
Во время ужина школьный сад навестил добрый приятель детей - кролик
Эрнест. Это не прирученный кролик и не домашний, а самый "настоящий", то
есть дикий, живущий собственным умом. При школе нет домашних животных - ни
собак, ни кошек, которые, по мнению м-ра Ойлера, являются психически
искалеченными существами. М-р Ойлер и "его" дети были бы гораздо больше рады
завязать дружбу со свободными обитателями леса. При добром и неизменно
спокойном отношении к этим существам, короткое знакомство с ними
осуществимо. Первым наглядным подтверждением правильности этого взгляда
явился кролик Эрнест, усвоивший себе привычку посещать школьный сад в
закатные часы.
Закат догорел; наступило время сна.
Дети, со свернутыми одеялами в руках, подошли прощаться с м-ром Ойлером
и его голубоглазой женой, которую природа одарила золотыми, ниспадающими до
земли, волосами.
- Прощай, Питер! Прощай, Эльса! - прощебетала детвора.
После прощаний и поцелуев все они, в своих длинных ночных одеяниях,
потянулись к воротам для того, чтобы идти на ночлег в темный, темный лес.
Только немногие улеглись под деревьями или в палатках в саду.
Лунной ночью мы прошлись с Питером (м-ром Ойлером) в лес к той
отдаленной чаще, где находится место его ночного покоя: это самая передовая
позиция в лесу, где учитель спит чутко, как часовой, готовый отозваться на
первый зов его питомцев.
В смутном сиянии луны, встававшей из-за сосновых ветвей, мы разглядели
по дороге под деревьями маленькие аккуратно сложенные пакетики. Это были
ребятишки, спавшие в разных местах без подушек на одном одеяльце, одна
половина которого служит им простыней, а другая выполняет свою прямую миссию
- одеяла.
Дети м-ра Ойлера не боятся ночной темноты. Впрочем, их маленькие,
невозмутимые сердца не доступны никакому чувству страха...
Утром их ожидали обычные занятия, обычная работа. Это - прежде всего -
работа по дому (после получасового "пробега"), затем - после завтрака -
работа в саду, чтение, уроки. Гимнастику они проделывают не многосложную, не
утомительную. Главные движения ее преподал им Раймонд Дункан, брат Айседоры.
Если день выдается очень уж пасмурный, с проливным дождем, - дети и
учителя сидят в одной из комнат, ткут, прядут, слушают музыку или ведут
тихую беседу. В одну из таких бесед Питер рассказывал детям, что у Эльсы
через несколько месяцев должен родиться ребенок. Питер просил детей, как
преданных друзей своих, пожелать чего-нибудь хорошего этому еще не
рожденному младенцу. Дети отнеслись с глубокой серьезностью к просьбе
учителя, и каждый по очереди пожелал младенцу таких прекрасных, таких
волшебных вещей, каких бы не выдумал никакой мастер сказок, никакой
Андерсен...
|
