* * *

     "Пошехонская старина" принадлежит художественной литературе. Но  велико
значение "хроники" и как исторического  и  социального  документа,  правдиво
воссоздающего  самую  суть   крепостных   отношений   в   многообразных   их
проявлениях.
     В произведениях Пушкина  и  Гоголя,  Тургенева,  Гончарова  и  Толстого
имеется немало изображений помещичьего и крестьянского быта  при  крепостном
праве,  признанных  классическими.  Но  только  Салтыкову,  с  позиций   его
социального критицизма и страстного  демократизма,  с  высоты  его  "идеалов
будущего" - социалистических идеалов, - удалось  показать  "ужасное  зрелище
страны,  где  люди  торгуют  людьми"  (Белинский),  со   всей   полнотой   и
беспощадностью исторической истины. По  глубине  критики  и  силе  отрицания
мира крепостнической действительности "Пошехонская старина" стоит в  ряду  с
такими   литературными   памятниками   антикрепостнической    борьбы,    как
"Путешествие из Петербурга в Москву" Радищева, "Письмо Белинского к Гоголю",
проза и публицистика Герцена, стихотворения и  поэмы  Некрасова,  критика  и
публицистика  Чернышевского  и  Добролюбова.  Вместе  с   тем   салтыковская
"хроника" превосходит названные произведения своей  художественной  силой  и
широтой захвата воспроизводимого быта. Это -  художественное  полотно  целой
исторической полосы русской жизни.
     В одной из своих рецензий 1871 года Салтыков писал: "Мы помним  картины
из времен крепостного права, написанные  а  lа  Dickens.  Как  там  казалось
тепло, светло, уютно, гостеприимно и благодушно! а какая на самом деле  была
у этого благодушия ужасная подкладка!".
     В  свете  этого  высказывания  уясняется   основной   принцип   подхода
Салтыкова  к  изображению  жизни  в  помещичьей  усадьбе.   В   "Пошехонской
старине",  как  и  в  других  своих  произведениях,  Салтыков   подходит   к
дворянско-усадебному  быту  не  с  его  внешней  идиллической  стороны.   Он
подходит к этому быту со стороны его "ужасной подкладки",  хорошо  известной
людям  крепостной  неволи,  трудами  и  страданиями  которых  обеспечивалось
помещичье благополучие, создавался  экономический  фундамент  "утонченности"
дворянско-усадебной жизни в ее элитном слое.
     Задачей Салтыкова в "Пошехонской старине"  было,  по  его  собственному
определению,  восстановить  "характеристические  черты"  крепостного   быта.
Основными же типическими признаками этого быта являлись принудительный  труд
крепостных и отношение к ним как к существам полностью  бесправным,  всецело
находящимся  "в  господской  воле".  Все  другие  "черты"   имели   частное,
подчиненное значение, однако они  отнюдь  не  игнорировались  писателем.  "В
настоящем "житии", - указывает  Салтыков  в  начале  "хроники",  -  найдется
место для  всего  разнообразия  стихий  и  фактов,  из  которых  составлялся
порядок  вещей,  называемый  "стариною".  Средоточием,   палладиумом   этого
крепостного "порядка вещей", где его можно было наблюдать во всех  формах  и
Проявлениях, являлась помещичья усадьба.  С  характеристики  ее  Салтыков  и
начинает свое повествование.
     Помещичья усадьба в изображении автора "Пошехонской старины" -  это  не
"дворянское гнездо" Тургенева, не "Лысые Горы"  и  не  "Отрадное"  Толстого.
