Аня (задумчиво). Епиходов идет...
     Гаев. Солнце село, господа.
     Трофимов. Да.
     Гаев (негромко, как бы декламируя). О природа, дивная, ты блещешь вечным
сиянием, прекрасная и равнодушная, ты, которую мы называем матерью, сочетаешь
в себе бытие и смерть, ты живишь и разрушаешь...
     Варя (умоляюще). Дядечка!
     Аня. Дядя, ты опять!
     Трофимов. Вы лучше желтого в середину дуплетом.
     Гаев. Я молчу, молчу.

     Все сидят, задумались. Тишина. Слышно только, как тихо бормочет Фирс. Вдруг раздался отдаленный звук,
точно с неба, звук лопнувшей струны, замирающий, печальный.

     Любовь Андреевна. Это что?
     Лопахин. Не знаю. Где-нибудь далеко в шахтах совралась бадья. Но
где-нибудь очень далеко.
     Гаев. А может быть, птица какая-нибудь... вроде цапли.
     Трофимов. Или филин...
     Любовь Андреевна (вздрагивает). Неприятно почему-то.

                                          Пауза.

     Фирс. Перед несчастьем тоже было: и сова кричала, и самовар гудел
бесперечь.
     Гаев. Перед каким несчастьем?
     Фирс. Перед волей.

                                          Пауза.

     Любовь Андреевна. Знаете, друзья, пойдемте, уже вечереет. (Ане.) У тебя на
глазах слезы... Что ты, девочка? (Обнимает ее.)
     Аня. Это так, мама. Ничего.
     Трофимов. Кто-то идет.

                 Показывается прохожий в белой потасканной фуражке, в пальто; он слегка пьян.

     Прохожий. Позвольте вас спросить, могу ли я пройти здесь прямо на
станцию?
     Гаев. Можете. Идите по этой дороге.
     Прохожий. Чувствительно вам благодарен. (Кашлянув.) Погода превосходная...
(Декламирует.) Брат мой, страдающий брат... выдь на Волгу, чей стон... (Варе.)
Мадемуазель, позвольте голодному россиянину копеек тридцать...

                                  Варя испугалась, вскрикивает.

     Лопахин (сердито). Всякому безобразию есть свое приличие!
     Любовь Андреевна (оторопев). Возьмите... вот вам... (Ищет в портмоне.)
Серебра нет... Все равно, вот вам золотой...
     Прохожий. Чувствительно вам благодарен! (Уходит.)

                                          Смех.

     Варя (испуганная). Я уйду... я уйду... Ах, мамочка, дома людям есть нечего,
а вы ему отдали золотой.
     Любовь Андреевна. Что же со мной, глупой, делать! Я тебе дома отдам все,
что у меня есть. Ермолай Алексеич, дадите мне еще взаймы!..
     Лопахин. Слушаю.
     Любовь Андреевна. Пойдемте, господа, пора. А тут, Варя, мы тебя совсем
просватали, поздравляю.
     Варя (сквозь слезы). Этим, мама, шутить нельзя.
     Лопахин. Охмелия, иди в монастырь...
     Гаев. А у меня дрожат руки: давно не играл на бильярде.
     Лопахин. Охмелия, о нимфа, помяни меня в твоих молитвах!
     Любовь Андреевна. Идемте, господа. Скоро ужинать.
     Варя. Напугал он меня. Сердце так и стучит.
     Лопахин. Напоминаю вам, господа: двадцать второго августа будет
продаваться вишневый сад. Думайте об этом!.. Думайте!..

                               Уходят все, кроме Трофимова и Ани.

     Аня (смеясь). Спасибо прохожему, напугал Варю, теперь мы одни.
     Трофимов. Варя боится, а вдруг мы полюбим друг друга, и целые дни не
отходит от нас. Она своей узкой головой не может понять, что мы выше любви.
Обойти то мелкое и призрачное, что мешает быть свободным и счастливым, вот
цель и смысл нашей жизни. Вперед! Мы идем неудержимо к яркой звезде, которая
горит там вдали! Вперед! Не оставай, друзья!
     Аня (всплескивая руками). Как хорошо вы говорите!

                                          Пауза.

Сегодня здесь дивно!

     Трофимов. Да, погода удивительная.
     Аня. Что вы со мной сделали, Петя, отчего я уже не люблю вишневого сада,
как прежде. Я любила его так нежно, мне казалось, на земле нет лучше места,
как наш сад.
     Трофимов. Вся Россия наш сад. Земля велика и прекрасна, есть на ней много
чудесных мест.

                                          Пауза.

     Подумайте, Аня: ваш дед, прадед и все ваши предки были крепостники,
владевшие живыми душами, и неужели с каждой вишни в саду, с каждого листка,
с каждого ствола не глядят на вас человеческие существа, неужели вы не
слышите голосов... Владеть живыми душами - ведь это переродило всех вас,
живших раньше и теперь живущих, так что ваша мать, вы, дядя, уже не
замечаете, что вы живете в долг, на чужой счет, на счет тех людей, которых вы
не пускаете дальше передней... Мы отстали по крайней мере лет на двести, у нас
нет еще ровно ничего, нет определенного отношения к прошлому, мы только
философствуем, жалуемся на тоску или пьем водку. Ведь так ясно, чтобы начать
жить в настоящем, надо сначала искупить наше прошлое, покончить с ним, а
искупить его можно только страданием, только необычайным, непрерывным
трудом. Поймите это, Аня.
     Аня. Дом, в котором мы живем, давно уже не наш дом, и я уйду, даю вам
слово.
     Трофимов. Если у вас есть ключи от хозяйства, то бросьте их в колодец и
уходите. Будьте свободны как ветер.
     Аня (в восторге). Как хорошо вы сказали!
     Трофимов. Верьте мне, Аня, верьте! Мне еще нет тридцати, я молод, я еще
студент, но я уже столько вынес! Как зима, так я голоден, болен, встревожен,
беден, как нищий, и - куда только судьба не гоняла меня, где я только не был!
И все же душа моя всегда, во всякую минуту, и днем и ночью, была полна
неизъяснимых предчувствий. Я предчувствую счастье, Аня, я уже вижу его...
     Аня (задумчиво). Восходит луна.

     Слышно, как Епиходов играет на гитаре все ту же грустную песню. Восходит луна. Где-то около тополей Варя
ищет Аню и зовет: "Аня! Где ты?"

     Трофимов. Да, восходит луна.

                                          Пауза.

Вот оно, счастье, вот оно идет, подходит все ближе и ближе, я уже слышу его
шаги. И если мы не увидим, не узнаем его, то что за беда? Его увидят другие!

                                   Голос Вари: "Аня! Где ты?"

Опять эта Варя! (Сердито.) Возмутительно!

     Аня. Что ж? Пойдемте к реке. Там хорошо.
     Трофимов. Пойдемте.

                                          Идут.

                                   Голос Вари: "Аня! Аня!"

                                  З а н а в е с