Недавно тост я слышал на пиру,
И вот он здесь записан на бумагу.
   «Приснилось мне, - сказал нам тамада,
   Что умер я, и все-таки не умер,
   Что я не жив, и все-таки лежит
   Передо мной последняя дорога.
   Я шел по ней без хлеба, без огня,
   Кругом качалась белая равнина,
   Присевшие на корточки холмы
   На согнутых хребтах держали небо.
   Я шел по ней, весь день я не видал
   Ни дыма, ни жилья, ни перекрестка,
   Торчали вместо верстовых столбов
   Могильные обломанные плиты -
   Я надписи истертые читал,
   Здесь были похоронены младенцы,
   По две недели от роду, по три,
   Умершие, едва успев родиться.
   К полуночи я встретил старика,
   Седой, как лунь, сидел он у дороги
   И пил из рога черное вино,
   Пахучим козьим сыром заедая.
   «Скажи, отец, - спросил я у него, -
   Ты сыр жуешь, ты пьешь вино из рога,
   Как дожил ты до старости такой
   Здесь, где никто не доживал до года?»
   Старик, погладив мокрые усы,
   Сказал: «Ты ошибаешься, прохожий,
   Здесь до глубокой старости живут,
   Здесь сверстники мои лежат в могилах,
   Ты надписи неправильно прочел -
   У нас другое летоисчисленье:
   Мы измеряем, долго ли ты жил,
   Не днями жизни, а часами дружбы».
   И тамада поднялся над столом:
   «Так выпьем же, друзья, за годы дружбы!»
Но мы молчали. Если так считать -
Боюсь, не каждый доживет до года!