1
 
 
 Я был свидетелем той ярости трехдневной,
 Когда, как мощный лев, народ метался гневный
 По гулким площадям Парижа своего,
 И в миг, когда картечь ошпарила его,
 Как мощно он завыл, как развевалась грива,
 Как морщился гигант, как скалился строптиво...
 Кровавым отблеском расширились зрачки.
 Он когти выпустил и показал клыки.
 
 И тут я увидал, как в самом сердце боя,
 В пороховом дыму, под бешеной пальбою,
 Боролся он в крови, ломая и круша,
 На луврской лестнице... И там, едва дыша,
 Едва живой, привстал и, насмерть разъяренный,
 Прочь опрокинул трон, срывая бархат тронный,
 И лег на бархате, вздохнул, отяжелев, - 
 Его Величество народ, могучий лев!
 
2
 
 
 Вот тут и началось, и карлики всей кликой
 На брюхах поползли в его тени великой.
 От львиной поступи одной лишь побледнев,
 Старалась мелюзга ослабить этот гнев,
 И гриву гладила, и за ухом чесала,
 И лапу мощную усердно лобызала,
 И каждый звал его, от страха недвижим,
 Своим любимым львом, спасителем своим.
 
 Но только что он встал и отвернулся, сытый
 Всей этой мерзостью и лестью их открытой,
 Но только что зевнул и, весь - благой порыв,
 Горящие глаза на белый день открыв,
 Он гривою тряхнул и, зарычав протяжно,
 Готовился к прыжку и собирался важно
 Парижу объявить, что он - король и власть, - 
 Намордник тотчас же ему защелкнул пасть.