World Art - сайт о кино, сериалах, литературе, аниме, играх, живописи и архитектуре.
         поиск:
в разделе:
  Кино     Аниме     Видеоигры     Литература     Живопись     Архитектура   Вход в систему    Регистрация  
тип аккаунта: гостевой  

Максим Горький (Maxim Gorky)

Старуха Изергиль

Книга: М.Горький. Избранные сочинения.
Год издания: 1986 г.
Издатель: Художественная литература



Часть 1


I

     Я слышал эти рассказы под Аккерманом, в Бессарабии, на морском берегу.
     Однажды вечером, кончив дневной  сбор  винограда,  партия  молдаван,  с
которой я работал, ушла на берег моря, а я и старуха Изергиль  остались  под
густой тенью виноградных лоз и, лежа на земле, молчали, глядя,  как  тают  в
голубой мгле ночи силуэты тех людей, что пошли к морю.
     Они шли, пели и смеялись; мужчины - бронзовые, с пышными, черными усами
и густыми кудрями до плеч, в коротких куртках и широких шароварах; женщины и
девушки - веселые,  гибкие,  с  темно-синими  глазами,  тоже  бронзовые.  Их
волосы, шелковые и черные, были распущены, ветер,  теплый  и  легкий,  играя
ими, звякал монетами, вплетенными в них. Ветер тек широкой,  ровной  волной,
но иногда он точно прыгал через что-то невидимое и,  рождая  сильный  порыв,
развевал волосы женщин в фантастические гривы, вздымавшиеся вокруг их голов.
Это делало женщин странными и сказочными. Они уходили все дальше от  нас,  а
ночь и фантазия одевали их все прекраснее.
     Кто-то играл на скрипке... девушка  пела  мягким  контральто,  слышался
смех...
     Воздух был пропитан острым запахом моря и  жирными  испарениями  земли,
незадолго до вечера обильно смоченной дождем. Еще и теперь по  небу  бродили
обрывки туч, пышные, странных очертаний и красок, тут -  мягкие,  как  клубы
дыма,  сизые  и  пепельно-голубые,  там  -   резкие,   как   обломки   скал,
матово-черные или коричневые.  Между  ними  ласково  блестели  темно-голубые
клочки неба, украшенные золотыми крапинками звезд. Все это - звуки и запахи,
тучи и люди - было  странно  красиво  и  грустно,  казалось  началом  чудной
сказки. И все как бы остановилось в своем росте, умирало; шум  голосов  гас,
удаляясь, перерождался в печальные вздохи.
     - Что ты не пошел с ними? - кивнув головой, спросила старуха Изергиль.
     Время  согнуло  ее  пополам,  черные  когда-то  глаза  были  тусклы   и
слезились. Ее сухой голос звучал странно, он хрустел, точно старуха говорила
костями.
     - Не хочу, - ответил я ей.
     - У!.. стариками родитесь  вы,  русские.  Мрачные  все,  как  демоны...
Боятся тебя наши девушки... А ведь ты молодой и сильный...
     Луна взошла. Ее диск был велик, кроваво-красен, она  казалась  вышедшей
из недр этой степи, которая на своем веку так много поглотила  человеческого
мяса и выпила крови, отчего, наверное, и стала такой жирной и щедрой. На нас
упали кружевные тени от листвы, я и старуха покрылись  ими,  как  сетью.  По
степи, влево от нас, поплыли тени облаков, пропитанные голубым сиянием луны,
они стали прозрачней и светлей.
     - Смотри, вон идет Ларра!
     Я смотрел, куда  старуха  указывала  своей  дрожащей  рукой  с  кривыми
пальцами, и видел: там плыли тени, их было много, и одна из  них,  темней  и
гуще, чем другие, плыла быстрей и  ниже  сестер,  -  она  падала  от  клочка
облака, которое плыло ближе к земле, чем другие, и скорее, чем они.
     - Никого нет там! - сказал я.
     - Ты слеп больше меня, старухи. Смотри - вон, темный, бежит степью!
     Я посмотрел еще и снова не видел ничего, кроме тени.
     - Это тень! Почему ты зовешь ее Ларра?
     - Потому что это - он. Он уже стал теперь как тень, -  пора!  Он  живет
тысячи лет, солнце высушило его тело, кровь и кости, и  ветер  распылил  их.
Вот что может сделать бог с человеком за гордость!..
     - Расскажи мне, как это было! - попросил я  старуху,  чувствуя  впереди
одну из славных сказок, сложенных в степях. И она рассказала мне эту сказку.