"Малиновец" (списанный с главной усадьбы родовой  вотчины  Салтыковых,  села
Спас-Угол Калязинского уезда Тверской губернии) - это  прежде  всего  место,
где непосредственно осуществлялась хозяйственная и всякая иная  эксплуатация
крепостных людей. Именно крепостная эксплуатация определяла,  по  Салтыкову,
подлинную  суть  любой  помещичьей  усадьбы,  каким  бы  декорумом  она   ни
обладала. Он вовсе не  отрицал  при  этом  художественной  правды  и  поэзии
светлых усадебных картин Тургенева и Толстого  (известен  восхищенный  отзыв
Салтыкова  о  тургеневском  "Дворянском  гнезде").  Но,  во-первых,  в   его
понимании эти писатели изображали по преимуществу  верхний  слой  поместного
дворянства, относительно редкие оазисы культуры. Предметом же изображения  у
Салтыкова была "пошехонская  дворянская  жизнь",  то  есть  жизнь  помещиков
средней руки, которая была  несопоставима  с  элитной,  аристократической  и
потому  несопоставимо  же  показательнее,  типичнее  для  русского  оседлого
дворянства в его массе, чем жизнь Ростовых  и  Болконских.  Во-вторых,  и  в
оазисах дворянской культуры, в их "утонченности" глаз Салтыкова-художника  -
так уж он был устроен - прежде всего видел не парадный
     фасад и залы помещичьего дома, не парки усадьбы, а ее двор  и  людскую,
ригу и конюшню - места, где непосредственно обнажалась  "ужасная  подкладка"
помещичьего  быта,  где  творились  "мистерии  крепостного  права",  нередко
кровавые.
     С беспощадным реализмом,  сурово  создает  Салтыков  образы  владельцев
"Малиновца" - помещиков  Затрапезных.  На  первый  план  выдвинута  властная
хозяйка  усадьбы  Анна  Павловна   Затрапезная.   Эта   удивительно   сильно
нарисованная фигура принадлежит,  как  и  ее  предшественница-близнец  Арина
Петровна Головлева из романа "Господа Головлевы", к художественным  шедеврам
Салтыкова. Взятый "живьем" из действительности, с реальной Ольги  Михайловны
Салтыковой, матери  писателя,  этот  образ  вместе  с  тем  широко  и  мощно
обобщает характерные черты и  судьбу  всей  социальной  группы,  которой  он
принадлежит.  Писатель  показывает,  как  в   условиях   бездуховной   среды
умиравшего  крепостного  строя  и  одновременно   в   атмосфере   буржуазных
"идеалов" стяжания и накопительства  (Затрапезная,  как  и  мать  Салтыкова,
была из купеческого рода) даже природно  богатые  задатки  изображенного  им
женского типа получили уродливое развитие  и  стали  асоциальными.  Сильный,
самостоятельный характер Анны  Павловны,  незаурядный  ум,  деловая  сметка,
неистощимая энергия - вое приносится на алтарь служения  одному  божеству  -
обогащению,  все  подчиняется   одной   страсти   -   бережливой   экономии,
превратившейся в отвратительное скопидомство.
     Образу Анны Павловны сопутствует и вместе с тем противостоит  образ  ее
мужа Василия Порфирьевича  Затрапезного,  родовитого  дворянина,  наследного
владельца    родовой    вотчины    во    отчасти    устраненного,    отчасти
самоустранившегося от всяких работ по ее управлению, полностью перешедших  в
руки его властной  и  деловой  супруги.  В  этом  образе,  также  взятом  из
ближайшего семейного окружения, списанном хотя и с меньшей верности  натуры,
с отца писателя  Евграфа  Васильевича,  воплощена  другая  Типическая  черта
уходящего  в  историческое  небытие  крепостного  строя  -   прогрессирующее
оскудение деловых, хозяйственных интересов и  жизнеустроительной  активности
в массе поместного Дворянства.
     Много внимания уделено  в  "Пошехонской  старине"  картинам  детства  и
воспитания дворянских детей в обстановке помещичьего дома. Как уже  сказано,
в этих картинах Салтыков  ближе  всего  следовал  за  воспоминаниями  своего
детства. "Весь тон воспитательной обстановки, -  формулирует  Салтыков  свою
позднейшую  оценку  педагогики,  через  которую  когда-то  прошел,   -   был
необыкновенно суровый и,  что  всего  хуже,  в  высшей  степени  низменный".
