Когда один из них появлялся под вечер 
на рыночной площади Селевкии 
под видом статного, безупречно красивого юноши, 
с блеском счастливого бессмертия во взгляде, 
расточая ароматы иссиня-черных волос, 
прохожие замирали в удивлении 
и спрашивали друг друга, кто он, 
сирийский грек или чужестранец. 
И лишь немногие, приглядевшись, понимали 
и уступали дорогу. 
А он исчезал за колоннадой, 
в предвечерней тени, невидимый за желтыми огнями, 
углубляясь в кварталы, что живут только ночью 
средь хмельного разгула, распутства и оргий, 
а прохожие все смотрели, недоумевая, 
кто из Них явился им сегодня 
и ради каких запретных наслаждений 
спустился Он на улицы Селевкии 
из Высочайших Благословенных чертогов.