     "Многие тысячи лет прошли с той поры, когда случилось  это.  Далеко  за
морем, на восход солнца, есть страна  большой  реки,  в  той  стране  каждый
древесный лист и стебель травы дает столько тени,  сколько  нужно  человеку,
чтоб укрыться в ней от солнца, жестоко жаркого там.
     Вот какая щедрая земля в той стране!
     Там жило могучее племя людей, они пасли стада и  на  охоту  за  зверями
тратили свою силу и мужество, пировали после охоты, пели песни  и  играли  с
девушками.
     Однажды, во время пира, одну из них, черноволосую и нежную,  как  ночь,
унес орел, спустившись с неба. Стрелы, пущенные  в  него  мужчинами,  упали,
жалкие, обратно на землю. Тогда пошли искать девушку, но - не  нашли  ее.  И
забыли о ней, как забывают об всем на земле".
     Старуха вздохнула и замолчала. Ее скрипучий голос звучал так, как будто
это роптали все забытые века, воплотившись в ее груди  тенями  воспоминаний.
Море тихо вторило началу одной  из  древних  легенд,  которые,  может  быть,
создались на его берегах.
     "Но через двадцать лет она сама пришла, измученная, иссохшая, а  с  нею
был юноша, красивый и сильный, как сама она двадцать лет назад. И, когда  ее
спросили, где была она, она рассказала, что орел унес ее в горы и жил с  нею
там, как с женой. Вот его сын, а отца нет уже; когда  он  стал  слабеть,  то
поднялся в последний раз высоко в небо и, сложив крылья, тяжело упал  оттуда
на острые уступы горы, насмерть разбился о них...
     Все смотрели с удивлением на сына орла и видели, что он ничем не  лучше
их, только глаза его были холодны и горды, как у царя птиц. И  разговаривали
с ним, а он отвечал, если  хотел,  или  молчал,  а  когда  пришли  старейшие
племени, он говорил с ними, как с равными себе. Это  оскорбило  их,  и  они,
назвав его неоперенной стрелой с неотточенным наконечником, сказали ему, что
их чтут, им повинуются тысячи таких, как он, и тысячи вдвое  старше  его.  А
он, смело глядя на них, отвечал, что таких, как он, нет больше; и  если  все
чтут их - он не хочет делать этого. О!.. тогда уж совсем  рассердились  они.
Рассердились и сказали:
     - Ему нет места среди нас! Пусть идет куда хочет.
     Он засмеялся и пошел, куда захотелось ему, - к одной красивой  девушке,
которая пристально смотрела на него; пошел к ней и, подойдя, обнял ее. А она
была дочь одного из старшин, осудивших его.  И,  хотя  он  был  красив,  она
оттолкнула его, потому что боялась отца. Она  оттолкнула  его,  да  и  пошла
прочь, а он ударил ее и, когда она упала, встал ногой на ее грудь, так,  что
из ее уст кровь брызнула к небу, девушка, вздохнув, извилась змеей и умерла.
     Всех, кто видел это, оковал  страх,  -  впервые  при  них  так  убивали
женщину. И долго все молчали, глядя на нее, лежавшую с открытыми  глазами  и
окровавленным ртом, и на него, который стоял один против всех, рядом с  ней,
и был горд, - не опустил своей головы, как бы вызывая на  нее  кару.  Потом,
когда одумались, то схватили его, связали и так оставили, находя, что  убить
сейчас же - слишком просто и не удовлетворит их".
     Ночь росла и крепла, наполняясь  странными,  тихими  звуками.  В  степи
печально посвистывали суслики, в листве винограда дрожал стеклянный  стрекот
кузнечиков,  листва  вздыхала  и  шепталась,  полный   диск   луны,   раньше
кроваво-красный, бледнел, удаляясь от земли, бледнел и все обильнее  лил  на
степь голубоватую мглу...
     "И вот они собрались, чтобы придумать казнь, достойную  преступления...
Хотели разорвать его лошадьми - и это казалось мало  им;  думали  пустить  в
него всем по стреле, но отвергли и это; предлагали сжечь его, но дым  костра
не позволил бы видеть его мучений; предлагали много - и не  находили  ничего
настолько хорошего, чтобы понравилось всем. А его мать стояла перед ними  на
коленях и молчала, не находя ни слез, ни слов, чтобы умолять о пощаде. Долго
говорили они, и вот один мудрец сказал, подумав долго:
     - Спросим его, почему он сделал это? Спросили его об этом. Он сказал:
     - Развяжите меня! Я не буду говорить связанный! А когда развязали  его,
он спросил:
     - Что вам нужно? - спросил так, точно они были рабы...
     - Ты слышал... - сказал мудрец.
     - Зачем я буду объяснять вам мои поступки?
     - Чтоб быть понятым нами. Ты,  гордый,  слушай!  Все  равно  ты  умрешь
ведь... Дай же нам понять то, что ты сделал. Мы остаемся жить, и нам полезно
знать больше, чем мы знаем...
     - Хорошо, я скажу, хотя я, может быть,  сам  неверно  понимаю  то,  что
случилось. Я убил ее потому, мне кажется, - что меня оттолкнула она... А мне
было нужно ее.
     - Но она не твоя! - сказали ему.
     - Разве вы пользуетесь только своим? Я вижу, что каждый  человек  имеет