Салтыков  показывает,  что  развращающее   воздействие   тлетворной   морали
крепостнического мира  очень  рано  сказывалось  и  на  детях.  Он  подводит
читателя  к  выводу,  что  в  условиях   существования   крепостного   строя
полноценная личность общественно  полезного  человека  и  деятеля  не  могла
сформироваться на почве этого строя и созданных им  идеологии  и  социальной
психологии. Такая личность могла сложиться  лишь  в  условиях  сознательного
отрицания крепостного строя и  борьбы  с  ним.  Биография  самого  Салтыкова
является одной из наглядных иллюстраций к этим мыслям и наблюдениям.
     Своего     рода     теоретическим     обобщением      к      конкретным
характеристикам-воспоминаниям о детстве и воспитании является  глава  "Дети"
(VI),  первоначально  самостоятельный  очерк,  лишь  позднее  включенный   в
"Пошехонскую старину". В этой главе Салтыков, открыто снимая  с  себя  маску
рассказчика Никанора Затрапезного,  беседует  с  читателем  от  собственного
своего лица. Глава начинается словами: "И вот теперь, когда со  всех  сторон
меня обступило старчество, я вспоминаю  свои  детские  годы,  и  сердце  мое
невольно сжимается". И дальше следует знаменитое место, в  котором  Салтыков
обличает фальшь и лицемерие семейной, школьной и социальной педагогики  там,
где существует  "неправильность  и  шаткость  устоев,  на  которых  зиждется
общественный строй",  то  есть  в  социально  расколотое,  антагонистическом
обществе.  Затем  инвектива  переходит   в   страстную   исповедь   веры   в
неизбежность "грядущего обновления" человечества. Это место в  главе  VI  об
"идеалах будущего", социалистическая окраска  которого  очевидна,  оказалось
одним из последних высказываний Салтыкова такого рода.
     В  трех  "портретных  галереях"  -  "родственников",   "домочадцев"   и
"соседей", - занимающих остальные главы "хроники",  Салтыков  создает  серию
портретов-биографий  "господ"  и  "рабов"   ("слуг"),   экспонируя   их   на
предметном и вместе с тем глубоко обобщенном  историко-бытовом  фоне.  Жизнь
помещичьей семьи и дворовых отражена здесь с небывалой широтой охвата  -  от
деталей хозяйственной практики и повседневного обихода до трагических  судеб
людей.
     В   "галерее   господ"    представлено    все    разнообразие    типов,
вырабатывавшихся дворянско-поместной  жизнью  на  почве  крепостного  права:
"образцовые" помещики,  добивавшиеся  благополучия  крайне  суровым  режимом
хозяйственной   эксплуатации   крепостного   труда   ("образцовый    хозяин"
Пустотелов, помещики-истязатели  и  варвары  (Савельцев  в  главе  "Тетенька
Анфиса  Порфирьевна"),  безнадежно  выродившиеся  титулованные   аристократы
(князь Кузьмин-Перекуров, прошедший "всю школу  благовоспитанных  и  богатых
идиотов"); прожигатели  жизни,  далекие  от  каких-либо  духовных  интересов
представители корпоративной власти дворянства  ("предводитель  Струнников"),
помещики-бедняки, владевшие всего несколькими ревизскими душами,  чья  жизнь
нередко  опускалась  ниже  крестьянского   обихода  ("Словущенские  дамы   и
проч."), В  этой  же  "галерее"  представлены  и  "портреты"  представителей
нового денежного дворянства ("дедушка Павел Борисович", не знавший  в  жизни
других интересов, кроме  "интереса  наживы"),  хищники-казнокрады  из  среды
служилого дворянства ("майор Стриженый") и другие.
     Салтыковская "галерея господ" образует поистине мрачный и жестокий  мир
хозяев рабовладельческой России. Мир этот предстоит перед читателем  всецело
погруженным  в  пучину   хозяйственного   практицизма   и   крепостнического
произвола. В этом мире нет счастливых или просто довольных судьбой людей.  В
нем нет духовности, просветляющей мысли или высокого стремления... При  этом
было бы  ошибкой  думать,  что  Салтыков  сгущает  краски,  как  обличитель.
