IV.

     У него давно уже был припасен паспорт на чужое имя. Дико даже подумать,
что этот аккуратный человечек, мелкий тиран семьи, во всяком случае чиновник
(хотя  и фурьерист)  и  наконец  прежде  всего капиталист  и  процентщик,  -
давным-давно уже возымел про себя фантастическую  мысль  припасти на  всякий
случай  этот  паспорт,  чтобы  с  помощью его  улизнуть за границу,  если...
допускал же он возможность этого если! хотя конечно он и сам никогда не  мог
формулировать, что именно могло бы обозначать это если...
     Но теперь оно вдруг само формулировалось и в самом неожиданном роде. Та
отчаянная идея, с которою он вошел к Кириллову, после "дурака", выслушанного
от  Петра Степановича на тротуаре, состояла в том, чтобы завтра же  чем свет
бросить  все  и  экспатрироваться  за  границу! Кто  не  поверит, что  такие
фантастические вещи cлyчaютcя в  нашей  обыденной действительности и теперь,
тот  пусть справится  с  биографией  всех  русских  настоящих эмигрантов  за
границей. Ни один не убежал умнее и реальнее. Все то же необузданное царство
призраков и более ничего.
     Прибежав домой, он начал с  того, что заперся, достал  сак и  судорожно
начал укладываться. Главная забота его состояла о деньгах и о том, сколько и
как он их успеет спасти. Именно спасти, ибо, по понятиям его, медлить нельзя
было уже ни часу и чем свет надо было находиться на большой дороге.  Не знал
он тоже, как он сядет в  вагон; он смутно решился сесть где-нибудь на второй
или на третьей большой станции от города, до нее же добраться хоть и пешком.
Таким образом  инстинктивно  и  машинально, с целым вихрем  мыслей в голове,
возился он  над саком, и - вдруг остановился, бросил все и с глубоким стоном
протянулся на диване.
     Он ясно почувствовал и вдруг сознал,  что бежит-то он пожалуй бежит, но
что  разрешить  вопрос: до или после Шатова  ему  придется бежать?  - он уже
совершенно теперь не в силах;  что  теперь  он только грубое, бесчувственное
тело, инерционная  масса,  но что им движет посторонняя ужасная  сила, и что
хоть у него и есть паспорт за границу, хоть бы и мог он убежать от Шатова (а
иначе для чего бы было так торопиться?), но что бежит он не до Шатова, не от
Шатова,  а  именно после  Шатова,  и  что  уже так это решено,  подписано  и
запечатано. В  нестерпимой тоске, ежеминутно трепеща  и  удивляясь на самого
себя, стеная  и замирая  попеременно, дожил он  кое-как, запершись и лежа на
диване,  до одиннадцати  часов  утра  следующего дня,  и  вот тут-то вдруг и
последовал ожидаемый толчок,  вдруг направивший его решимость. В одиннадцать
часов, только что он отперся  и вышел к домашним, он вдруг  от них же узнал,
что  разбойник, беглый каторжный  Федька, наводивший на всех ужас, грабитель
церквей, недавний убийца и поджигатель, за которым следила и которого все не
могла схватить наша полиция, найден чем свет утром убитым, в семи верстах от
города, на повороте с большой дороги на проселок, к Захарьину,  и что о  том
говорит уже весь город. Тотчас же сломя голову  бросился он из дому узнавать
подробности  и  узнал,  во-первых:  что  Федька,  найденный  с  проломленною
головой, был  по всем признакам ограблен и, во-вторых, что полиция уже имела
сильные  подозрения  и даже  некоторые твердые данные заключить, что убийцей
его был Шпигулинский Фомка, тот самый, с которым он несомненно резал и зажег
у Лебядкиных,  и что ссора между ними произошла  уже дорогой  из-за утаенных
будто бы Федькой больших денег, похищенных у Лебядкина... Липутин пробежал и
в квартиру Петра Степановича и успел узнать с заднего крыльца, потаенно, что
Петр  Степанович  хоть   и  воротился  домой  вчера,  этак  уже  около  часу
пополуночи, но  всю ночь  преспокойно изволил почивать у себя дома вплоть до
восьми  часов  утра.  Разумеется,  не  могло  быть  сомнения, что  в  смерти
разбойника Федьки  ровно  ничего  не  было  необыкновенного,  и  что таковые
развязки  именно всего  чаще случаются  в  подобных карьерах,  но совпадение
роковых  слов:  "что  Федька  в последний раз  в  этот  вечер пил водку",  с
немедленным оправданием пророчества было до того  знаменательно, что Липутин
вдруг  перестал колебаться.  Толчок  был  дан; точно камень упал  на него  и
придавил  навсегда.  Воротясь  домой, он  молча  ткнул  свой сак  ногой  под
кровать,  а  вечером в назначенный  час первым из всех явился на условленное
место для встречи Шатова, правда, все еще с своим паспортом в кармане...