только речь, руки и ноги... а владеет он животными, женщинами,  землей...  и
многим еще...
     Ему сказали на это, что за все, что человек  берет,  он  платит  собой:
своим умом и силой, иногда - жизнью. А он отвечал, что  он  хочет  сохранить
себя целым.
     Долго говорили с ним и наконец увидели, что он считает себя  первым  на
земле и, кроме себя, не видит ничего. Всем даже страшно стало, когда поняли,
на какое одиночество он обрекал себя. У него не было ни племени, ни  матери,
ни скота, ни жены, и он не хотел ничего этого.
     Когда люди увидали это, они снова принялись судить о том, как  наказать
его. Но теперь недолго они говорили, - тот, мудрый, не мешавший  им  судить,
заговорил сам:
     - Стойте! Наказание есть.  Это  страшное  наказание;  вы  не  выдумаете
такого в тысячу лет! Наказание ему - в нем  самом!  Пустите  его,  пусть  он
будет свободен. Вот его наказание!
     И тут произошло великое. Грянул гром с небес, - хотя  на  них  не  было
туч.  Это  силы  небесные  подтверждали  речь  мудрого.  Все  поклонились  и
разошлись. А этот юноша, который  теперь  получил  имя  Ларра,  что  значит:
отверженный, выкинутый вон, - юноша  громко  смеялся  вслед  людям,  которые
бросили его, смеялся, оставаясь один, свободный, как отец его. Но отец его -
не был человеком... А этот - был человек. И вот он стал жить,  вольный,  как
птица. Он приходил в племя и похищал скот, девушек - все, что хотел. В  него
стреляли, но стрелы не могли пронзить его тела, закрытого невидимым покровом
высшей кары. Он был ловок, хищен, силен, жесток и  не  встречался  с  людьми
лицом к лицу. Только издали видели его. И  долго  он,  одинокий,  так  вился
около людей, долго - не один десяток годов. Но вот однажды он подошел близко
к людям и, когда они бросились на него, не  тронулся  с  места  и  ничем  не
показал, что будет защищаться. Тогда  один  из  людей  догадался  и  крикнул
громко:
     - Не троньте его. Он хочет умереть!
     И все остановились, не желая облегчить участь того, кто делал  им  зло,
не желая убивать его. Остановились и смеялись над ним. А  он  дрожал,  слыша
этот смех, и все искал чего-то на своей груди, хватаясь  за  нее  руками.  И
вдруг он бросился на людей, подняв камень. Но они, уклоняясь от его  ударов,
не нанесли ему ни одного, и когда он, утомленный, с тоскливым криком упал на
землю, то отошли в сторону и наблюдали  за  ним.  Вот  он  встал  и,  подняв
потерянный кем-то в борьбе с ним нож, ударил им себя в  грудь.  Но  сломался
нож - точно в камень ударили им. И снова он упал  на  землю  и  долго  бился
головой об нее. Но земля отстранялась от  него,  углубляясь  от  ударов  его
головы.
     - Он не может умереть! - с радостью сказали люди. И ушли, оставив  его.
Он лежал кверху лицом и видел  -  высоко  в  небе  черными  точками  плавали
могучие орлы. В его глазах было столько тоски, что можно было бы отравить ею
всех людей мира. Так, с той поры остался он один, свободный, ожидая  смерти.
И вот он ходит, ходит повсюду... Видишь, он стал уже как тень и таким  будет
вечно! Он не понимает ни речи людей, ни их поступков - ничего. И  все  ищет,
ходит, ходит... Ему нет жизни, и смерть не улыбается ему. И  нет  ему  места
среди людей... Вот как был поражен человек за гордость!"
     Старуха вздохнула,  замолчала,  и  ее  голова,  опустившись  на  грудь,
несколько раз странно качнулась.
     Я посмотрел на нее. Старуху  одолевал  сон,  показалось  мне.  И  стало
почему-то страшно жалко ее.  Конец  рассказа  она  вела  таким  возвышенным,
угрожающим тоном, а все-таки в этом тоне звучала боязливая, рабская нота.
     На берегу запели, - странно запели. Сначала раздался контральто,  -  он
пропел две-три ноты, и раздался другой  голос,  начавший  песню  сначала,  а
первый все лился впереди его... - третий, четвертый, пятый вступили в  песню
в том же порядке. И вдруг ту же песню, опять-таки сначала, запел хор мужских
голосов.
     Каждый голос  женщин  звучал  совершенно  отдельно,  все  они  казались
разноцветными ручьями и,  точно  скатываясь  откуда-то  сверху  по  уступам,
прыгая и звеня, вливаясь в густую волну  мужских  голосов,  плавно  лившуюся
кверху, тонули в ней, вырывались из нее, заглушали ее и снова один за другим
взвивались, чистые и сильные, высоко вверх.
     Шума волн не слышно было за голосами...

весь текст сразу    ||   следующая часть


Максим Горький, «Старуха Изергиль», часть:  









Ответы на вопросы | Написать сообщение администрации

Работаем для вас с 2003 года. Материалы сайта предназначены для лиц 18 лет и старше.
Права на оригинальные тексты, а также на подбор и расположение материалов принадлежат www.world-art.ru
Основные темы сайта World Art: фильмы и сериалы | видеоигры | аниме и манга | литература | живопись | архитектура