Сведения  и  факты,  которые  сообщают  нам  документы  и   мемуары   эпохи,
свидетельствуют о полной исторической  правдивости  салтыковских  показаний.
"Но вы описываете не действительность, а какой-то вымышленный  ад!  -  могут
сказать  мне",  -  писал  Салтыков,  полемизируя  со  своими   реальными   и
воображаемыми критиками и отвечал: "Что описываемое мною похоже на ад, -  об
этом я не спорю, но в то же время утверждаю, что этот ад не  вымышлен  мною.
Это "пошехонская старина", и ничего больше,  и,  воспроизводя  ее,  я  могу,
положа руку на сердце, подписаться: с подлинным верно".
     В  "галерее  господ"  представлены  не  только  помещики-изверги.  Анна
Павловна Затрапезная почти свободна от упреков в помещичьих  варварствах.  В
Малиновце,  управляемом  единоличной  ее  волею,  нет  или  почти   нет   ни
губительной для крестьян ежедневной барщины, ни  крепостнических  застенков,
ни кровавых истязаний и членовредительств (не было помещичьей  уголовщины  и
в реальной салтыковской  вотчине  -  Спас-Угол).  Выражения  барского  гнева
против дворовых людей  ограничиваются  преимущественно  практикой  оплеух  и
зуботычин,  а  в  более   серьезных   случаях   "непослушания"   -   отдачей
провинившихся для наказания земскому начальству, сдачей в солдаты,  отсылкой
в отдаленные деревни вотчины. Есть в "галерее господ" даже  "портрет"  почти
"идиллической", по определению самого писателя, "тетеньки-сластены", есть  и
"портрет"  стоящего   на   позициях   отрицания   крепостнических   порядков
дворянского интеллигента-идеалиста Бурмакина. Но жизнь и  деятельность  этих
людей,  лично  мало  причастных  или  вовсе  не  причастных  к   жестокостям
крепостного права, бесплодна и безрадостна. "Служение семье", а по  существу
собственническому фетишу семьи  -  "призраку",  -  понятое  Анной  Павловной
Затрапезной как "служение" делу приобретательства,  приумножения  наследного
и благоприобретенного фамильного достояния, таит в  себе  угрозу  возмездия.
Оно было еще раньше показано писателем в "Господах Головлевых",  в  трагизме
конечных жизненных итогов героини романа, Арины Петровны  -  образа-близнеца
Затрапезной.    Существование    "тетеньки-сластены"    лишено    каких-либо
общественных интересов, и все  свелось,  в  сущности,  к  заботам  о  еде  и
домашнем уюте. Честный, добрый, идеально мыслящий Бурмакин ничего  не  может
противопоставить окружающему его миру хищничества  и  практически  гибнет  в
нем.
     Помещичья  среда  вся   в   целом   изображается   Салтыковым   глубоко
критически, отрицательно.  Она  нигде  не  показана  в  цветении  дворянской
культуры, как, например, у Толстого в "Войне и мире". В этой  среде,  родной
ему по  крови  рождения,  Салтыков  не  усматривает  уже  никаких  элементов
прогрессивного  развития,  не  видит  залогов  будущего.  Писатель  подводит
читателя    к    выводу    о    неотвратимости    исторического     умирания
дворянско-помещичьего    класса.     "Образцовый     хозяин"     Пустотелов,
выколачивавший свое благополучие нагайкой  из  крепостных  спин,  разоряется
сразу же после  реформы  1861  года.  Он  слишком  "глубоко  погряз  в  тине
крепостной  уголовщины",  чтобы  понять  смысл  развертывавшихся  перед  его
глазами новых общественных отношений и  приспособиться  к  ним.  Рассказ  об
"образцовом  хозяине"   заканчивается  его  предсмертным  словом  "Умирать",
звучащим как приговор не только самому  себе,  но  и  всему  своему  классу.
Предводитель Струнников также разоряется после отмены крепостного права.  Он
бежит  от  своих  кредиторов  в  Западную  Европу  и  превращается  здесь  в
ресторанного  "гарсона".  В  этой,  казалось  бы,  гротесковой   метаморфозе
Салтыков   проницательно   предугадал   грядущую    судьбу    ряда    многих
представителей "первого в  империи  сословия".  Немало  русских  дворян,  не
принявших Октябрьской революции  и  оказавшихся  на  чужбине,  в  эмиграции,
закончили  свою  жизнь  на   разного   рода   служительских   должностях   у
западноевропейской и американской буржуазии.
     Салтыков много говорит о гибельном  воздействии  крепостного  права  на
"господ".   Он   показывает,   что   психология   и   практика   крепостного
рабовладельчества не могли не уродовать в  людях  их  природные  качества  и
задатки.   Но   признание   исторической   и   социальной    обусловленности
(детерминизма) в поведении и поступках крепостных помещиков  не  освобождает
последних от критики и обличения.
     "Пошехонской  стариной"  закончилась  салтыковская   летопись   распада
российского дворянства. Начатая еще в  "Губернских  очерках",  первой  книге
писателя, она прошла в том или ином виде через все его произведения,  вплоть
до предсмертного.  Эта  глубоко  критическая  летопись  -  художественная  и
публицистическая  -  заполнила  пробел  о   русском   дворянстве   в   нашей
литературе, которые оставили Тургенев и Толстой и который  не  был  (не  мог
быть) устранен впоследствии и Буниным, несмотря на его "Суходол".
     Еще большее впечатление,  чем  "галерея  господ",  производит  "галерея
рабов" - серия "портретов" рембрандтовской глубины и силы.  Люди  крепостной
массы,  "люди  ярма",  показаны  сурово-реалистически,  такими,  какими  они
были, - не просветленными и  не  очищенными  "от  тех  посрамлений,  которые
наслоили на них века подъяремной неволи...". Тут и  придавленные  до  потери
человеческого  образа  дворовые  слуги,  чья  жизнь,  не  освещенная   лучом
сознания,  "представляла  собой  как  бы  непрерывное  и  притом  бессвязное
сновидение" (лакей Конон); и  "рабы  по  убеждению",  исповедовавшие  особую
доктрину, согласно  которой  крепостная  неволя  есть  временное  испытание,
предоставленное лишь избранникам, которых за это ждет "вечное блаженство"  в
будущем (Аннушка); и религиозные мечтатели,  пытающиеся  найти  утешение  от
ига   рабства    в    своеобразном    христианско-аскетическом    мистицизме
(Сатир-скиталец); и жертвы "неистовых случайностей", которыми до краев  было
переполнено крепостное право ("бессчастная Матренка"); и  дворовые  балагуры
и  весельчаки,  пробовавшие  внести  в  мрак  и   безнадежность   крепостной
повседневности  свет  улыбки,  пытавшиеся  хотя  на  миг   "отшутиться"   от
тяготевшего над ними ига, но получавшие и за такую  форму  протеста  красную
шапку солдатчины (Ванька-Каин).
     Над всем этим миром "господ" и  "рабов"  поднимается  грозный  "порядок
вещей" - целый огромный строй жизни, которому подчинено все. Не  выдержавшая
помещичьего надругательства и покончившая с  собой  "бессчастная  Матренка",
засеченная насмерть Улита, истязуемая Анфисой Порфирьевной дворовая  девочка
не единичные примеры  какой-то  исключительной  помещичьей  жестокости.  Это
привычный быт крепостного времени, картины его "повседневного ужаса".
     Но Салтыков не ограничивается, как многие летописцы  крепостной  эпохи,
изображением ее  внешнего  быта  и  рассказами  о  печальных  судьбах  людей
крепостной неволи. Он заглядывает в самую душу их, проникает  во  внутренний
облик  народных  типов,   сложившийся   под   влиянием   долгой   крепостной
зависимости, под вековой властью  личного  бесправия,  забитости  и  страха.
Писатель  показывает,  как  под  воздействием  этих  факторов   в   народной
психологии наряду со  стихией  ненависти  и  протеста  против  поработителей
образовались в характерах складки фатализма веры в  роковую  неизбежность  и
неодолимость угнетающей силы. Салтыков с величайшей болью,  но  и  с  гневом
относился к бессознательности, фатализму  и  пассивности  масс.  Обличает  и
бичует он эти свойства народного характера и в "Пошехонской старине".
     Важно, однако, отметить и другое. Салтыковские характеристики  дворовых
не только обличительны.  Они  исполнены  глубочайшей  сочувственной  боли  и
поисками в душевном мире этих людей "раздавленных и испачканных всем  строем
старины" (Гл. Успенский) сил недовольства и сопротивления. В этом  отношении
салтыковские характеристики  значительно  расширили  представление  о  типах
крепостных "рабов",  созданных  предыдущей  литературой  (Герасим  в  "Муму"
Тургенева, няня Наталья Савишна в "Детстве и отрочестве"  Толстого,  Яков  в
стихотворении Некрасова "Яков верный, холоп примерный", "Слуги" Гончарова  я
др.). Наряду с ранее  известными  образами  "смиренных",  "раболепных"  слуг
Салтыков вводит  в  художественную  историю  крепостного  быта  и  таких,  в
которых уже проснулось сознание своего рабства и которые так или иначе  ищут
выхода  из  своего  положения.  Обличая  "идеалы"  смирения  в  сознании   и
психологии  крепостных  людей,  Салтыков вместе  с тем устанавливает, что  в
своем "практическом применении" эти "идеалы"  значили  иногда  нечто  совсем
иное. Он показывает, например, что проповедь смирения  Аннушки  -  "рабы  по
убеждению" - приводили к  результатам,  противоположным  прямому  смыслу  ее
проповеди. Суть заключалась в том, что ее поучения  заставляли  задумываться
крепостных  и  тем  пробуждали  в  них  сознание  своего  рабства.   Аннушка
выступала,  таким  образом,  представительницей,  если  можно  так  сказать,
"воинствующего смирения".
     Есть в  "галерее  рабов"  и  глубоко  драматические  портреты-биографии
людей, уже поднявшихся до сознательного  и  страстного  отрицания  "рабского
образа", но не нашедших еще другой формы выражения протеста, кроме  "рабьего
же,  страдательного  протеста  своими  боками",  по   выражению   Салтыкова.
Мавруша-новоторка была вольной. Став  женой  крепостного  человека,  она  из
любви к нему  закрепостилась,  но  не  смогла  снести  "рабского  образа"  и
покончила  самоубийством. Трагическое  решение  Мавруши  предпочесть  смерть
крепостной неволе не бесплодно для окружающих, хотя и далеко от  разумной  и
организованной борьбы. Оно свидетельствует  о  неизбывной  жажде  свободы  в
порабощенном человеке.
     Рисуя образы людей крепостной массы,  Салтыков  показывает,  что  "века
подъяремной неволи", что социальная "педагогика" помещиков,  абсолютистского
государства и церкви, воспитывавших народ  в  духе  пассивного  отношения  к
жизни, не заглушили в них стремления  к  свободе  и  веры  в  свое  грядущее
освобождение.
     Говоря  об  изображении   крепостного   крестьянства   в   "Пошехонской
старине",  необходимо  указать  еще  на  одну  и  существенную   особенность
"хроники". Характеризуя классовую борьбу в  деревне  при  крепостном  праве,
Ленин писал: "Когда было крепостное право, - вся масса крестьян боролась  со
своими   угнетателями,   с   классом   помещиков...   Крестьяне   не   могли
объединиться, крестьяне были тогда совсем задавлены темнотой, у крестьян  не
было помощников и братьев среди  городских  рабочих,  но  крестьяне  все  же
боролись, как умели и как могли" [В. И. Ленин. Поли. собр. соч.,  т.  7,  с.
194.].
     Салтыков  превосходно  знал  все  формы  и  подлинные  масштабы  борьбы
крепостных крестьян с помещиками. Он знал  их  не  по  книгам  и  рассказам.
Многое он наблюдал воочию,  в  частности  и  в  особенности  в  годы  своего
рязанского и тверского вице-губернаторства  - годы подготовки  и  проведения
крестьянской реформы,  когда  в  стране  сложилась  революционная  ситуация.
Никто  из  русских  писателей  не  обладал  таким  опытом  непосредственного
соприкосновения  со  сферой  антикрепостнической  борьбы  в   деревне,   как
Салтыков.   Обличительный   пафос   и   общественно-политическая   тенденция
"Пошехонской  старины"  объективно  отражают  и   подытоживают  крестьянско-
революционный протест против крепостничества. Помещики и барские  крестьяне,
"господа" и "дворовые слуги" изображены  в  "хронике"  как  враждебные  друг
другу социальные группы. В этом  отношении  "Пошехонская  старина"  наиболее
цельно и последовательно противостоит в литературе словянофильским и  другим
дворянским  утопиям  о   возможности   гармоничных   взаимоотношений   между
помещиками и крестьянами.
     Острота  социальной (классовой) розни  в  помещичье-крепостной  усадьбе
показана в "хронике" на ряде крайних примеров. В главе "Крепостная масса"  и
в ряде других мест - полнее всего в  сцене  гибели  жестокой  истязательницы
Анфисы Порфирьевны, задушенной своими сенными девушками, - Салтыков  говорит
о часто возникавших актах мести  крепостных  по  отношению  к  помещикам.  В
главе  "Словущенские  дамы  и   проч."   Салтыков   описывает   "олонкинскую
катастрофу"   -   организованную   расправу    крепостных    крестьян    над
помещиком-извергом, приведшую в оцепенение всех окрестных помещиков.
     Показать  более   широкие   картины   борьбы   крепостных   со   своими
угнетателями  -  массовые  крестьянские  выступления  и  волнения   -   было
невозможно по цензурным условиям. Салтыков и не  ставил  перед  собой  таких
задач, мотивируя для читателей это ограничение тем, что в  годы  детства  он
знал в имениях родителей только быт дворовых людей да оброчных, а  не  жизнь
барщинских  крестьян,  среди  которых   и   возникали   все   сколько-нибудь
значительные очаги народных волнений.
     Указанные  ограничения,  наложенные  временем  и  обстоятельствами   на
разработку темы, не помешали, однако, салтыковской "хронике" стать тем,  чем
она стала, - не только классическим произведением художественной  литературы
о крепостном праве, но и источником исторического познания этого строя.  Уже
при первом появлении глав "хроники"  в  печати  в  отзывах  критики  не  раз
указывалось, что "Пошехонская старина" надолго останется для  исследователей
русской  жизни  таким  же  серьезным   свидетельством,   как   и   подлинные
исторические документы.
     Выдающиеся  современники,  впоследствии  же  марксистская  литературная
критика, марксисты-историки и педагоги  неоднократно  указывали  на  высокую
познавательную  ценность  "Пошехонской  старины".   Старейший   марксистский
критик М. С. Ольминский обращался к  дореволюционному  рабочему  читателю  с
советом: "...если Вы хотите ознакомиться  с  жизнью  той  эпохи  крепостного
права. - С. .М.>,  то  вместо  всяких  исторических  сочинений  начинайте  с
чтения "Пошехонской старины" Щедрина". М. Н. Покровский  утверждал  на  заре
русской марксистской историографии: "Чтобы найти яркую  и  реальную  картину
крепостного хозяйства, приходится обращаться к  беллетристике;  "Пошехонская
старина" Салтыкова, в особенности  очерк  "Образцовый  хо-8яин",  имеет  всю
цену хороших исторических мемуаров". А Н. К. Крупская, критикуя программы  и
практику  преподавания  литературы  в  нашей  школе,  писала:  "Как   дается
молодежи Щедрин? Чего-чего мы не даем нашей молодежи! <...>  а  "Пошехонская
старина",   дающая   именно   весь   старопомещичий   строй,    показывающая
организаторскую роль помещика  и  всю  дикость,  бессмысленность  помещичьей
жизни того времени, кажется нам страшно трудной для молодежи!"